Неточные совпадения
— Чудеса в решете! — вздохнул
фон Штенберг. — Черная
ночь, шум моря, страдающая она, он с ощущением вселенского одиночества… чёрт знает что! Недостает только черкесов с кинжалами.
Разбудили меня лай Азорки и громкие голоса.
Фон Штенберг, в одном нижнем белье, босой и с всклоченными волосами, стоял на пороге двери и с кем-то громко разговаривал. Светало… Хмурый, синий рассвет гляделся в дверь, в окна и в щели барака и слабо освещал мою кровать, стол с бумагами и Ананьева. Растянувшись на полу на бурке, выпятив свою мясистую, волосатую грудь и с кожаной подушкой под головой, инженер спал и храпел так громко, что я от души пожалел студента, которому приходится спать с ним каждую
ночь.
Она уходит. Поручик подкрадывается к Алечке и близко наклоняется к ней. Ее прекрасный профиль, темный на
фоне ночи, тонко, серебристо и нежно очерчен сиянием электрических фонарей.
Неточные совпадения
Супруги согласились во всем, всё было забыто, и когда, в конце объяснения,
фон Лембке все-таки стал на колени, с ужасом вспоминая о главном заключительном эпизоде запрошлой
ночи, то прелестная ручка, а за нею и уста супруги заградили пламенные излияния покаянных речей рыцарски деликатного, но ослабленного умилением человека.
Одним словом, было видно человека прямого, но неловкого и неполитичного, от избытка гуманных чувств и излишней, может быть, щекотливости, главное, человека недалекого, как тотчас же с чрезвычайною тонкостью оценил
фон Лембке и как давно уже об нем полагал, особенно когда в последнюю неделю, один в кабинете, по
ночам особенно, ругал его изо всех сил про себя за необъяснимые успехи у Юлии Михайловны.
Он знал, что
ночь будет длинная, бессонная и что придется думать не об одном только
фон Корене и его ненависти, но и о той горе лжи, которую ему предстояло пройти и обойти которую у него не было сил и уменья.
Дуло пистолета, направленное прямо в лицо, выражение ненависти и презрения в позе и во всей фигуре
фон Корена, и это убийство, которое сейчас совершит порядочный человек среди бела дня в присутствии порядочных людей, и эта тишина, и неизвестная сила, заставляющая Лаевского стоять, а не бежать, — как все это таинственно, и непонятно, и страшно! Время, пока
фон Корен прицеливался, показалось Лаевскому длиннее
ночи. Он умоляюще взглянул на секундантов; они не шевелились и были бледны.
— Будто бы? — холодно спросил
фон Корен, выбрав себе самый большой камень около воды и стараясь взобраться на него и сесть. — Будто бы? — повторил он, глядя в упор на Лаевского. — А Ромео и Джульетта? А, например, Украинская
ночь Пушкина? Природа должна прийти и в ножки поклониться.