Неточные совпадения
— Не любил!
Да, правда, не любил.
Да есть же во мне желание любить, сильнее которого нельзя иметь желанья!
Да опять, и есть ли такая любовь? Всё остается что-то недоконченное. Ну,
да чтò говорить! Напутал, напутал я себе в жизни. Но теперь всё кончено,
ты прав. И я чувствую,
что начинается новая жизнь.
— Нет, всё-таки скажу… Надо и можно быть откровенным с
тобой, потому
что я
тебя люблю…
Ты ведь любишь ее? Я всегда это думал…
да?
—
Да кому итти? — отозвался урядник. — Дядя Бурлак ходил, Фомушкин ходил, — сказал он не совсем уверенно. — Идите вы,
что ли?
Ты да Назар, — обратился он к Луке, —
да Ергушов пойдет; авось проспался.
— Куда
ты, дурак? — крикнул Ергушов. — Сунься только, ни за
что пропадешь, я
тебе верно говорю. Коли убил, не уйдет. Дай натруску порошку подсыпать. У
тебя есть? Назар!
ты ступай живо на кордон,
да не по берегу ходи; убьют, верно говорю.
—
Чего пришел? Каку надо болячку? Скобленое твое рыло! Вот дай срок, хозяин придет, он
тебе покажет место. Не нужно мне твоих денег поганых. Легко ли, не видали! Табачищем дом загадит,
да деньгами платить хочет. Эку болячку не видали! Расстрели
тебе в животы сердце!.. — пронзительно кричала она, перебивая Оленина.
— А это значит: хорошо, по-грузински. А я так говорю, поговорка моя, слово любимое: карга; карга, так и говорю, значит шутю.
Да что, отец мой, чихирю-то вели поднесть. Солдат драбант есть у
тебя? Есть? Иван! — закричал старик. — Ведь у вас
что ни солдат, то Иван. Твой Иван,
что ли?
— Ни-ни! — проговорил старик. — Эту сватают за Лукашку. Лука — казак молодец, джигит, намеднись абрека убил. Я
тебе лучше найду. Такую добуду,
что вся в шелку
да в серебре ходить будет. Уже сказал, — сделаю; красавицу достану.
—
Да что ж, дай Бог
тебе интерес хороший, — сказал казак: — я рад, сейчас говорил.
—
Да и
что всё ждать
да ждать! Я ли
тебя не люблю, матушка? чтò хочешь надо мной делай, — вдруг сказал он, злобно хмурясь, и схватил ее за обе руки.
—
Да ты пытал,
что ль, дядя?
—
Да что, дядя, разве от этого
тебя не убили? Може так.
— Умны стали вы.
Ты все выучи
да скажи. От того худа не будет. Ну, пропел «Мандрыче»,
да и прав, — и старик сам засмеялся. — А
ты в Ногаи, Лука, не езди, вот
что!
— Должно, дрова рубит. Всё о
тебе сокрушалась. Уж не увижу, говорит, я его вовсе. Так-то рукой на лицо покажет, щелкнет
да к сердцу и прижмет руки; жалко, мол. Пойти позвать,
что ль? Об абреке-то всё поняла.
—
Да ты смейся! Вот убей, тогда и поговори. Ну, живо! Смотри, вон и хозяин к
тебе идет, — сказал Ерошка, глядевший в окно. — Вишь, убрался, новый зипун надел, чтобы
ты видел,
что он офицер есть. Эх! народ, народ!
— Плут же, — сказал дядя Ерошка, допивавший свой чай из мирского стакана. —
Что же, неужели
ты ему так и будешь платить шесть монетов? Слыхано ли дело! Лучшую хату в станице за два монета отдадут. Эка бестия!
Да я
тебе свою за три монета отдам.
—
Да за
что же
ты так сердишься на него? — спросил Оленин.
— У хозяев на сговоре был.
Да что, швиньи! Не хочу! Пришел к
тебе.
—
Да ты расскажи хоть раз,
что у вас с Лукашкой было?
— Счастья не хочешь, — повторила Устенька шопотом и привставая. — А счастлива
ты, ей-Богу! Как
тебя любят!
Ты корявая такая, а
тебя любят. Эх, кабы я
да на твоем месте была, я бы постояльца вашего так окрутила! Посмотрела я на него, как у нас были, так, кажется, и съел бы он
тебя глазами. Мой дедушка — и тот
чего мне не надавал! А ваш, слышь, из русских богач первый. Его денщик сказывал,
что у них свои холопи есть.
— Какая ни есть,
да не про
тебя!
Что смеяться-то! — отвечала Марьяна, но взгляд ее говорил, как твердо она знала,
что он не смеялся.
—
Да что Бога гневить, батюшка! Всё у нас есть, слава Богу, и чихирю нажали, и насолили, и продадим бочки три винограду и пить останется.
Ты уходить-то погоди. Гулять с
тобой будем на свадьбе.
—
Да, — сказал Белецкий, не любивший таких рассуждений. — А
ты что не пьешь, старик? — обратился он к Ерошке.
—
Да, смотри тут, как темно всё. Уж я бился, бился! Поймал кобылу одну, обротал, а своего коня пустил; думаю, выведет. Так
что же
ты думаешь? Как фыркнет, фыркнет,
да носом по земи… Выскакал вперед, так прямо в станицу и вывел. И то спасибо уж светло вовсе стало; только успели в лесу коней схоронить. Нагим из-зa реки приехал, взял.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь я старый волк, всего видел),
да коли стреляют,
ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А
чего не видал на своем веку?
—
Да что ж, больно ли было
тебе? — опять спросил Оленин.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Вот
тебе на! (Вслух).Господа, я думаю,
что письмо длинно.
Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна,
да потом пожертвуешь двадцать аршин,
да и давай
тебе еще награду за это?
Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим».
Да дворянин… ах
ты, рожа!
Хлестаков.
Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе,
да за дело, чтоб он знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо
да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь?
Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.