Неточные совпадения
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с
лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий. Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя
лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его. Только-что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять
солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
— Экой ты, братец мой! — говорил казак фурштатскому
солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся у самых колес и
лошадей пехоту, — экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же
солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись
лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
Он с большим усилием добрался до
лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед.
Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу; но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные
лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего-то, сидели одинокие
солдаты, то отделившиеся от команд
солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем-то наполненные.
Люди полков, от
солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением
лошадей в коннице, собиранием дров — в пехоте.
Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми до-нельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый
солдат, — с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенною аммуницией, каждая
лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, — все чувствовали, что совершается что-то нешуточное, значительное и торжественное.
Слезший с
лошади адъютант взял под руки
солдата и стал класть на появившиеся носилки.
Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных
солдат, которые хватали артиллерийских
лошадей и поворачивали пушки.
Оставив этого
солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил
лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
Ближайшие
солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою
лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе.
Солдаты, окружавшие орудие, махали на
лошадей и били их, чтоб они сворачивали и подвигались.
Несмотря на такое бедствие,
солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили
лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкою пищей и своим голодом.
И Пьеру все люди представлялись такими
солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто
лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами.
Унтер-офицер, нахмурившись и проворчав какое-то ругательство, надвинулся грудью
лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что̀ ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер-офицер послал
солдата к офицеру.
Французский гусарский полковник, видимо только что с постели, выехал из деревни на красивой, сытой, серой
лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на
солдатах и на их
лошадях был вид довольства и щегольства.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных
солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вперед, то влево, то вправо; но везде были
солдаты, с одинаково-озабоченными лицами, занятыми каким-то невидным, но очевидно важным делом. Все с одинаково-недовольно-вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею
лошадью.
— Чего ездит посреди батальона! — крикнул на него один. Другой толкнул прикладом его
лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся
лошадь, выскакал вперед
солдат, где было просторно.
— Берегись! — послышался испуганный крик
солдата, и как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле
лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната.
Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было выказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас
лошади сообщился людям.
Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца
солдаты поили худых
лошадей, и с которого в ворота выезжали подводы.
Офицер в шарфе слез с
лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько
солдат бросилось бежать толпой. Купец с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно-непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
Солдаты-кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих
лошадей, но и лишние, всё-таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше.
Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях
солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтоб они вводили
лошадей.
Несколько
солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам
лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече,
солдат, остановился, близко подошел к
лошади Долохова, дотрагиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе с правой стороны на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с
лошади и подошел к большому, пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что-то, и
солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
Долохов встал и кликнул
солдата с
лошадьми.
Генерал, который вел депо, с красным, испуганным лицом, погоняя свою худую
лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе,
солдаты окружили их. У всех были взволнованно-напряженные лица.
Одна часть
солдат разбрелись, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и
лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари, и задавая корм
лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Неточные совпадения
Он слышал, как его
лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как
солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как
солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание
лошадей и каркание бекаса.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.]
солдат верхом на
лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Он проехал, не глядя на
солдат, рассеянных по улице, — за ним, подпрыгивая в седлах, снова потянулись казаки; один из последних, бородатый, покачнулся в седле, выхватил из-под мышки
солдата узелок, и узелок превратился в толстую змею мехового боа;
солдат взмахнул винтовкой, но бородатый казак и еще двое заставили
лошадей своих прыгать, вертеться, —
солдаты рассыпались, прижались к стенам домов.
Потом на проспект выдвинулась похоронная процессия, хоронили героя, медные трубы выпевали мелодию похоронного марша, медленно шагали черные
лошади и
солдаты, зеленоватые, точно болотные лягушки, размахивал кистями и бахромой катафалк, держась за него рукою, деревянно шагала высокая женщина, вся в черной кисее, кисея летала над нею, вокруг ее, ветер как будто разрывал женщину на куски или хотел подбросить ее к облакам.
Но уже стена
солдат разломилась на две части, точно открылись ворота, на площадь поскакали рыжеватые
лошади, брызгая комьями снега, заорали, завыли всадники в белых фуражках, размахивая саблями; толпа рявкнула, покачнулась назад и стала рассыпаться на кучки, на единицы, снова ужасая Клима непонятной медленностью своего движения.