Неточные совпадения
—
Пойми ты, тупой человек,
пойми, безмозглая голова, что у тебя, кроме грубой физической силы,
есть еще дух божий, святой огонь, который в высочайшей степени отличает тебя от осла или от гада и приближает к божеству!
Продолжать разговор
было бесполезно и неприятно, но я все сидел и слабо возражал, надеясь, что меня наконец
поймут.
Чтобы идти в Дубечню, я встал рано утром, с восходом солнца. На нашей Большой Дворянской не
было ни души, все еще спали, и шаги мои раздавались одиноко и глухо. Тополи, покрытые росой, наполняли воздух нежным ароматом. Мне
было грустно и не хотелось уходить из города. Я любил свой родной город. Он казался мне таким красивым и теплым! Я любил эту зелень, тихие солнечные утра, звон наших колоколов; но люди, с которыми я жил в этом городе,
были мне скучны, чужды и порой даже гадки. Я не любил и не
понимал их.
В думе, у губернатора, у архиерея, всюду в домах много лет говорили о том, что у нас в городе нет хорошей и дешевой воды и что необходимо занять у казны двести тысяч на водопровод; очень богатые люди, которых у нас в городе можно
было насчитать десятка три и которые, случалось, проигрывали в карты целые имения, тоже
пили дурную воду и всю жизнь говорили с азартом о займе — и я не
понимал этого; мне казалось,
было бы проще взять и выложить эти двести тысяч из своего кармана.
Лишь от одних девушек веяло нравственною чистотой; у большинства из них
были высокие стремления, честные, чистые души; но они не
понимали жизни и верили, что взятки даются из уважения к душевным качествам, и, выйдя замуж, скоро старились, опускались и безнадежно тонули в тине пошлого, мещанского существования.
При моем большом росте и крепком сложении мне приходилось
есть вообще мало, и потому главным чувством моим в течение дня
был голод, и потому,
быть может, я отлично
понимал, почему такое множество людей работает только для куска хлеба и может говорить только о харчах.
— Мисаил Алексеич, ангел вы наш, — продолжал он, — я так
понимаю, ежели какой простой человек или господин берет даже самый малый прóцент, тот уже
есть злодей. В таком человеке не может правда существовать.
А мои знакомые при встречах со мною почему-то конфузились. Одни смотрели на меня как на чудака и шута, другим
было жаль меня, третьи же не знали, как относиться ко мне, и
понять их
было трудно. Как-то днем, в одном из переулков около нашей Большой Дворянской, я встретил Анюту Благово. Я шел на работу и нес две длинных кисти и ведро с краской. Узнав меня, Анюта вспыхнула.
— Нянька, для чего я жила до сих пор? Для чего? Ты скажи: разве я не погубила своей молодости? В лучшие годы своей жизни только и знать, что записывать расходы, разливать чай, считать копейки, занимать гостей и думать, что выше этого ничего нет на свете! Нянька,
пойми, ведь и у меня
есть человеческие запросы, и я хочу жить, а из меня сделали какую-то ключницу. Ведь это ужасно, ужасно!
— Вот и он, вот и он! Очень рад видеть вас, господин маляр! Маша все рассказала, она тут
спела вам целый панегирик. Вполне вас
понимаю и одобряю! — продолжал он, беря меня под руку. —
Быть порядочным рабочим куда умнее и честнее, чем изводить казенную бумагу и носить на лбу кокарду. Я сам работал в Бельгии, вот этими руками, потом ходил два года машинистом…
— Отчего вы не бываете у меня? — спросила она, поднимая свои умные, ясные глаза, и я сильно смутился от радости и стоял перед ней навытяжку, как перед отцом, когда тот собирался бить меня; она смотрела мне в лицо, и по глазам ее
было видно, что она
понимает, почему я смущен.
— Послушай, маленькая польза, — говорил он суетливо, каждую минуту закуривая; там, где он стоял,
было всегда насорено, так как на одну папиросу он тратил десятки спичек. — Послушай, жизнь у меня теперь подлейшая. Главное, всякий прапорщик может кричать: «Ты кондуктор! ты!» Понаслушался я, брат, в вагонах всякой всячины и, знаешь,
понял: скверная жизнь! Погубила меня мать! Мне в вагоне один доктор сказал: если родители развратные, то дети у них выходят пьяницы или преступники. Вот оно что!
Оставаясь в праздники дома, я замечал, что жена и сестра скрывают от меня что-то и даже как будто избегают меня. Жена
была нежна со мною по-прежнему, но
были у нее какие-то свои мысли, которых она не сообщала мне.
Было несомненно, что раздражение ее против крестьян росло, жизнь для нее становилась все тяжелее, а между тем она уже не жаловалась мне. С доктором теперь она говорила охотнее, чем со мною, и я не
понимал, отчего это так.
— Культурная жизнь у нас еще не начиналась. Старики утешают себя, что если теперь нет ничего, то
было что-то в сороковых или шестидесятых годах, это — старики, мы же с вами молоды, наших мозгов еще не тронул marasmus senilis, [Старческое бессилие (лат.).] мы не можем утешать себя такими иллюзиями. Начало Руси
было в восемьсот шестьдесят втором году, а начала культурной Руси, я так
понимаю, еще не
было.
Но я не вникал в эти соображения. Как-то
было странно, не хотелось верить, что сестра влюблена, что она вот идет и держит за руку чужого и нежно смотрит на него. Моя сестра, это нервное, запуганное, забитое, не свободное существо, любит человека, который уже женат и имеет детей! Чего-то мне стало жаль, а чего именно — не знаю; присутствие доктора почему-то
было уже неприятно, и я никак не мог
понять, что может выйти из этой их любви.
Все двигалось, все шумело вокруг, один я стоял, прислонившись к кулисе, пораженный тем, что произошло, не
понимая, не зная, что мне делать. Я видел, как ее подняли и увели. Я видел, как ко мне подошла Анюта Благово; раньше я не видел ее в зале, и теперь она точно из земли выросла. Она
была в шляпе, под вуалью, и, как всегда, имела такой вид, будто зашла только на минуту.
Я
понял его и вышел из лавки. В тот же день я и сестра перебрались к Редьке. У нас не
было денег на извозчика, и мы шли пешком; я нес на спине узел с нашими вещами, у сестры же ничего не
было в руках, но она задыхалась, кашляла и все спрашивала, скоро ли мы дойдем.
То, что я встретила и узнала вас,
было небесным лучом, озарившим мое существование; но то, что я стала вашею женой,
было ошибкой, вы
понимаете это, и меня теперь тяготит сознание ошибки, и я на коленях умоляю вас, мой великодушный друг, скорее-скорее, до отъезда моего в океан, телеграфируйте, что вы согласны исправить нашу общую ошибку, снять этот единственный камень с моих крыльев, и мой отец, который примет на себя все хлопоты, обещает мне не слишком отягощать вас формальностями.
— Грустно, грустно, — говорил он, и слезы текли у него по щекам. — Она весела, постоянно смеется, надеется, а положение ее безнадежно, голубчик. Ваш Редька ненавидит меня и все хочет дать
понять, что я поступил с нею дурно. Он по-своему прав, но у меня тоже своя точка зрения, и я нисколько не раскаиваюсь в том, что произошло. Надо любить, мы все должны любить — не правда ли? — без любви не
было бы жизни; кто боится и избегает любви, тот не свободен.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не
понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было…
понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
А если и действительно // Свой долг мы ложно
поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо
было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Правдин. Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно
быть столь велико, что я не
понимаю, какие побуждения могли бы отвлекать…
Один только раз он выражается так:"Много
было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает
понять, что, и по его мнению, все-таки
было бы лучше, если б порчи не
было.