Неточные совпадения
Но, милая моя, самая
суть, самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как
монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу и покажется людям.
— Но удивительнее всего, — засмеялся Коврин, — что я никак не могу вспомнить, откуда попала мне в голову эта легенда. Читал где? Слышал? Или,
быть может, черный
монах снился мне? Клянусь богом, не помню. Но легенда меня занимает. Я сегодня о ней целый день думаю.
В парке и в саду покойно ходили люди, в доме играли, — значит, только он один видел
монаха. Ему сильно хотелось рассказать обо всем Тане и Егору Семенычу, но он сообразил, что они наверное сочтут его слова за бред, и это испугает их; лучше промолчать. Он громко смеялся,
пел, танцевал мазурку, ему
было весело, и все, гости и Таня, находили, что сегодня у него лицо какое-то особенное, лучезарное, вдохновенное и что он очень интересен.
— Думай, как хочешь, — сказал
монах и слабо улыбнулся. — Я существую в твоем воображении, а воображение твое
есть часть природы, значит, я существую и в природе.
— Вечная жизнь
есть, — сказал
монах.
У него пронеслось в памяти его прошлое, чистое, целомудренное, полное труда, он вспомнил то, чему учился и чему сам учил других, и решил, что в словах
монаха не
было преувеличения.
Раз или два в неделю, в парке или в доме, он встречался с черным
монахом и подолгу беседовал с ним, но это не пугало, а, напротив, восхищало его, так как он
был уже крепко убежден, что подобные видения посещают только избранных, выдающихся людей, посвятивших себя служению идее.
Однажды
монах явился во время обеда и сел в столовой у окна. Коврин обрадовался и очень ловко завел разговор с Егором Семенычем и с Таней о том, что могло
быть интересно для
монаха; черный гость слушал и приветливо кивал головой, а Егор Семеныч и Таня тоже слушали и весело улыбались, не подозревая, что Коврин говорит не с ними, а со своей галлюцинацией.
Пробило три часа. Коврин потушил свечу и лег; долго лежал с закрытыми глазами, но уснуть не мог оттого, как казалось ему, что в спальне
было очень жарко и бредила Таня. В половине пятого он опять зажег свечу и в это время увидел черного
монаха, который сидел в кресле около постели.
— Но почему? — изумился
монах. — Разве радость сверхъестественное чувство? Разве она не должна
быть нормальным состоянием человека? Чем выше человек по умственному и нравственному развитию, чем он свободнее, тем большее удовольствие доставляет ему жизнь. Сократ, Диоген и Марк Аврелий испытывали радость, а не печаль. И апостол говорит: постоянно радуйтеся. Радуйся же и
будь счастлив.
Она тоже стала одеваться. Только теперь, глядя на нее, Коврин понял всю опасность своего положения, понял, что значат черный
монах и беседы с ним. Для него теперь
было ясно, что он сумасшедший.
Опять наступило лето, и доктор приказал ехать в деревню. Коврин уже выздоровел, перестал видеть черного
монаха, и ему оставалось только подкрепить свои физические силы. Живя у тестя в деревне, он
пил много молока, работал только два часа в сутки, не
пил вина и не курил.
По лавам он перешел на тот берег. Там, где в прошлом году
была рожь, теперь лежал в рядах скошенный овес. Солнце уже зашло, и на горизонте пылало широкое красное зарево, предвещавшее на завтра ветреную погоду.
Было тихо. Всматриваясь по тому направлению, где в прошлом году показался впервые черный
монах, Коврин постоял минут двадцать, пока не начала тускнеть вечерняя заря…
Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек // Доскажет
быль афонскую, // Как турка взбунтовавшихся //
Монахов в море гнал, // Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, // Увидишь ряд испуганных, // Слезами полных глаз!
Левин помнил, как в то время, когда Николай
был в периоде набожности, постов,
монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем,
монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
Бегущие толпы
монахов, жидов, женщин вдруг омноголюдили те города, где какая-нибудь
была надежда на гарнизон и городовое рушение.
Впрочем, это наставление
было вовсе излишне, потому что ректор и профессоры-монахи не жалели лоз и плетей, и часто ликторы [Ликторы — помощники консула.] по их приказанию пороли своих консулов так жестоко, что те несколько недель почесывали свои шаровары.
Казалось, слышно
было, как деревья шипели, обвиваясь дымом, и когда выскакивал огонь, он вдруг освещал фосфорическим, лилово-огненным светом спелые гроздия слив или обращал в червонное золото там и там желтевшие груши, и тут же среди их чернело висевшее на стене здания или на древесном суку тело бедного жида или
монаха, погибавшее вместе с строением в огне.