Неточные совпадения
Сначала он из одного чувства сострадания занялся тою новорожденною слабенькою девочкой, которая не была его
дочь и которая была заброшена во время
болезни матери и, наверно, умерла бы, если б он о ней не позаботился, — и сам не заметил, как он полюбил ее.
Узнав все эти подробности, княгиня не нашла ничего предосудительного в сближении своей
дочери с Варенькой, тем более что Варенька имела манеры и воспитание самые хорошие: отлично говорила по-французски и по-английски, а главное — передала от г-жи Шталь сожаление, что она по
болезни лишена удовольствия познакомиться с княгиней.
— Ах, эта
болезнь! Что-то будет, что-то будет! И как он говорил с тобою, Дуня! — сказала мать, робко заглядывая в глаза
дочери, чтобы прочитать всю ее мысль и уже вполовину утешенная тем, что Дуня же и защищает Родю, а стало быть, простила его. — Я уверена, что он завтра одумается, — прибавила она, выпытывая до конца.
«Кончу университет и должен буду служить интересам этих быков. Женюсь на
дочери одного из них, нарожу гимназистов, гимназисток, а они, через пятнадцать лет, не будут понимать меня. Потом — растолстею и, может быть, тоже буду высмеивать любознательных людей. Старость.
Болезни. И — умру, чувствуя себя Исааком, принесенным в жертву — какому богу?»
Между тем мать медленно умирала той же
болезнью, от которой угасала теперь немногими годами пережившая ее
дочь. Райский понял все и решился спасти дитя.
Кажется, ни за что не умрешь в этом целебном, полном неги воздухе, в теплой атмосфере, то есть не умрешь от
болезни, а от старости разве, и то когда заживешь чужой век. Однако здесь оканчивает жизнь
дочь бразильской императрицы, сестра царствующего императора. Но она прибегла к целительности здешнего воздуха уже в последней крайности, как прибегают к первому знаменитому врачу — поздно: с часу на час ожидают ее кончины.
Старик изумился, когда услышал от Кирсанова, что причина
болезни его
дочери любовь к Соловцову.
Кирсанов, сказав слуге, чтобы вывести осевшего Полозова, уже благодарил их за проницательность, с какою они отгадали его намерение, поняли, что причина
болезни нравственное страдание, что нужно запугать упрямца, который иначе действительно погубил бы
дочь.
А отец ни из одного слова ее не мог заметить, что
болезнь происходит от дела, в котором отчасти виноват и он:
дочь была нежна с ним, как и прежде.
Однако ж ее слова были столь несообразны ни с чем, что мать, не отходившая от ее постели, могла понять из них только то, что
дочь ее была смертельно влюблена во Владимира Николаевича и что, вероятно, любовь была причиною ее
болезни.
Едва оправясь от
болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца и, не сказав никому ни слова о своем намерении, пешком отправился за своей
дочерью.
Когда
болезнь последней
дочери ее приняла совершенно отчаянный характер, мать уговорили ехать домой,и она поехала.
Болезнь развила в нем страшную подозрительность, — он теперь не верил даже родной
дочери.
— Устенька, вы уже большая девушка и поймете все, что я вам скажу… да. Вы знаете, как я всегда любил вас, — я не отделял вас от своей
дочери, но сейчас нам, кажется, придется расстаться. Дело в том, что
болезнь Диди до известной степени заразительна, то есть она может передаться предрасположенному к подобным страданиям субъекту. Я не желаю и не имею права рисковать вашим здоровьем. Скажу откровенно, мне очень тяжело расставаться, но заставляют обстоятельства.
Мать наша, следуя плачевной и смертию разрешающихся от бремени жен ознаменованной моде, уготовала за многие лета тебе печаль, а
дочери своей
болезнь, детям твоим слабое телосложение.
Князь, разумеется, в состоянии был оценить и оценил всю степень участия к нему генеральши и ее
дочерей и, конечно, сообщил им искренно, что и сам он сегодня же, еще до посещения их, намерен был непременно явиться к ним, несмотря ни на
болезнь свою, ни на поздний час.
— Ничего еще неизвестно, — отвечал он, соображая, — я покамест догадываюсь, размышляю, наблюдаю, но… ничего неизвестно. Вообще выздоровление невозможно. Она умрет. Я им не говорю, потому что вы так просили, но мне жаль, и я предложу завтра же консилиум. Может быть,
болезнь примет после консилиума другой оборот. Но мне очень жаль эту девочку, как
дочь мою… Милая, милая девочка! И с таким игривым умом!
Но старуха не обратила внимания и на слова
дочери. Очень довольная, что встретила нового человека, с которым могла поговорить о
болезни, она опять обратилась к Калиновичу...
Калинович отвечал тоже по-французски, что он слышал о
болезни генеральши и потому не смел беспокоить. Князь и Полина переглянулись: им обоим понравилась ловко составленная молодым смотрителем французская фраза. Старуха продолжала хлопать глазами, переводя их без всякого выражения с
дочери на князя, с князя на Калиновича.
Сын, никогда не разлучавшийся с отцом, сам был к нему горячо привязан и, узнав о внезапной
болезни отца, занемогшего на одной рыбной ловле, за Пушкином, куда он поехал после похорон
дочери, тотчас же отправился, чтобы перевезти больного отца в Москву.
Арина Васильевна с
дочерьми, кроме Александры Степановны, которая сказалась больною, и с зятем Каратаевым (Ерлыкин еще не возвращался под предлогом
болезни) собрались в гостиную.
Софья Николавна это предчувствовала и еще до
болезни успела написать к свекру самое откровенное письмо, в котором старалась объяснить и оправдать по возможности поступок своего отца; но Софья Николавна хлопотала понапрасну: Степан Михайлыч обвинял не Николая Федорыча, а его
дочь, и говорил, что «она должна была всё перетерпеть и виду неприятного не показывать, что бы шельма Калмык ни делал».
Софья Николавна беспрестанно находила разные признаки разных
болезней у своей
дочери, лечила по Бухану и не видя пользы, призывала доктора Авенариуса; не зная, что и делать с бедною матерью, которую ни в чем нельзя было разуверить, он прописывал разные, иногда невинные, а иногда и действительные лекарства, потому что малютка в самом деле имела очень слабое здоровье.
— Хотя Арина Васильевна и ее
дочери знали, на какое дело шли, но известие, что Парашенька обвенчана, чего они так скоро не ожидали, привело их в ужас: точно спала пелена с их глаз, точно то случилось, о чем они и не думали, и они почувствовали, что ни мнимая смертельная
болезнь родной бабушки, ни письмо ее — не защита им от справедливого гнева Степана Михайловича.
Старик стосковался по
дочери, считал себя причиною ее
болезни и мучился невозможностью ее увидеть.
Краса садов, пышная роза, и увядая, прекраснее свежих полевых цветов: так точно, несмотря на изнурительную
болезнь,
дочь боярская казалась прекраснее всех ее окружающих девиц.
— Ты облегчил
болезнь моей
дочери: чем могу наградить тебя?
Но случилась
болезнь… а там родилась
дочь, а там мать… отравилась.
Бабушка не могла уехать из Петербурга в Протозаново так скоро, как она хотела, — ее удержала
болезнь детей. Отец мой, стоя на крыльце при проводах Функендорфов, простудился и заболел корью, которая от него перешла к дяде Якову. Это продержало княгиню в Петербурге около месяца. В течение этого времени она не получала здесь от
дочери ни одного известия, потому что письма по уговору должны были посылаться в Протозаново. Как только дети выздоровели, княгиня, к величайшему своему удовольствию, тотчас же уехала.
Ссора с матерью сильно расстроила Елену, так что, по переезде на новую квартиру, которую князь нанял ей невдалеке от своего дома, она постоянно чувствовала себя не совсем здоровою, но скрывала это и не ложилась в постель; она, по преимуществу, опасалась того, чтобы Елизавета Петровна, узнав об ее
болезни, не воспользовалась этим и не явилась к ней под тем предлогом, что ей никто не может запретить видеть больную
дочь.
Такой прием графа и самая бумага сильно пугнули смотрителя: он немедленно очистил лучшую комнату, согнал до пяти сиделок, которые раздели и уложили больную в постель. А о том, чем, собственно,
дочь больна и в какой мере опасна ее
болезнь, граф даже забыл и спросить уже вызванного с квартиры и осмотревшего ее дежурного врача; но как бы то ни было, граф, полагая, что им исполнено все, что надлежало, и очень обрадованный, что
дочь начала немного дремать, поцеловал ее, перекрестил и уехал.
Граф очень ясно сообразил, что материальную сторону существования его
дочери Бегушев обеспечит, следовательно, в этом отношении нечего много беспокоиться; что касается до
болезни Елизаветы Николаевны, так тут что ж, ничего не поделаешь — воля божья!
— На это есть первая неделя поста, сударыня; и, наконец, в контракте ясно, кажется, сказано: «артисты обязаны играть ежедневно и заменять друг друга в случае
болезни»… Кажется, ясно; и, наконец, фрау Браун, получая за вашу
дочь ежемесячно сто двадцать рублей, стыдно, кажется, говорить об этом, — именно стыдно!..
Как это сделалось на 3-м месяце
болезни Ивана Ильича, нельзя было сказать, потому что это делалось шаг за шагом, незаметно, но сделалось то, что и жена, и
дочь, и сын его, и прислуга, и знакомые, и доктора, и, главное, он сам — знали, что весь интерес в нем для других состоит только в том, скоро ли, наконец, он опростает место, освободит живых от стеснения, производимого его присутствием, и сам освободится от своих страданий.
Вошла
дочь, разодетая, с обнаженным молодым телом, тем телом, которое так заставляло страдать его. А она его выставляла. Сильная, здоровая, очевидно влюбленная и негодующая на
болезнь, страдания и смерть, мешающие ее счастью.
Вот этот-то патриарх и ехал на открытие «в большом составе» — сам, да жена, да
дочь, которая страдала «
болезнью меланхолии» и подлежала исцелению.
Также нападают на него лихорадки — «трясовнцы»,
дочери Иродовы; имена их ясно обозначают фазисы
болезни: Огнея, Гнетея, Знобея, Ломея, Пухлея, Скорохода, Трясуха, Дрожуха, Говоруха, Лепчея, Сухота и Невея.
Он лечил эту
дочь за два года ее
болезни уж в разных местах.
Настал и тот неизбежный день, когда Барнум, особенно обеспокоенный приступом подагры, первый заговорил с
дочерью о своих годах и
болезнях, о быстротекущем времени и, наконец, о той роковой поре, когда девушке надо подумать о покровителе и спутнике жизни, а отцу — о внуках.
Но в назидание другим, могущим впасть в подобное нашему, родительское, греховное ослепление, я стал записывать каждый день историю
болезни моей
дочери и ее христианскую кончину.
С первого дня
болезни Александры Васильевны (так звали его умершую
дочь и так всегда называл ее отец) я уже почувствовал волю божию, понял, для чего нужно нам это испытание, — и покорился.
Болезнь долго тянулась; отец подробно описал последние минуты своей
дочери, ее прощанье с семейством и со всеми окружающими, ее кроткие желания и просьбы, ее мудрые наставления и радостное стремление к лучшей жизни.
Я даже думаю, что если б я мог привесть ее в подлиннике, то читатели не получили бы понятия о моем впечатлении: тут недоставало бы отца, читающего, самим им составленное, описание
болезни и смерти обожаемой
дочери.
Люди окружены целой атмосферой, призрачной и одуряющей, всякий человек более или менее, как Матренина
дочь (зри выше), с малых лет, при содействии родителей и семьи, приобщается мало-помалу к эпидемическому сумасшествию окружающей среды (немецкие врачи называют эту
болезнь der historische Standpunkt [исторической точкой зрения (нем.).]); вся жизнь наша, все действия так и рассчитаны по этой атмосфере в том роде, как нелепые формы ихтиосауров, мастодонтов были рассчитаны и сообразны первобытной атмосфере земного шара.
Но отец поспешно объясняет, в чем дело: его единственная
дочь, Надя, больна какой-то странной
болезнью, которой даже доктора не понимают как следует.
— Да у тебя и Аксинья Захаровна в
болезни, и
дочь в постели лежит. Как можно тебе дом покинуть? — продолжал Михайло Васильич.
— Аксюша, а Аксюша! — визжала смотрительская
дочь, накинув на голову кацавейку и топчась на грязном заднем крыльце, — пойдем ширкинскую барыню посмотрим, говорят, от грудной
болезни за границу везут. Я никогда еще не видала, какие в чахотке бывают.
Не уйти никуда от несчётных скорбей:
Ходит всюду
болезнь, люди в страхе немом,
О спасенье не думая, гибнут.
Благодатных плодов не приносит земля,
Жены в муках кричат и не могут родить…
Раздаются мрачные
Песни похоронные.
Ты приди, помилуй нас,
Защити от гибели,
О, Тучегонителя
Золотая
дочь!
Этот общительный и образованный врач очень сошелся со мною; и наше приятельство продолжалось и в России, где я нашел его в Петербурге в 1871 году и где
болезнь печени унесла его в половине 70-х годов, в ужасных страданиях, после того, как он женился во Франции на красивой девушке,
дочери поляков-эмигрантов.
О
дочери и ее
болезни он говорил без сладких фраз, но с задушевной простотой...