Неточные совпадения
«Скучаешь, видно, дяденька?»
— Нет, тут статья особая,
Не скука тут — война!
И сам, и люди вечером
Уйдут, а к Федосеичу
В каморку
враг: поборемся!
Борюсь я десять лет.
Как
выпьешь рюмку лишнюю,
Махорки как накуришься,
Как эта печь накалится
Да свечка нагорит —
Так тут устой… —
Я вспомнила
Про богатырство дедово:
«Ты, дядюшка, — сказала я, —
Должно
быть, богатырь».
"
Была в то время, — так начинает он свое повествование, — в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников в присутствии
врага рода человеческого.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние
враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам
было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не
было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Яшенька, с своей стороны, учил, что сей мир, который мы думаем очима своима видети,
есть сонное некое видение, которое насылается на нас
врагом человечества, и что сами мы не более как странники, из лона исходящие и в оное же лоно входящие.
Париж
был взят;
враг человечества навсегда водворен на острове Св.
Елены; «Московские ведомости» заявили, что с посрамлением
врага задача их кончилась, и обещали прекратить свое существование; но на другой день взяли свое обещание назад и дали другое, которым обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж
будет взят вторично.
—
Врага? Это не может
быть.
Попытка развода могла привести только к скандальному процессу, который
был бы находкой для
врагов, для клеветы и унижения его высокого положения в свете.
Происходили ли эти слезы от сознания несправедливости к нему, от любви к дворянству или от натянутости положения, в котором он находился, чувствуя себя окруженным
врагами, но волнение сообщилось, большинство дворян
было тронуто, и Левин почувствовал нежность к Снеткову.
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или
враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать. С одною матерью ему
было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже
было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
«Ведь всё это
было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде?» — сказала себе Анна. — Или она очень раздражена нынче? А в самом деле, смешно: ее цель добродетель, она христианка, а она всё сердится, и всё у нее
враги и всё
враги по христианству и добродетели».
Они уважали друг друга, но почти во всем
были совершенно и безнадежно несогласны между собою — не потому, чтоб они принадлежали к противоположным направлениям, но именно потому, что
были одного лагеря (
враги их смешивали в одно), но в этом лагере они имели каждый свой оттенок.
— Так мучительно думать, что
есть человек почти
враг, с которым тяжело встречаться, — сказал Левин. — Я очень, очень рад.
Кроме того, старый Стремов, один из влиятельных людей Петербурга, поклонник Лизы Меркаловой,
был по службе
враг Алексея Александровича.
— Нет, я не
враг. Я друг разделения труда. Люди, которые делать ничего не могут, должны делать людей, а остальные — содействовать их просвещению и счастью. Вот как я понимаю. Мешать два эти ремесла
есть тьма охотников, я не из их числа.
— Ах, Боже мой, это
было бы так глупо! — сказала Анна, и опять густая краска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами. — Так вот, я и уезжаю, сделав себе
врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли? Да!
Стремов
был человек лет пятидесяти, полуседой, еще свежий, очень некрасивый, но с характерным и умным лицом. Лиза Меркалова
была племянница его жены, и он проводил все свои свободные часы с нею. Встретив Анну Каренину, он, по службе
враг Алексея Александровича, как светский и умный человек, постарался
быть с нею, женой своего
врага, особенно любезным.
Следовательно, Вронский имел право презирать Левина и потому
был его
враг.
— Я
враг поездок за границу. И изволите видеть: если
есть начало туберкулезного процесса, чего мы знать не можем, то поездка за границу не поможет. Необходимо такое средство, которое бы поддерживало питание и не вредило.
— Я не понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку брата, — я не понимаю, как можно
быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот чего мы, Русские, не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты с ним ami cochon [запанибрата] и просишь его баллотироваться. А граф Вронский… я друга себе из него не сделаю; он звал обедать, я не поеду к нему; но он наш, зачем же делать из него
врага? Потом, ты спрашиваешь Неведовского,
будет ли он баллотироваться. Это не делается.
Очень рад; я люблю
врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь.
Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание из хитростей и замыслов, — вот что я называю жизнью.
Правда, теперь вспомнил: один раз, один только раз я любил женщину с твердой волей, которую никогда не мог победить… Мы расстались
врагами, — и то, может
быть, если б я ее встретил пятью годами позже, мы расстались бы иначе…
Он
был беден, мечтал о миллионах, а для денег не сделал бы лишнего шага: он мне раз говорил, что скорее сделает одолжение
врагу, чем другу, потому что это значило бы продавать свою благотворительность, тогда как ненависть только усилится соразмерно великодушию противника.
Ибо у крестьян Чичикова
будут теперь два сильные
врага.
— Конечно, это первая вещь, — сказал <он>. — Но согласитесь, однако ж, что могут
быть такие случаи и дела, такие дела и такие поклепы со стороны
врагов, и такие затруднительные положения, что отлетит всякое спокойствие.
Первый
враг есть близость губерний малороссийских, где, как известно, свободная продажа вина.
Другой
враг есть уже самая привычка к бродяжнической жизни, которая необходимо приобретется крестьянами во время переселения.
Все
будет безуспешно, покуда не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народ вооружался против <
врагов>, так должен восстать против неправды.
Заговорил о превратностях судьбы; уподобил жизнь свою судну посреди морей, гонимому отовсюду ветрами; упомянул о том, что должен
был переменить много мест и должностей, что много потерпел за правду, что даже самая жизнь его
была не раз в опасности со стороны
врагов, и много еще рассказал он такого, из чего Тентетников мог видеть, что гость его
был скорее практический человек.
Но вдруг на место прежнего тюфяка
был прислан новый начальник, человек военный, строгий,
враг взяточников и всего, что зовется неправдой.
Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного
врага;
Приятно зреть, как он, упрямо
Склонив бодливые рога,
Невольно в зеркало глядится
И узнавать себя стыдится;
Приятней, если он, друзья,
Завоет сдуру: это я!
Еще приятнее в молчанье
Ему готовить честный гроб
И тихо целить в бледный лоб
На благородном расстоянье;
Но отослать его к отцам
Едва ль приятно
будет вам.
Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может
быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.
Он весел
был. Чрез две недели
Назначен
был счастливый срок.
И тайна брачныя постели
И сладостной любви венок
Его восторгов ожидали.
Гимена хлопоты, печали,
Зевоты хладная чреда
Ему не снились никогда.
Меж тем как мы,
враги Гимена,
В домашней жизни зрим один
Ряд утомительных картин,
Роман во вкусе Лафонтена…
Мой бедный Ленский, сердцем он
Для оной жизни
был рожден.
Нашел он полон двор услуги;
К покойнику со всех сторон
Съезжались недруги и други,
Охотники до похорон.
Покойника похоронили.
Попы и гости
ели,
пилиИ после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
Вот наш Онегин — сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка
враг и расточитель,
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.
Он
был большой
враг всякой оригинальности, говоря, что оригинальность
есть уловка людей дурного тона.
Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссары [Комиссары — польские сборщики податей.] не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда
враги были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным поднять оружие во славу христианства.
Но поздно подоспели козаки: уже успело ему углубиться под сердце копье прежде, чем
были отогнаны обступившие его
враги.
Поле далеко
было занято раскиданными по нем возами с висячими мазницами, облитыми дегтем, со всяким добром и провиантом, набранным у
врага.
— Ну, вот… — сказал он, кончив
пить, затем бросил стакан. — Теперь
пейте,
пейте все; кто не
пьет, тот
враг мне.
Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие
враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно
было быть: разве не должно теперь все измениться?
— Нет, вы вот что сообразите, — закричал он, — назад тому полчаса мы друг друга еще и не видывали, считаемся
врагами, между нами нерешенное дело
есть; мы дело-то бросили и эвона в какую литературу заехали! Ну, не правду я сказал, что мы одного поля ягоды?
Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать; да что делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять
враг смущал. Ведь я
было из дому ушла.
Кабанов. Собрался совсем, и лошади уж готовы. Так тоскует, беда! Уж я вижу, что ему проститься хочется. Ну, да мало ли чего!
Будет с него.
Враг ведь он мне, Кулигин! Расказнить его надобно на части, чтобы знал…
Феклуша. Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что жизнь такую праведную ведем. А я, милая девушка, не вздорная, за мной этого греха нет. Один грех за мной
есть точно; я сама знаю, что
есть. Сладко
поесть люблю. Ну, так что ж! По немощи моей Господь посылает.
К тому же не
был он (по его выражению) и
врагом бутылки, то
есть (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее.
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на
врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча
выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
— Наша армия уже разбита, и мы — накануне революции. Не нужно
быть пророком, чтоб утверждать это, — нужно побывать на фабриках, в рабочих казармах. Не завтра — послезавтра революция вспыхнет. Пользуясь выступлением рабочих, буржуазия уничтожит самодержавие, и вот отсюда начнется нечто новенькое. Если буржуазия, при помощи военщины, генералов, сумеет организоваться — пролетариат
будет иметь пред собой
врага более опасного, чем царь и окружающие его.
Там
есть социалисты-фабианцы, но о них можно и не упоминать, они взяли имя себе от римского полководца Фабия Кунктатора, то
есть медлителя, о нем известно, что он
был человеком тупым, вялым, консервативным и, предоставляя драться с
врагами Рима другим полководцам, бил
врага после того, как он истощит свои силы.
При второй встрече с Климом он сообщил ему, что за фельетоны Робинзона одна газета
была закрыта, другая приостановлена на три месяца, несколько газет получили «предостережение», и во всех городах, где он работал, его
врагами всегда являлись губернаторы.
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего в наши дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни
были сказки. Разрешите напомнить вам, что с января Государственная дума решительно начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых в трагические дни нашей борьбы с
врагом, сила коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!