Неточные совпадения
— Будто бы? — холодно спросил
фон Корен, выбрав себе самый большой камень около воды и стараясь взобраться на него и сесть. — Будто бы? — повторил он, глядя в упор на Лаевского. — А Ромео и Джульетта? А, например, Украинская
ночь Пушкина? Природа должна прийти и в ножки поклониться.
Он знал, что
ночь будет длинная, бессонная и что придется думать не об одном только
фон Корене и его ненависти, но и о той горе лжи, которую ему предстояло пройти и обойти которую у него не было сил и уменья.
Дуло пистолета, направленное прямо в лицо, выражение ненависти и презрения в позе и во всей фигуре
фон Корена, и это убийство, которое сейчас совершит порядочный человек среди бела дня в присутствии порядочных людей, и эта тишина, и неизвестная сила, заставляющая Лаевского стоять, а не бежать, — как все это таинственно, и непонятно, и страшно! Время, пока
фон Корен прицеливался, показалось Лаевскому длиннее
ночи. Он умоляюще взглянул на секундантов; они не шевелились и были бледны.
Она уходит. Поручик подкрадывается к Алечке и близко наклоняется к ней. Ее прекрасный профиль, темный на
фоне ночи, тонко, серебристо и нежно очерчен сиянием электрических фонарей.
Неточные совпадения
Супруги согласились во всем, всё было забыто, и когда, в конце объяснения,
фон Лембке все-таки стал на колени, с ужасом вспоминая о главном заключительном эпизоде запрошлой
ночи, то прелестная ручка, а за нею и уста супруги заградили пламенные излияния покаянных речей рыцарски деликатного, но ослабленного умилением человека.
Одним словом, было видно человека прямого, но неловкого и неполитичного, от избытка гуманных чувств и излишней, может быть, щекотливости, главное, человека недалекого, как тотчас же с чрезвычайною тонкостью оценил
фон Лембке и как давно уже об нем полагал, особенно когда в последнюю неделю, один в кабинете, по
ночам особенно, ругал его изо всех сил про себя за необъяснимые успехи у Юлии Михайловны.
Мелькнуло еще два-три огонька разрозненных избенок. Кое-где на
фоне черного леса клубился в сыром воздухе дымок, и искры вылетали и гасли, точно таяли во мраке. Наконец последнее жилье осталось сзади. Вокруг была лишь черная тайга да темная
ночь.
„Жизнь — болезнь духа! — говорит Новалис [Новалис (наст. имя Фридрих
фон Харденберг, 1772–1801) — немецкий поэт, один из создателей школы"иенского романтизма", автор"Гимнов к
ночи"с их культом смерти.]. — Да будет сновидение жизнью!“ Другой писатель, Тик [Тик Людвиг (1773–1853) — немецкий писатель-романтик.], вторит ему: „Сновидения являются, быть может, нашей высшей философией“. Эти мысли тоже неоднократно повторены русской литературой последних годов.
Морской берег
ночью! Темные силуэты скал слабо проектируются на
фоне звездного неба. Прибрежные утесы, деревья на них, большие камни около самой воды — все приняло одну неопределенную темную окраску. Вода черная, как смоль, кажется глубокой бездной. Горизонт исчез — в нескольких шагах от лодки море сливается с небом. Звезды разом отражаются в воде, колеблются, уходят вглубь и как будто снова всплывают на поверхность. В воздухе вспыхивают едва уловимые зарницы. При такой обстановке все кажется таинственным.