Неточные совпадения
Голова у этого
другого градоначальника была совершенно новая и притом покрытая лаком. Некоторым прозорливым гражданам показалось странным, что большое родимое пятно,
бывшее несколько дней тому назад на правой щеке градоначальника, теперь очутилось на левой.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские
бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много
других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
На
другой день, в 8 часов утра, Анна вышла одна из извозчичьей кареты и позвонила у большого подъезда своего
бывшего дома.
На его счастье, в это самое тяжелое для него по причине неудачи его книги время, на смену вопросов иноверцев, Американских
друзей, самарского голода, выставки, спиритизма, стал Славянский вопрос, прежде только тлевшийся в обществе, и Сергей Иванович, и прежде
бывший одним из возбудителей этого вопроса, весь отдался ему.
Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему: одна села ему на губу,
другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство,
бывшее причиною его пробуждения.
Наконец и бричка была заложена, и два горячие калача, только что купленные, положены туда, и Селифан уже засунул кое-что для себя в карман,
бывший у кучерских козел, и сам герой наконец, при взмахивании картузом полового, стоявшего в том же демикотоновом сюртуке, при трактирных и чужих лакеях и кучерах, собравшихся позевать, как выезжает чужой барин, и при всяких
других обстоятельствах, сопровождающих выезд, сел в экипаж, — и бричка, в которой ездят холостяки, которая так долго застоялась в городе и так, может быть, надоела читателю, наконец выехала из ворот гостиницы.
Прогулку сделали они недалекую: именно, перешли только на
другую сторону улицы, к дому,
бывшему насупротив гостиницы, и вошли в низенькую стеклянную закоптившуюся дверь, приводившую почти в подвал, где уже сидело за деревянными столами много всяких: и бривших и не бривших бороды, и в нагольных тулупах и просто в рубахе, а кое-кто и во фризовой шинели.
Окно с цветными стеклами,
бывшее над алтарем, озарилося розовым румянцем утра, и упали от него на пол голубые, желтые и
других цветов кружки света, осветившие внезапно темную церковь.
— Да-с… Он заикается и хром тоже. И жена тоже… Не то что заикается, а как будто не все выговаривает. Она добрая, очень. А он
бывший дворовый человек. А детей семь человек… и только старший один заикается, а
другие просто больные… а не заикаются… А вы откуда про них знаете? — прибавила она с некоторым удивлением.
— Да што! — с благородною небрежностию проговорил Илья Петрович (и даже не што, а как-то «Да-а шта-а!»), переходя с какими-то бумагами к
другому столу и картинно передергивая с каждым шагом плечами, куда шаг, туда и плечо, — вот-с, извольте видеть: господин сочинитель, то бишь студент,
бывший то есть, денег не платит, векселей надавал, квартиру не очищает, беспрерывные на них поступают жалобы, а изволили в претензию войти, что я папироску при них закурил!
Сама
бывшая хозяйка его, мать умершей невесты Раскольникова, вдова Зарницына, засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили в
другом доме, у Пяти Углов, Раскольников во время пожара, ночью, вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей и был при этом обожжен.
Аркадий бросился на шею к своему
бывшему наставнику и
другу, и слезы так и брызнули у него из глаз.
За ним так же торопливо и озабоченно шли
другие видные члены «Союза русского народа»:
бывший парикмахер, теперь фабрикант «искусственных минеральных вод» Бабаев; мясник Коробов; ассенизатор Лялечкин; банщик Домогайлов; хозяин скорняжной мастерской Затиркин, непобедимый игрок в шашки, человек плоскогрудый, плосколицый, с равнодушными глазами.
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем,
другой — тут помогает мне. Зять, учитель
бывший, сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Заглянув в свою
бывшую спальню, в две, три
другие комнаты, он вошел в угловую комнату, чтоб взглянуть на Волгу. Погрузясь в себя, тихо и задумчиво отворил он ногой дверь, взглянул и… остолбенел.
Утверждали (Андроников, говорят, слышал от самой Катерины Николавны), что, напротив, Версилов, прежде еще, то есть до начала чувств молодой девицы, предлагал свою любовь Катерине Николавне; что та,
бывшая его
другом, даже экзальтированная им некоторое время, но постоянно ему не верившая и противоречившая, встретила это объяснение Версилова с чрезвычайною ненавистью и ядовито осмеяла его.
Впрочем, все-таки у нас сохранялись остатки некоторого, когда-то
бывшего комфорта; в гостиной, например, имелась весьма недурная фарфоровая лампа, а на стене висела превосходная большая гравюра дрезденской Мадонны и тут же напротив, на
другой стене, дорогая фотография, в огромном размере, литых бронзовых ворот флорентийского собора.
Не говоря о
другом, я по крайней мере был уверен, что этим тоном затер все смешное,
бывшее в моем положении.
Слуга вскочил, взял миньятюрную подставку, с
бывшей птичкой, и принес
другую.
Мы дошли до какого-то вала и воротились по тропинке, проложенной по берегу прямо к озерку. Там купались наши, точно в купальне, под сводом зелени. На берегу мы застали живописную суету: варили кушанье в котлах, в палатке накрывали… на пол, за неимением стола. Собеседники сидели и лежали. Я ушел в
другую палатку, разбитую для магнитных наблюдений, и лег на единственную
бывшую на всем острове кушетку, и отдохнул в тени. Иногда врывался свежий ветер и проникал под тент, принося прохладу.
11 декабря, в 10 часов утра (рассказывал адмирал), он и
другие,
бывшие в каютах, заметили, что столы, стулья и прочие предметы несколько колеблются, посуда и
другие вещи прискакивают, и поспешили выйти наверх. Все, по-видимому, было еще покойно. Волнения в бухте не замечалось, но вода как будто бурлила или клокотала.
От островов Бонинсима до Японии — не путешествие, а прогулка, особенно в августе: это лучшее время года в тех местах. Небо и море спорят
друг с
другом, кто лучше, кто тише, кто синее, — словом, кто более понравится путешественнику. Мы в пять дней прошли 850 миль. Наше судно, как старшее, давало сигналы
другим трем и одно из них вело на буксире. Таща его на двух канатах, мы могли видеться с
бывшими там товарищами; иногда перемолвим и слово, написанное на большой доске складными буквами.
Старичок с белыми волосами прошел в шкап и скрылся там. В это время Фанарин, увидав товарища, такого же, как и он, адвоката, в белом галстуке и фраке, тотчас же вступил с ним в оживленный разговор; Нехлюдов же разглядывал
бывших в комнате. Было человек 15 публики, из которых две дамы, одна в pince-nez молодая и
другая седая. Слушавшееся нынче дело было о клевете в печати, и потому собралось более, чем обыкновенно, публики — всё люди преимущественно из журнального мира.
Вверху стола сидел старик Корчагин; рядом с ним, с левой стороны, доктор, с
другой — гость Иван Иванович Колосов,
бывший губернский предводитель, теперь член правления банка, либеральный товарищ Корчагина; потом с левой стороны — miss Редер, гувернантка маленькой сестры Мисси, и сама четырехлетняя девочка; с правой, напротив — брат Мисси, единственный сын Корчагиных, гимназист VI класса, Петя, для которого вся семья, ожидая его экзаменов, оставалась в городе, еще студент-репетитор; потом слева — Катерина Алексеевна, сорокалетняя девица-славянофилка; напротив — Михаил Сергеевич или Миша Телегин, двоюродный брат Мисси, и внизу стола сама Мисси и подле нее нетронутый прибор.
В сенях народ, нажавшись
друг на
друга, пропустил его, и он вышел на улицу и пошел вверх по ней. Следом зa ним из сеней вышли два мальчика босиком: один, постарше, — в грязной,
бывшей белой рубахе, а
другой — в худенькой слинявшей розовой. Нехлюдов оглянулся на них.
Нехлюдов слушал, не вступая в разговор, и, как
бывший офицер, понимал, хоть и не признавал, доводы молодого Чарского, но вместе с тем невольно сопоставлял с офицером, убившим
другого, того арестанта красавца-юношу, которого он видел в тюрьме и который был приговорен к каторге за убийство в драке.
Другая записка была от
бывшего товарища Нехлюдова, флигель-адъютанта Богатырева, которого Нехлюдов просил лично передать приготовленное им прошение от имени сектантов государю. Богатырев своим крупным, решительным почерком писал, что прошение он, как обещал, подаст прямо в руки государю, но что ему пришла мысль: не лучше ли Нехлюдову прежде съездить к тому лицу, от которого зависит это дело, и попросить его.
Женщина эта — мать мальчишки, игравшего с старушкой, и семилетней девочки,
бывшей с ней же в тюрьме, потому что не с кем было оставить их, — так же, как и
другие, смотрела в окно, но не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая глаза, на то, что говорили со двора проходившие арестанты.
„Так, скажут, но ведь он в ту же ночь кутил, сорил деньгами, у него обнаружено полторы тысячи рублей — откуда же он взял их?“ Но ведь именно потому, что обнаружено было всего только полторы тысячи, а
другой половины суммы ни за что не могли отыскать и обнаружить, именно тем и доказывается, что эти деньги могли быть совсем не те, совсем никогда не
бывшие ни в каком пакете.
Если было в горьких воспоминаниях Илюшечки нечто самое горьчайшее, то это именно весь этот эпизод с Красоткиным,
бывшим единственным
другом его и защитником, на которого он бросился тогда с ножиком.
Вдруг он бросил звонок, плюнул, повернул назад и быстро пошел опять совсем на
другой, противоположный конец города, версты за две от своей квартиры, в один крошечный, скосившийся бревенчатый домик, в котором квартировала Марья Кондратьевна,
бывшая соседка Федора Павловича, приходившая к Федору Павловичу на кухню за супом и которой Смердяков пел тогда свои песни и играл на гитаре.
Штабс-капитан, как
бывший военный человек, сам распорядился зарядом, всыпав самую маленькую порцию пороху, дробь же попросил отложить до
другого раза.
Но она отдала уже свое сердце
другому, одному знатному не малого чина военному,
бывшему в то время в походе и которого ожидала она, однако, скоро к себе.
И знало же
другое великое сердце
другого великого существа,
бывшего тут же, матери его, что не для одного лишь великого страшного подвига своего сошел он тогда, а что доступно сердцу его и простодушное немудрое веселие каких-нибудь темных, темных и нехитрых существ, ласково позвавших его на убогий брак их.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в
другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце,
бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно было, что он шел наугад. Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но от этих расспросов он еще более терялся. Собран был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет и без дороги, и как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
В нынешнюю зиму вошло в моду
другое:
бывшие примадонны общими силами переделали на свои нравы «Спор двух греческих философов об изящном».
— Не знаю, — отвечал Бурмин, — не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на
другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга,
бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.
Почтеннейшее письмо ваше от 15-го сего месяца получить имел я честь 23 сего же месяца, в коем вы изъявляете мне свое желание иметь подробное известие о времени рождения и смерти, о службе, о домашних обстоятельствах, также и о занятиях и нраве покойного Ивана Петровича Белкина,
бывшего моего искреннего
друга и соседа по поместьям.
— Кстати, — сказал он мне, останавливая меня, — я вчера говорил о вашем деле с Киселевым. [Это не П. Д. Киселев,
бывший впоследствии в Париже, очень порядочный человек и известный министр государственных имуществ, а
другой, переведенный в Рим. (Прим. А. И. Герцена.)] Я вам должен сказать, вы меня извините, он очень невыгодного мнения о вас и вряд ли сделает что-нибудь в вашу пользу.
Мой отец спросил его имя и написал на
другой день о
бывшем Эссену.
Но думать было некогда, да и исхода
другого не предстояло. На
другой день, ранним утром, муж и жена отправились в ближайший губернский город, где живо совершили купчую крепость, которая навсегда передала Щучью-Заводь в собственность Анфисы Порфирьевны. А по приезде домой, как только наступила ночь, переправили Николая Абрамыча на жительство в его
бывшую усадьбу.
— Не было бы. Ведь их в квартиру пускать нельзя без нее… А народ они грамотный и сцену знают. Некоторые —
бывшие артисты… В два дня пьесу стряпаем: я — явление,
другой — явление, третий — явление, и кипит дело… Эллен, ты угощай завтраком гостя, а я займусь пьесой… Уж извините меня… Завтра утром сдавать надо… Посидите с женой.
Мне не трудно было найти двух смельчаков, решившихся на это путешествие. Один из них — беспаспортный водопроводчик Федя, пробавлявшийся поденной работой, а
другой —
бывший дворник, солидный и обстоятельный. На его обязанности было опустить лестницу, спустить нас в клоаку между Самотекой и Трубной площадью и затем встретить нас у соседнего пролета и опустить лестницу для нашего выхода. Обязанность Феди — сопутствовать мне в подземелье и светить.
Вход в ресторан был строгий: лестница в коврах, обставленная тропическими растениями, внизу швейцары, и ходили сюда завтракать из своих контор главным образом московские немцы. После спектаклей здесь собирались артисты Большого и Малого театров и усаживались в двух небольших кабинетах. В одном из них председательствовал певец А. И. Барцал, а в
другом — литератор, историк театра В. А. Михайловский — оба
бывшие посетители закрывшегося Артистического кружка.
В Петровском парке в это время было два театра: огромный деревянный Петровский,
бывший казенный, где по временам, с разрешения Арапова, по праздникам играла труппа А. А. Рассказова, и летний театр Немецкого клуба на
другом конце парка, на дачах Киргофа.
Московский артистический кружок был основан в шестидесятых годах и окончил свое существование в начале восьмидесятых годов. Кружок занимал весь огромный бельэтаж
бывшего голицынского дворца, купленного в сороковых годах купцом Бронниковым. Кружку принадлежал ряд зал и гостиных, которые образовывали круг с огромными окнами на Большую Дмитровку с одной стороны, на Театральную площадь — с
другой, а окна белого голицынского зала выходили на Охотный ряд.
Владелец дома, отставной штабс-капитан Дм. Л. Олсуфьев, ничего общего с графом Олсуфьевым не имеющий, здесь не жил, а управлял домом
бывший дворник, закадычный
друг Карасева, который получал и с него и с квартирантов, содержателей торговых заведений, огромные деньги.
Антось был такой же работник из
бывших крепостных, как и
другие.
В первую минуту, подавленный неожиданностью всего случившегося,
бывший исправник повел свое дело, как и
другие в его положении, исходя из принципа, что пропадать, так пропадать не одному, а вместе с
другими.
Нас выпороли и наняли нам провожатого,
бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою, — он должен был следить, чтобы Саша не сбивался в сторону по пути к науке. Но это не помогло: на
другой же день брат, дойдя до оврага, вдруг наклонился, снял с ноги валенок и метнул его прочь от себя, снял
другой и бросил в ином направлении, а сам, в одних чулках, пустился бежать по площади. Старичок, охая, потрусил собирать сапоги, а затем, испуганный, повел меня домой.