Неточные совпадения
Вот наконец мы взобрались на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое
облако, и его холодное дыхание грозило близкой
бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли…
Облака подвигались на высоту пика, потом вдруг обнажали его вершину, а там опять скрывали ее; казалось, надо было ожидать
бури, но ничего не было: тучи только играли с горами.
Вот и сегодня то же: бледно-зеленый, чудесный, фантастический колорит, в котором есть что-то грустное; чрез минуту зеленый цвет перешел в фиолетовый; в вышине несутся клочки
бурых и палевых
облаков, и наконец весь горизонт облит пурпуром и золотом — последние следы солнца; очень похоже на тропики.
Да, это была одна из светлых эпох нашей жизни, от прошлых
бурь едва оставались исчезавшие
облака; дома, в кругу друзей, была полная гармония!
Но кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такие же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты, большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое логово; если же это логово выбрано неудачно, не довольно закрыто травой или степным кустарником (разумеется, в чистых полях), то непременно и там увидит его зоркий до невероятности черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине, — увидит и, зашумев как
буря, упадет на бедного зайца внезапно из
облаков, унесет в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями.
Буря по-прежнему злилась, бросая
облаками леденистого снега, и за нею ничего не было слышно. Коченеющего лагеря не было и примет.
Но лучи солнца, продирающиеся сквозь редеющие
облака, не веселили окрестности: при солнечном блеске резче еще выказывалось опустошительное действие
бури и позднего времени года.
Восток белел приметно, и розовый блеск обрисовал нижние части большого серого
облака, который, имея вид коршуна с растянутыми крылами, державшего змею в когтях своих, покрывал всю восточную часть небосклона; фантастически отделялись предметы на дальнем небосклоне и высокие сосны и березы окрестных лесов чернели, как часовые на рубеже земли; природа была тиха и торжественна, и холмы начинали озаряться сквозь белый туман, как иногда озаряется лицо невесты сквозь брачное покрывало, всё было свято и чисто — а в груди Вадима какая
буря!
В толпе нищих был один — он не вмешивался в разговор их и неподвижно смотрел на расписанные святые врата; он был горбат и кривоног; но члены его казались крепкими и привыкшими к трудам этого позорного состояния; лицо его было длинно, смугло; прямой нос, курчавые волосы; широкий лоб его был желт как лоб ученого, мрачен как
облако, покрывающее солнце в день
бури; синяя жила пересекала его неправильные морщины; губы, тонкие, бледные, были растягиваемы и сжимаемы каким-то судорожным движением, и в глазах блистала целая будущность; его товарищи не знали, кто он таков; но сила души обнаруживается везде: они боялись его голоса и взгляда; они уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона — но не человека: — он был безобразен, отвратителен, но не это пугало их; в его глазах было столько огня и ума, столько неземного, что они, не смея верить их выражению, уважали в незнакомце чудесного обманщика.
Какое-то болезненное замирание, какая-то мутность и неподвижность мыслей, которые подобно тяжелым
облакам осаждали ум его, предвещали одни близкую
бурю душевную.
Я боюсь, чтобы гром не убил меня, как преступницу!» Грозно шумела
буря, дождь лился из черных
облаков — казалось, что натура сетовала о потерянной Лизиной невинности.
А они-то важничают, а они-то величаются! И опять волк для красоты папиросу в зубы взял, но так как настоящей папиросы с огнем боялся, то взял шоколадную. Только вдруг откуда ни возьмись поднялась сильнейшая
буря, прямо ураган, и такой подул ветер, что закружились по земле пыль, сухие листья и бумага. И как подул ветер под большой зонтик, так полетел зонтик вверх и волка за собой потащил через крышу, прямо к
облакам.
В этой борьбе прошел час, другой, третий… Эти часы казались веками. Наконец ураган стал стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него. Страшное
облако, в середине которого виднелось синее небо, которое моряки называют «глазом
бури», значительно удалилось… Гром уже грохотал в стороне, и молния сверкала не над «Коршуном». Волны были меньше.
Но вот перед глазами расстилается широкое озеро. Это затопленные луга. Ветер гуляет по нем, шумит и поднимает зыбь. То там, то сям видны островки и еще не залитые полоски земли. Направление дороги указывают мосты и гати, которые размокли, раскисли и почти все сдвинуты с места. Вдали за озером тянется высокий берег Иртыша,
бурый и угрюмый, а над ним нависли тяжелые, серые
облака; кое-где по берегу белеет снег.
Начинало светать, но
буря не унималась. Ветер с воем носился по лесу, поднимая с земли целые
облака снежной пыли. Они зарождались вихрями, потом превращались в длинные белые языки, которые вдруг внезапно припадали к земле и тотчас вновь появлялись где-нибудь в стороне в виде мечущихся туманных привидений.