Соленый. Первый раз я говорю о любви к вам, и точно я не на земле, а на другой планете. (
Трет себе лоб.) Ну, да все равно. Насильно мил не будешь, конечно… Но счастливых соперников у меня не должно быть… Не должно… Клянусь вам всем святым, соперника я убью… О чудная!
Неточные совпадения
Соленый. Через двадцать пять лет вас уже не будет на свете, слава богу. Года через два-три вы умрете от кондрашки, или я вспылю и всажу вам пулю в лоб, ангел мой. (Вынимает из кармана флакон с духами и опрыскивает
себе грудь, руки.)
Кулыгин. Ты ведешь
себя на
три с минусом.
Точно спят все. Так я говорю: какая это будет жизнь! Вы можете
себе только представить… Вот таких, как вы, в городе теперь только
три, но в следующих поколениях будет больше, все больше и больше, и придет время, когда все изменится по-вашему, жить будут по-вашему, а потом и вы устареете, народятся люди, которые будут лучше вас… (Смеется.) Сегодня у меня какое-то особенное настроение. Хочется жить чертовски… (Поет.) Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны… (Смеется.)
Он думал и
тер себе лоб, и, странное дело, как-то невзначай, вдруг и почти сама собой, после очень долгого раздумья, пришла ему в голову одна престранная мысль.
Николай Петрович глянул на него из-под пальцев руки, которою он продолжал
тереть себе лоб, и что-то кольнуло его в сердце… Но он тут же обвинил себя.
Неточные совпадения
Городничий (бьет
себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду.
Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Г-жа Простакова. Дай мне сроку хотя на
три дни. (В сторону.) Я дала бы
себя знать…
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал с триумфом в город, влача за
собой множество пленников и заложников. И так как в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых
трех классов особы, то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
В заключение по
три часа в сутки маршировал на дворе градоначальнического дома один, без товарищей, произнося самому
себе командные возгласы и сам
себя подвергая дисциплинарным взысканиям и даже шпицрутенам («причем бичевал
себя не притворно, как предшественник его, Грустилов, а по точному разуму законов», — прибавляет летописец).
Таким образом составилась довольно объемистая тетрадь, заключавшая в
себе три тысячи шестьсот пятьдесят две строчки (два года было високосных), на которую он не без гордости указывал посетителям, прибавляя притом: