Неточные совпадения
Что это? учитель уж и позабыл было про свою фантастическую невесту, хотел было сказать «
не имею на примете», но вспомнил: «ах, да ведь она подслушивала!» Ему стало смешно, — ведь какую глупость тогда придумал! Как это я сочинил такую аллегорию, да и вовсе
не нужно было! Ну вот, подите же, говорят, пропаганда вредна — вон, как на нее подействовала пропаганда, когда у ней сердце чисто и
не расположено к
вредному; ну, подслушала и поняла, так мне какое дело?
По-видимому, частный смысл ее слов, — надежда сбить плату, — противоречил ее же мнению о Дмитрии Сергеиче (
не о Лопухове, а о Дмитрии Сергеиче), как об алчном пройдохе: с какой стати корыстолюбец будет поступаться в деньгах для нашей бедности? а если Дмитрий Сергеич поступился, то, по — настоящему, следовало бы ей разочароваться в нем, увидеть в нем человека легкомысленного и, следовательно,
вредного.
Увы, и Марья Алексевна
не была изъята от этой
вредной наклонности.
Я понимаю, как сильно компрометируется Лопухов в глазах просвещенной публики сочувствием Марьи Алексевны к его образу мыслей. Но я
не хочу давать потачки никому и
не прячу этого обстоятельства, столь
вредного для репутации Лопухова, хоть и доказал, что мог утаить такую дурную сторону отношений Лопухова в семействе Розальских; я делаю даже больше: я сам принимаюсь объяснять, что он именно заслуживал благосклонность Марьи Алексевны.
Как бы это сделать, чтобы
не развилось в ней это
вредное чувство признательности, которое стало бы тяготить ее.
Я обо всем предупреждаю читателя, потому скажу ему, чтоб он
не предполагал этот монолог Лопухова заключающим в себе таинственный намек автора на какой-нибудь важный мотив дальнейшего хода отношений между Лопуховым и Верою Павловною; жизнь Веры Павловны
не будет подтачиваться недостатком возможности блистать в обществе и богато наряжаться, и ее отношения к Лопухову
не будут портиться «
вредным чувством» признательности.
Миллионы людей, Марья Алексевна,
вреднее вас и себе и другим, хотя
не имеют того ужасного вида, какой имеете вы.
Долго расставались они с Кирсановым, и
не могли расстаться: «завтра отправляюсь на свою должность», и одно завтра проходило за другим: плакали, плакали, и все сидели обнявшись, пока уже сама актриса, знавшая, по какому случаю поступает к ней горничная, приехала за нею сама: догадалась, почему горничная долго
не является, и увезла ее от продления разлуки,
вредного для нее.
Мы
не признаем, что пощечина имеет в себе что-нибудь бесчестящее, — это глупый предрассудок,
вредный предрассудок, больше ничего.
Видишь ли, государь мой, проницательный читатель, какие хитрецы благородные-то люди, и как играет в них эгоизм-то:
не так, как в тебе, государь мой, потому что удовольствие-то находят они
не в том, в чем ты, государь мой; они, видишь ли, высшее свое наслаждение находят в том, чтобы люди, которых они уважают, думали о них, как о благородных людях, и для этого, государь мой, они хлопочут и придумывают всякие штуки
не менее усердно, чем ты для своих целей, только цели-то у вас различные, потому и штуки придумываются неодинаковые тобою и ими: ты придумываешь дрянные,
вредные для других, а они придумывают честные, полезные для других.
— Да, ты можешь. Твое положение очень счастливое. Тебе нечего бояться. Ты можешь делать все, что захочешь. И если ты будешь знать всю мою волю, от тебя моя воля
не захочет ничего
вредного тебе: тебе
не нужно желать, ты
не будешь желать ничего, за что стали бы мучить тебя незнающие меня. Ты теперь вполне довольна тем, что имеешь; ни о чем другом, ни о ком другом ты
не думаешь и
не будешь думать. Я могу открыться тебе вся.
Неточные совпадения
Страшусь сказать, но опасаюсь, что в сем случае градоначальническое многомыслие может иметь последствия
не только
вредные, но и с трудом исправимые!
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как
вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал
не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде
не испытывал.
— Я
не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя
не признать того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать и того, что влияние классических писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных наук соединяются те
вредные и ложные учения, которые составляют язву нашего времени.
— Входить во все подробности твоих чувств я
не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже
вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана
не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Письмо Татьяны предо мною; // Его я свято берегу, // Читаю с тайною тоскою // И начитаться
не могу. // Кто ей внушал и эту нежность, // И слов любезную небрежность? // Кто ей внушал умильный вздор, // Безумный сердца разговор, // И увлекательный и
вредный? // Я
не могу понять. Но вот // Неполный, слабый перевод, // С живой картины список бледный, // Или разыгранный Фрейшиц // Перстами робких учениц: