Неточные совпадения
«Мы на свое житье, — сказал он, — благодаря
бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на
любую здешнюю конурку.
— То-то «представьте»! Там не посмотрят на то, что ты барин, — так-то отшпарят, что
люба с два! Племянничек нашелся!.. Милости просим! Ты бы чем бунтовать, лучше бы в церковь ходил да
Богу молился.
Неприятие
любой земной тирании влечет его к
Богу; при условии, однако, что этот
Бог — тоже свободолюбец и вольнодумец, почти анархист: «Спасение, которое не было бы свободным и не исходило бы от человека свободного, ничего не сказало бы нам», — говорит
Бог — Пеги в «Невинных святых» (фр.).
— Я, как тебя нет предо мною, то тотчас же к тебе злобу и чувствую, Лев Николаевич. В эти три месяца, что я тебя не видал, каждую минуту на тебя злобился, ей-богу. Так бы тебя взял и отравил чем-нибудь! Вот как. Теперь ты четверти часа со мной не сидишь, а уж вся злоба моя проходит, и ты мне опять по-прежнему
люб. Посиди со мной…
— Нет, так нельзя,
Люба! Так невозможно дальше,говорил десять минут спустя Лихонин, стоя у дверей, укутанный, как испанский гидальго плащом, одеялом. — Завтра же я найму тебе комнату в другом доме. И вообще, чтобы этого не было! Иди с
богом, спокойной ночи! Все-таки ты должна дать честное слово, что у нас отношения будут только дружеские.
—
Люба… Любочка… — забормотал Соловьев. — Я тебя искал… искал… Я… ей-богу, я не как тот… как Лихонин… Я с чистым сердцем… хоть сейчас, хоть сегодня…
— Нет же,
Люба, не надо… Право, не надо,
Люба, так… Ах, оставим это,
Люба… Не мучай меня. Я не ручаюсь за себя… Оставь же меня,
Люба, ради
бога!..
— Видит же
бог! — воскликнул Абреев, сделавшийся из пунцового уже бледным. — То, что я вам говорю, это скажет вам в
любой деревне каждый мужик, каждая женщина, каждый ребенок!
Пойдите на улицу — вам объяснит их
любой прохожий; зайдите в лавочку,
любой сиделец скажет вам:"Кабы на человека да не узда, он и бога-то позабыл бы!"Все: и прокуроры, и адвокаты, и прохожие, и лавочники — понимают эти камни точно так же, как понимают их Плешивцев и Тебеньков.
Но ведь, ей-богу, родной мой,
любой бродяжка живет в десять тысяч раз полнее и интереснее, чем Адам Иваныч Зегржт или капитан Слива.
Поп позвал меня к себе, и она тоже пошла с
Любой, сидели там, пили чай, а дядя Марк доказывал, что хорошо бы в городе театр завести. Потом попадья прекрасно играла на фисгармонии, а
Люба вдруг заплакала, и все они ушли в другую комнату. Горюшина с попадьёй на ты, а поп зовёт её Дуня, должно быть, родственница она им. Поп, оставшись с дядей, сейчас же начал говорить о
боге; нахмурился, вытянулся, руку поднял вверх и, стоя середи комнаты, трясёт пышными волосами. Дядя отвечал ему кратко и нелюбезно.
— Я очень рад, что после вашего раскаяния могу все это представить в самом мягком свете и,
Бог даст, не допущу до дурной развязки. Извольте за это сами выбирать себе
любой полк; вы где хотите служить: в пехоте или в кавалерии?
— Вот и проговорилась…
Любая пойдет, да еще с радостью, а Гордей Евстратыч никого не возьмет, потому что все эти любые-то на его золото будут льститься. А тебя-то он сызмальства знает, знает, что не за золото замуж будешь выходить… Добрая, говорит, Феня-то, как ангел, ей-богу…
— Нет… вот что,
Люба, — тихо и просительно сказал Фома, — ты не говори мне про нее худо… Я все знаю… ей-богу! Она сама сказала…
— Так отправляйтесь вслед за пленными. Потрудитесь, Владимир Сергеевич, выбрать
любую лошадь из отбитых у неприятеля, да и с
богом! Не надобно терять времени; догоняйте скорее транспорт, над которым, Зарецкой, вы можете принять команду: я пошлю с вами казака.
Стар, государь, я нынче: при дворе
Что делать мне? Вы молоды; вам
любыТурниры, праздники. А я на них
Уж не гожусь.
Бог даст войну, так я
Готов, кряхтя, взлезть снова на коня;
Еще достанет силы старый меч
За вас рукой дрожащей обнажить.
«Скажи мне, кудесник, любимец
богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду
любого возьмешь ты коня».
— Вестимо,
бог до греха не допустит, — перебила Домна. — Полно тебе, Акулька, рюмить-то; приставь голову к плечам. И вправду Савельевна слово молвила, за что, за какую надобу мужу есть тебя, коли ты по добру с ним жить станешь?.. Не
люб он тебе? Не по сердцу пришелся небось?.. Да ведь, глупая, неразумная девка! вспомни-ка, ведь ни отца, ни матери-то нет у тебя, ведь сирота ты бездомная, и добро еще барин вступился за тебя, а то бы весь век свой в девках промаячилась. Полно… полно же тебе…
Софья (поднимая Петра). Не говорите ничего, ради
бога! Помоги мне,
Люба… Вера, помоги же…
Иван Михайлович(кричит).Я вам сказал довольно, оставим это. Поезжайте с
богом. Я тебе привез Дуняшу,
Люба, возьми ее. Грустно нам было, очень грустно… ну, да
бог с тобой. У тебя будут дети, тогда ты поймешь. (Обнимает ее, она плачет.)
Марья Ивановна. Ну, что же делать? Что же делать? Ведь всем жить надо. Ведь их восемь человек. И если их дома не веселить, то они
бог знает что будут делать. Я по крайней мере теперь об
Любе так счастлива.
Ведь старцы да старицы мастера
Бога молить: только деньги давай да кормы посылай,
любого грешника из ада вымолят…
— А ты молчи, коли
Бог убил, — огрызнулся на него ронжинский парень. — Известно, не тебе в погоню гнать — тебя
люба девка щелчком пришибет.
— Да вы не бойтесь, сударыня Марья Гавриловна, — отвечала ей Таня. — Она ведь предобрая и все с молитвой делает. Шагу без молитвы не ступит. Корни роет — «Богородицу» читает, травы сбирает — «Помилуй мя, Боже». И все, все по-Божественному, вражьего нет тут нисколько… Со злобы плетут на нее келейницы; обойдите деревни,
любого спросите, всяк скажет, что за елфимовскую Наталью денно и нощно все
Бога молят. Много пользы народу она делает. А уж какая разумная, какая добрая, и рассказать того невозможно.
Любы Земле Ярилины речи, возлюбила она
бога светлого и от жарких его поцелуев разукрасилась злаками, цветами, темными лесами, синими морями, голубыми реками, серебристыми озера́ми. Пила она жаркие поцелуи Ярилины, и из недр ее вылетали поднебесные птицы, из вертепов выбегали лесные и полевые звери, в реках и морях заплавали рыбы, в воздухе затолклись мелкие мушки да мошки… И все жило, все любило, и все пело хвалебные песни: отцу — Яриле, матери — Сырой Земле.
Другими словами,
Бог как Абсолютное совершенно свободен от мира, или «премирен», им ни в какой степени не обусловливается и в нем не нуждается [Отношение между тварью и Абсолютным может быть помощью математического символа бесконечности оо выражено так: оо +
любая конечная величина или тварь = оо, следовательно, тварь для бесконечности, в сравнении с бесконечностью = 0, оставаясь для себя величиной.
«
Бог есть
любы», — благоговейно и много раз повторял в ту ночь Герасим Силыч.
— Чувствительнейше вас благодарим, Тимофей Гордеич, — низко кланяясь, молвил Васютка, и лицо его просияло. Шапка не простая, а мерлушчатая! Больно хотелось такой ему. «Заглядятся девки, как зимой,
Бог даст, с кулаками в голицах на Кабан пойду, — думает он. — Держись, татарва окаянная, —
любому скулу сворочу!»
— Это Маруськины дети. Маруська — наша, и дети наши. Мы их нашли вчера в чулане, сюда перенесли, сена в сторожке утащили. Надо бы ваты, да ваты нет. Не приведи господь, ежели Пашка узнает. Мы и от тети Лели скрыли. Не дай
бог, найдет их кто, деток наших, в помойку выкинут, да и нам несдобровать. Вот только мы пятеро и знаем: я — Васса Сидорова, Соня Кузьменко, Дорушка Иванова,
Люба Орешкина да Канарейкина Паша. А теперь и ты будешь знать. Побожись еще раз, что не скажешь.
— Вот — знаток греческой мифологии: про
любого греческого
бога расскажет самым обстоятельным образом. Спросите-ка его что-нибудь.
Софье Аполлонов не понадобился ее Гейне, она взяла его у меня.
Люба говорила, что у нее есть «Buch der Lieder» на немецком языке. Я попросил у нее книжку на лето, — очень мне нравился Гейне, и хотелось из него переводить.
Люба немножко почему-то растерялась, сконфузилась принесла мне книжку. Одно стихотворение («Mir traumt', iсh bin der liebe Gott») [«Мне снится, что я
бог» (нем.)] было тщательно замазано чернилами, — очевидно, материнскою рукою. А на заглавном листе рукою
Любы было написано...
А надо тебе сказать, там на всех тыкают. Волостной старшина или сельский староста не малая шишка в государстве, почище и поважнее
любого канцелярского, а меж тем на него тыкают, словно на лакея. Каково-то Евдокиму в триковом костюме это тыканье слышать! Молит он непременного члена Христом
богом.
— Ну, так слушайте. Мы сейчас из Петровского парка. Экипажей там и дам целые миллионы. Богатство — умопомраченье. Красавиц — не перечесть… Вдруг вижу несется коляска, которой позавидовала бы
любая владетельная особа: кучер и лакей — загляденье, кони — львы. А в коляске сидят две дамы — одна, точно сказочная царица, другая поскромнее… Поровнялись они с нами, и… о,
боги!.. Вторая оказалась Любовь Аркадьевной!
Любая барыня примет Елену Семеновну"
Бог знает за кого", как и я изволила выражаться когда-то.