Неточные совпадения
Почтмейстер. Объясните,
господа, что, какой чиновник
едет?
Городничий. Я пригласил вас,
господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам
едет ревизор.
Направо трущоба лесистая,
Имя ей исстари: Чертов овраг;
Яков свернул и
поехал оврагом,
Барин опешил: — Куда ж ты, куда?
Простаков. От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее,
господин Стародум,
поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Ей хотелось спросить, где его
барин. Ей хотелось вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой
ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
— Да как же в самом деле: три дни от тебя ни слуху ни духу! Конюх от Петуха привел твоего жеребца. «
Поехал, говорит, с каким-то
барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? Помилуй, братец, как же можно этак поступать? А я бог знает чего не передумал в эти дни!
Скоро Селифан показался в дверях, и
барин имел удовольствие услышать те же самые речи, какие обыкновенно слышатся от прислуги в таком случае, когда нужно скоро
ехать.
Барин уже
ехал возле него, одетый, на дрожках — травяно-зеленый нанковый сюртук, желтые штаны и шея без галстука, на манер купидона!
В это время, когда экипаж был таким образом остановлен, Селифан и Петрушка, набожно снявши шляпу, рассматривали, кто, как, в чем и на чем
ехал, считая числом, сколько было всех и пеших и ехавших, а
барин, приказавши им не признаваться и не кланяться никому из знакомых лакеев, тоже принялся рассматривать робко сквозь стеклышка, находившиеся в кожаных занавесках: за гробом шли, снявши шляпы, все чиновники.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они
ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между дерев мелькала белая каменная церковь. В конце улицы показался
господин, шедший к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал перед ним.
Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят
господ и бьют в ладони:
А уж Онегин вышел вон;
Домой одеться
едет он.
— Замечать стал еще прежде, окончательно же убедился третьего дня, почти в самую минуту приезда в Петербург. Впрочем, еще в Москве воображал, что
еду добиваться руки Авдотьи Романовны и соперничать с
господином Лужиным.
Иван. Коляска пустая в гору
едет, значит,
господа пешком идут… Да вот они! (Убегает в кофейную.)
Кнуров. Я,
господа, в клуб обедать
поеду, я не ел ничего.
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка
ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «
Барин, не прикажешь ли воротиться?»
— Знаешь ли что? — говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. — Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не
поедет; махнем-ка мы с тобой в ***; ведь этот
господин и тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся дней пять-шесть, и баста!
— Помилуйте, батюшка, как можно! — залепетал Тимофеич (он вспомнил строгий наказ, полученный от
барина при отъезде). — В город по господским делам
ехали да про вашу милость услыхали, так вот и завернули по пути, то есть — посмотреть на вашу милость… а то как же можно беспокоить!
— Слезайте, дальше не
поеду. Нет, денег мне не надо, — отмахнулся он рукою в худой варежке. — Не таков день, чтобы гривенники брать. Вы,
господа, не обижайтесь! У меня — сын пошел. Боюсь будто чего…
— Ну, брат Андрей, и ты то же! Один толковый человек и был, и тот с ума спятил. Кто же ездит в Америку и Египет! Англичане: так уж те так
Господом Богом устроены; да и негде им жить-то у себя. А у нас кто
поедет? Разве отчаянный какой-нибудь, кому жизнь нипочем.
Однажды, около полудня, шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два
господина; сзади их тихо
ехала коляска. Один из них был Штольц, другой — его приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами. Они поравнялись с церковью; обедня кончилась, и народ повалил на улицу; впереди всех нищие. Коллекция их была большая и разнообразная.
Saddle Islands лежат милях в сорока от
бара, или устья, Янсекияна, да рекой еще миль сорок с лишком надо
ехать, потом речкой Восунг, Усун или Woosung, как пишут англичане, а вы выговаривайте как хотите. Отец Аввакум, живший в Китае, говорит, что надо говорить Вусун, что у китайцев нет звука «г».
— Ну, что еще? — спрашивает
барин. Но в это время раздался стук на мосту.
Барин поглядел в окно. «Кто-то
едет?» — сказал он, и приказчик взглянул. «Иван Петрович, — говорит приказчик, — в двух колясках».
Я узнал от смотрителя, однако ж, немного: он добавил, что там есть один каменный дом, а прочие деревянные; что есть продажа вина; что
господа все хорошие и купечество знатное; что зимой живут в городе, а летом на заимках (дачах), под камнем, «то есть камня никакого нет, — сказал он, — это только так называется»; что проезжих бывает мало-мало; что если мне надо
ехать дальше, то чтоб я спешил, а то по Лене осенью
ехать нельзя, а берегом худо и т. п.
«
Барин! — сказал он встревоженным и умоляющим голосом, — не ездите, Христа ради, по морю!» — «Куда?» — «А куда
едете: на край света».
Молчит приказчик: купец, точно, с гривной давал. Да как же барин-то узнал? ведь он не видел купца! Решено было, что приказчик
поедет в город на той неделе и там покончит дело.
Англичанин —
барин здесь, кто бы он ни был: всегда изысканно одетый, холодно, с пренебрежением отдает он приказания черному. Англичанин сидит в обширной своей конторе, или в магазине, или на бирже, хлопочет на пристани, он строитель, инженер, плантатор, чиновник, он распоряжается, управляет, работает, он же
едет в карете, верхом, наслаждается прохладой на балконе своей виллы, прячась под тень виноградника.
Вот что,
господин смотритель: я рассудил, что если я теперь
поеду на ту сторону, мне все-таки раньше полночи в город не попасть.
— Захотелось нашу мужицкую
еду посмотреть? Дотошный ты,
барин, посмотрю я на тебя. Всё ему знать надо. Сказывала — хлеб с квасом, а еще щи, снытки бабы вчера принесли; вот и щи, апосля того — картошки.
Дверь была отворена, и сени были полны народом; и ребята, девочки, бабы с грудными детьми жались в дверях, глядя на чудного
барина, рассматривавшего мужицкую
еду. Старуха, очевидно, гордилась своим уменьем обойтись с
барином.
— Барин-то
едет! — сиплым шепотом докладывала Матрешка Хионии Алексеевне. — Своими глазами, барыня, видела… Сейчас пальто в передней надевает…
— Нет, батенька, едемте, — продолжал Веревкин. — Кстати, Тонечка приготовила такой ликерчик, что пальчики оближете. Я ведь знаю, батенька, что вы великий охотник до таких ликерчиков. Не отпирайтесь, быль молодцу не укор.
Едем сейчас же, время скоротечно. Эй, Ипат! Подавай
барину одеваться скорее, а то
барин рассердится.
—
Господа, — начал он громко, почти крича, но заикаясь на каждом слове, — я… я ничего! Не бойтесь, — воскликнул он, — я ведь ничего, ничего, — повернулся он вдруг к Грушеньке, которая отклонилась на кресле в сторону Калганова и крепко уцепилась за его руку. — Я… Я тоже
еду. Я до утра.
Господа, проезжему путешественнику… можно с вами до утра? Только до утра, в последний раз, в этой самой комнате?
— Так вы бы так и спросили с самого начала, — громко рассмеялся Митя, — и если хотите, то дело надо начать не со вчерашнего, а с третьеводнишнего дня, с самого утра, тогда и поймете, куда, как и почему я пошел и
поехал. Пошел я,
господа, третьего дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи денег под вернейшее обеспечение, — это вдруг приспичило,
господа, вдруг приспичило…
Но особенно не понравилась ему одна «новая» песенка с бойким плясовым напевом, пропетая о том, как
ехал барин и девушек пытал...
— Телега катит… налегке, колеса кованые, — промолвил он и подобрал вожжи. — Это,
барин, недобрые люди
едут; здесь ведь, под Тулой, шалят… много.
—
Господин почтенный,
едем мы с честного пирка, со свадебки; нашего молодца, значит, женили; как есть уложили: ребята у нас все молодые, головы удалые — выпито было много, а опохмелиться нечем; то не будет ли ваша такая милость, не пожалуете ли нам деньжонок самую чуточку, — так, чтобы по косушке на брата? Выпили бы мы за ваше здоровье, помянули бы ваше степенство; а не будет вашей к нам милости — ну, просим не осерчать!
Кирсанов даже не всегда слушался этих напоминаний: не
поедет он к этому знакомому, пусть сердится этот
господин, или: работа не уйдет, время еще есть, а он досидит вечер здесь.
«
Господа, — сказал им Сильвио, — обстоятельства требуют немедленного моего отсутствия;
еду сегодня в ночь; надеюсь, что вы не откажетесь отобедать у меня в последний раз.
— Что же делать,
господин офицер. Он предлагает мне хорошее жалование, три тысячи рублей в год и все готовое. Быть может, я буду счастливее других. У меня старушка мать, половину жалования буду отсылать ей на пропитание, из остальных денег в пять лет могу скопить маленький капитал, достаточный для будущей моей независимости, и тогда bonsoir, [прощайте (фр.).]
еду в Париж и пускаюсь в коммерческие обороты.
…Когда мы
поехали в Берлин, я сел в кабриолет; возле меня уселся какой-то закутанный
господин; дело было вечером, я не мог его путем разглядеть.
— Это все очень хорошо, да зачем
едут эти
господа? Спросил бы я кой у кого из них, сколько у них денег в Алабаме?.. Дайте-ка Гарибальди приехать в Ньюкестль-он-Тейн да в Глазго, — там он увидит народ поближе, там ему не будут мешать лорды и дюки.
— Нет, я не больна… Милости просим,
господин Клещевинов! Как это вам вздумалось к нам?
Ехали мимо, да и заехали?
Да, вот было и позабыл самое главное: как будете,
господа,
ехать ко мне, то прямехонько берите путь по столбовой дороге на Диканьку.
—
Господа, что мы тут напрасно время теряем? — провозгласил захмелевший Полуянов. —
Едем!
— Зачем я
поеду к нему? — удивлялся Галактион с прямолинейностью настоящего мошенника. — Пусть
господин Стабровский лучше посчитает, сколько я ему доставил барышей, когда трепался по кабакам…
Трофимов. Что же,
господа, пора
ехать!
Лопахин. На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы в дверь.)
Господа, имейте в виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию
ехать. Поторапливайтесь.
Теперь увязался со мной в Петербург; я в Петербург ведь еду-с, чтобы застать
господина Фердыщенка по самым горячим следам, ибо наверно знаю, что он уже там-с.
Он сам укладывал давеча,
господин Лебедев, он вам покажет; но с тем, что завтра рано, когда я
поеду в Петербург, вы мне отдадите пистолет назад.
Тарантас
поехал, стуча по мостовинам;
господа пошли сбоку его по левую сторону, а Юстин Помада с неопределенным чувством одиночества, неумолчно вопиющим в человеке при виде людского счастия, безотчетно перешел на другую сторону моста и, крутя у себя перед носом сорванный стебелек подорожника, брел одиноко, смотря на мерную выступку усталой пристяжной.