Неточные совпадения
Хаджи-Мурат понял, что старик не хочет
говорить того, что знает и что нужно было знать Хаджи-Мурату, и, слегка кивнув головой, не стал больше спрашивать.
Закрыв ставни сакли и затопив сучья в камине, Садо в особенно веселом и возбужденном состоянии вышел из кунацкой и вошел в
то отделение сакли, где жило все его семейство. Женщины еще не спали и
говорили об опасных гостях, которые ночевали у них в кунацкой.
Потом послышался говор на
том особенном, гортанном языке, которым
говорят чеченцы.
— Чечен мирная, — заговорил
тот, который был пониже. Это был Бата. — Ружье иок, шашка иок, —
говорил он, показывая на себя. — Кинезь надо.
— Очень рад, — сказал Полторацкий, хорошенько не понимая
того, что ему
говорил Воронцов, и озабоченный только
тем, как он сейчас пожмет большую белую руку Марьи Васильевны.
Среди однообразия жизни в крепости молодые Воронцовы — и муж и жена — были очень рады этому событию.
Поговорив о
том, как приятно будет это известие его отцу, муж с женой в третьем часу легли спать.
— Так точно, ваше сиятельство, — отвечал солдат, довольный
тем, что удалось
поговорить с начальником.
Хаджи-Мурат сидел на кресле, держа на колене Бульку, пасынка Воронцова, и, склонив голову, внимательно слушал
то, что ему
говорил переводчик, передавая слова смеющейся Марьи Васильевны.
Марья Васильевна
говорила ему, что если он будет отдавать всякому кунаку
ту свою вещь, которую кунак этот похвалит,
то ему скоро придется ходить, как Адаму…
— Ваше превосходительство! Я прошу вас не
говорить того, что несправедливо, — перебил его Воронцов.
Хаджи-Мурат сидел рядом в комнате и, хотя не понимал
того, что
говорили, понял
то, что ему нужно было понять: что они спорили о нем, и что его выход от Шамиля есть дело огромной важности для русских, и что поэтому, если только его не сошлют и не убьют, ему много можно будет требовать от них.
Кроме
того, понял он и
то, что Меллер-Закомельский, хотя и начальник, не имеет
того значения, которое имеет Воронцов, его подчиненный, и что важен Воронцов, а не важен Меллер-Закомельский; и поэтому, когда Меллер-Закомельский позвал к себе Хаджи-Мурата и стал расспрашивать его, Хаджи-Мурат держал себя гордо и торжественно,
говоря, что вышел из гор, чтобы служить белому царю, и что он обо всем даст отчет только его сардарю,
то есть главнокомандующему, князю Воронцову, в Тифлисе.
— То-то ладно. Муку пропил, а теперь
говоришь: ладно.
Войдя в большую комнату с огромным столом и большими окнами с зелеными жалюзи, Хаджи-Мурат приложил свои небольшие, загорелые руки к
тому месту груди, где перекрещивалась белая черкеска, и неторопливо, внятно и почтительно, на кумыцком наречии, на котором он хорошо
говорил, опустив глаза, сказал...
Глаза этих двух людей, встретившись,
говорили друг другу многое, невыразимое словами, и уж совсем не
то, что
говорил переводчик.
Они прямо, без слов, высказывали друг о друге всю истину: глаза Воронцова
говорили, что он не верит ни одному слову из всего
того, что
говорил Хаджи-Мурат, что он знает, что он — враг всему русскому, всегда останется таким и теперь покоряется только потому, что принужден к этому.
И Воронцов понимал это и все-таки
говорил Хаджи-Мурату
то, что считал нужным для успеха войны.
— Скажи ему, — сказал Воронцов переводчику (он
говорил «ты» молодым офицерам), — что наш государь так же милостив, как и могуществен, и, вероятно, по моей просьбе простит его и примет в свою службу. Передал? — спросил он, глядя на Хаджи-Мурата. — До
тех же пор, пока получу милостивое решение моего повелителя, скажи ему, что я беру на себя принять его и сделать ему пребывание у нас приятным.
Лорис-Меликов сел на кресло, стоявшее у стола. Хаджи-Мурат опустился против него на низкой тахте и, опершись руками на колени, наклонил голову и внимательно стал слушать
то, что Лорис-Меликов
говорил ему. Лорис-Меликов, свободно говоривший по-татарски, сказал, что князь, хотя и знает прошедшее Хаджи-Мурата, желает от него самого узнать всю его историю.
Но, как я уже
говорил выше, он никогда не убедит Хаджи-Мурата в
том, что не лишит его жизни или сейчас, или спустя несколько времени после его возвращения.
Маска оказалась хорошенькой двадцатилетней невинной девушкой, дочерью шведки-гувернантки. Девушка эта рассказала Николаю, как она с детства еще, по портретам, влюбилась в него, боготворила его и решила во что бы
то ни стало добиться его внимания. И вот она добилась, и, как она
говорила, ей ничего больше не нужно было. Девица эта была свезена в место обычных свиданий Николая с женщинами, и Николай провел с ней более часа.
Он не думал о
том, что
говорил, но заглушал свое чувство вниманием к
тому, что
говорил.
С Бутлером же он тотчас же, с первого знакомства дружески сошелся и много и охотно
говорил с ним, расспрашивая его про его жизнь и рассказывая ему про свою и сообщая о
тех известиях, которые приносили ему лазутчики о положении его семьи, и даже советуясь с ним о
том, что ему делать.
— Да, брат, это не
то, что под пулями завалы брать. А еще тут рядом дама да эти придворные господа. Право, жалко смотреть на него, —
говорили между собою офицеры.
—
То же со всеми может быть, — сказал Бутлер, не зная, что
говорить. — На
то война.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он
говорит, что в детстве мамка его ушибла, и с
тех пор от него отдает немного водкою.
Хлестаков. Да к чему же
говорить? я и без
того их знаю.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что
тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю, и наполовину нет
того, что они
говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.