Неточные совпадения
Когда она поступила в мастерскую Веры Павловны, Лопухов,
бывший там домашним
врачом, делал все возможное, чтобы задержать ход чахотки, сделал многое, то есть много по трудности того небольшого успеха, который получил; но развязка приближалась.
Тут молодой
врач с искренним удовольствием увидал, что его жена не только gnadige Frau, но и многосведущая масонка, благодаря покойному пастору,
бывшему сильным деятелем ложи строгого наблюдения, который старался передать молодой жене главные догмы масонства и вместе с тем познакомил ее с разными немецкими и русскими масонами.
Дело в том, что наших острожных самоучек-ветеринаров весьма ценили во всем городе, и не только мещане или купцы, но даже самые высшие чины обращались в острог, когда у них заболевали лошади, несмотря на
бывших в городе нескольких настоящих ветеринарных
врачей.
Особенно памятны мне стихи одного путешественника, графа Мантейфеля, который прислал их Софье Николавне при самом почтительном письме на французском языке, с приложением экземпляра огромного сочинения в пяти томах in quarto [In quarto — латинское «in» значит «в», a «quarlus» «четвертый», инкварто — размер книги, ее формат в четвертую часть бумажного листа.] доктора Бухана, [Бухан Вильям (1721–1805) — английский
врач, автор популярной в то время книги «Полный и всеобщий домашний лечебник…» На русский язык переведена в 1710–1712 гг.] только что переведенного с английского на русский язык и
бывшего тогда знаменитою новостью в медицине.
Доктор,
бывший тоже домашним
врачом Янсутского, не выдержал и спросил его...
Солдата выкапывают. Суд. Позор. Я причина смерти. И вот я уже не
врач, а несчастный, выброшенный за борт человек, вернее,
бывший человек.
Уездные
врачи (которых тогда было по одному на уезд) делали только судебные «вскрытия», а лечить больных времени не имели; отец мой обладал «Лечебником штаб-доктора Егора Каменецкого», но не имел дара лечить; матушка боялась заразы, а француз-доктор, женатый на нашей богатой соседке,
бывшей княгине Д*, еще в самом начале голодного года покинул жену и уехал от снежных сугробов России на свою цветущую родину, а оттуда в палящие степи Африки, где охотился на львов вместе с Клодом Жераром.
В литературном мире у меня было когда-то много знакомого народа, но ни одного настоящего друга или школьного товарища. Из
бывших сотрудников"Библиотеки"Лесков очутился в числе кредиторов журнала, Воскобойников работал в"Московских ведомостях"у Каткова, Эдельсон умер,
бывший у меня секретарем товарищ мой Венский практиковал в провинции как
врач после довершения своей подготовки на курсах для
врачей и получения докторской степени.
Француз, живший у нас около четырех лет, лицо скорее комическое, с разными слабостями и чудачествами, был обломок великой эпохи,
бывший военный
врач в армии Наполеона, взятый в плен в 1812 году казаками около города Орши, потом «штаб-лекарь» русской службы, к старости опустившийся до заработка домашнего преподавателя.
Словом, я сжег свои корабли"
бывшего"химика и студента медицины, не чувствуя призвания быть практическим
врачом или готовиться к научной медицинской карьере. И перед самым новым 1861 годом я переехал в Петербург, изготовив себе в Дерпте и гардероб"штатского"молодого человека. На все это у меня хватило средств. Жить я уже сладился с одним приятелем и выехал к нему на квартиру, где мы и прожили весь зимний сезон.
Там я ставил впервые в Дерпте комедию Островского"Не в свои сани не садись", где играл Бородкина, и этот памятный тамошним старожилам спектакль начался комическими сценами из шекспировского"Сна в летнюю ночь"в немецком переводе Тика; а мендельсоновскую музыку исполнял за сценой в четыре руки сам С.Ф. с одним из
бывших"рутенистов", впоследствии известным в Петербурге
врачом, Тицнером.
У него я и познакомился с доктором Якоби,
бывшим русским"довудцей"(командиром) польского восстания 1863 года, а тогда уже
врачом и эмигрантом, игравшим роль среди тех русских, с которыми в Женеве, как известно, не поладил Герцен.
С позиций в нашу деревню пришел на стоянку пехотный полк, давно уже
бывший на войне. Главный
врач пригласил к себе на ужин делопроизводителя полка. Это был толстый и плотный чинуша, как будто вытесанный из дуба; он дослужился до титулярного советника из писарей. Наш главный
врач, всегда очень скупой, тут не пожалел денег и усердно угощал гостя вином и ликерами. Подвыпивший гость рассказывал, как у них в полку ведется хозяйство, — рассказывал откровенно, с снисходительною гордостью опытного мастера.
Кроткий слепой ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого чувства он написал письмо своему
бывшему воспитаннику, который уже около семи лет изучал за границей медицину: подробно изложив всю историю слепоты несчастной девочки, он спрашивал совета у князя Виталия, к какому
врачу обратиться для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.
Но больные все прибывали, места не хватало. Волей-неволей пришлось отправить десяток самых тяжелых в наш госпиталь. Отправили их без диагноза. У дверей госпиталя, выходя из повозки, один из больных упал в обморок на глазах
бывшего у нас корпусного
врача. Корпусный
врач осмотрел привезенных, всполошился, покатил в полк, — и околоток, наконец, очистился от тифозных.
Вскоре по возвращении его в Падуу, Фиоравенти получил письмо из Московии с послом русским,
бывшим в Венеции. Письмо это было от его брата, Рудольфа Альберти, прозванного Аристотелем, знаменитого зодчего, который находился с некоторого времени при дворе московитского великого князя Иоанна III Васильевича. Художник просил доставить
врача в Москву, где ожидали его почести, богатство и слава.
В то время, когда в Петербурге происходили последние праздники вакханки, а затем таинственное исчезновение
бывшей содержанки покойного графа Владимира Петровича Белавина и, как последствие его, трагическая смерть ее
бывшего сожителя, графиня Конкордия Васильевна была прикована к постели в страшной нервной горячке, и за нею, как
врач и как сиделка, бессменно и неустанно ухаживал Федор Дмитриевич Караулов.
Ей хотелось подольше сохранить для своей дочери наблюдения спасшего ее
врача, а она надеялась, что Федор Дмитриевич не откажет время от времени навестить в Киеве свою
бывшую пациентку.
Земский
врач Отто Карлович Гуль из остзейских немцев, посещая врачебный пункт, оставлял в приемном покое фельдшера Финогеныча, всегда
бывшего под хмельком, а сам отправлялся к одному из соседних помещиков, где бражничал и играл в карты все то время, которое по службе обязан был проводить на врачебном пункте.
Врач вышел из спальни, получил за визит и уехал. Купец передал на другой день
бывшим на консилиуме докторам странное приказание. Те посоветовали исполнить. Больная выздоровела.