Неточные совпадения
Царь молвил — из конца в конец,
По
ближним улицам и дальным,
В опасный
путь средь бурных вод
Его пустились генералы
Спасать и страхом обуялый
И дома тонущий народ.
Отныне ты пойдешь отверженца
путем,
Кровавых слез познаешь сладость,
И счастье
ближних будет в тягость
Твоей душе, и мыслить об одном
Ты будешь день и ночь, и постепенно чувства
Любви, прекрасного погаснут и умрут
И счастья не отдаст тебе ничье искусство!
В эту повесть и особенно в «Катехизис» Далматов влил себя, написав: «Уважай труды других, и тебя будут уважать»; «Будучи сытым, не проходи равнодушно мимо голодного»; «Не сокращай жизни
ближнего твоего ненавистью, завистью, обидами и предательством»; «Облегчай
путь начинающим работникам сцены, если они стоят того»; «Актер, получающий жалованье и недобросовестно относящийся к делу, — тунеядец и вор»; «Антрепренер, не уплативший жалованья, — грабитель».
Если мы в настоящее время и сознаем, что желание властвовать над
ближними есть признак умственной и нравственной грубости, то кажется, что сознание это пришло к нам
путем только теоретическим, а подоплека наша и теперь вряд ли далеко ушла от этой грубости.
… И — по сём возвращаюсь туда, где люди освобождают души
ближних своих из плена тьмы и суеверий, собирают народ воедино, освещают пред ним тайное лицо его, помогают ему осознать силу воли своей, указывают людям единый и верный
путь ко всеобщему слиянию ради великого дела — всемирного богостроительства ради!
Виноват или не виноват батальонный командир в том, что один из его солдат сделал под влиянием увлечения благороднейшим состраданием, — этого не станут разбирать те, от кого зависит хорошо начатая и тщательно поддерживаемая служебная карьера Свиньина, а многие даже охотно подкатят ему бревно под ноги, чтобы дать
путь своему
ближнему или подвинуть молодца, протежируемого людьми в случае.
— Ехать пора мне, — сказал он задрожавшим от такой вести голосом. — Матушка Манефа скорей наказывала ехать…
Путь не
ближний… Лошади заложены.
Только Евангелие понимает это и указывает новые
пути, непонятные для закона, — любовь к врагам, неосуждение
ближних и грешников, мытари и грешники впереди идут в Царство Небесное, человек выше субботы и пр.
Я должен любить
ближнего во Христе, это есть
путь Царства Божьего.
«Добрые дела» начинают понимать не как проявление любви к Богу и к
ближнему, к живому существу, не как обнаружение благостной силы, дающей жизнь другим существам, а как способ самоспасения и самооправдания, как
путь осуществления отвлеченной идеи добра, за которое человек получает награду в будущей жизни.
Даже любовь к
ближнему, к человеку, несущему в себе образ и подобие Божье, понималась исключительно как
путь самоспасения, как аскетическое упражнение в добродетели.
Но подлинный смысл и цель любви не в помощи
ближнему, не в добрых делах, не в добродетелях, возвышающих любящего, не в достижении
путем ее совершенства, а в соединении душ, в содружестве, в братстве.
Тридцать лет исполнял он завет господа: любить
ближнего, как брата; тридцать лет стремился по
пути к небу — и вдруг судьба схватила его с этого
пути и повесила над пропастью ада; вправе ли она была сказать: «Держись, не падай!» Был один, у которого голова не вскружилась над этой бездной, но тот был не человек, тот ходил по волнам, как по суше.
Я уже, прости мое согрешение, раскаиваюсь, что ее задержала, сказала ей, что авось проезжие господа до Москвы ее по
пути доставят, пешком идти куда же, не
ближний свет, в мороз, да с ребенком…
— Прощенья просим, барышня, — вышел он из сеней, — время уже к вечеру, а мне надо еще сходить на мельницу, — не
ближний свет, за мукой, я и ружье здесь оставлю, а то придется нести мешок на спине, так оно только помешает, а на обратном
пути захвачу его. Пусть тут лежит и сверток.
Но любить человека, не забывая о своих обязанностях к
ближним, идти с ним рука об руку по тернистому
пути, принося пользу окружающим, пожертвовать собою и даже им для общего дела — что может быть чище этой любви?
Однако интролигатор, на свое счастие и несчастие, нашел эту редкость; но чту это был за человек? — Это был в своем роде замечательный традиционный жидовский гешефтист, который в акте найма усмотрел превосходный способ обделывать дела
путем разорения
ближнего и профанации религии и закона. И что всего интереснее, он хотел все это проделать у всех на глазах и, так сказать, ввести в употребление новый, до него еще неизвестный и чрезвычайно выгодный прием — издеваться над религиею и законом.