Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах
или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, —
не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию
или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Хлестаков. Вы, как я вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу
быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки
или блондинки?
Городничий. И
не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто
или стоишь на какой-нибудь колокольне,
или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев,
или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.
Городничий.
Не погуби! Теперь:
не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я
не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку
не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было… понимаешь?
не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком
или головою сахару… Ну, ступай с богом!
Городничий. Мотает
или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте так, чтобы все
было прилично: колпаки
были бы чистые, и больные
не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего: может
быть, оно там и нужно так, об этом я
не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может
быть очень худо: господин ревизор
или другой кто может принять это на свой счет.
Скотинин. Как! Племяннику перебивать у дяди! Да я его на первой встрече, как черта, изломаю. Ну,
будь я свиной сын, если я
не буду ее мужем
или Митрофан уродом.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни
был, душа его прямого удовольствия
не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному
было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать
не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано
или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь
есть чего бояться?
Затем нелишнее, кажется,
будет еще сказать, что, пленяя нетвердый женский пол, градоначальник должен искать уединения и отнюдь
не отдавать сих действий своих в жертву гласности
или устности.
Но бумага
не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что
не было дома, который
не считал бы одного
или двух злоумышленников.
9. Буде который обыватель
не приносит даров, то всемерно исследовать, какая тому непринесению причина, и если явится оскудение, то простить, а явится нерадение
или упорство — напоминать и вразумлять, доколе
не будет исправен.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух:
или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие,
или же некоторое время молчать и выжидать, что
будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то
есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы
не волновать народ и
не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Что из него должен во всяком случае образоваться законодатель, — в этом никто
не сомневался; вопрос заключался только в том, какого сорта выйдет этот законодатель, то
есть напомнит ли он собой глубокомыслие и административную прозорливость Ликурга
или просто
будет тверд, как Дракон.
Но стрельцам
было не до того, чтобы объяснять действия пушкарей глупостью
или иною причиной.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах?
или можно разве вольную реку толокном месить? Нет,
не головотяпами следует вам называться, а глуповцами!
Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в свете глупее, — и тот
будет володеть вами!
Но сие же самое соответствие, с другой стороны, служит и
не малым, для летописателя, облегчением. Ибо в чем состоит, собственно, задача его? В том ли, чтобы критиковать
или порицать? Нет,
не в том. В том ли, чтобы рассуждать? Нет, и
не в этом. В чем же? А в том, легкодумный вольнодумец, чтобы
быть лишь изобразителем означенного соответствия и об оном предать потомству в надлежащее назидание.
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии
не были, как при нем, но оправдание это
не приняли,
или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее бы он
был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Так, например, наверное обнаружилось бы, что происхождение этой легенды чисто административное и что Баба-яга
была не кто иное, как градоправительница,
или, пожалуй, посадница, которая, для возбуждения в обывателях спасительного страха, именно этим способом путешествовала по вверенному ей краю, причем забирала встречавшихся по дороге Иванушек и, возвратившись домой, восклицала:"Покатаюся, поваляюся, Иванушкина мясца
поевши".
Положим, что прецедент этот
не представлял ничего особенно твердого; положим, что в дальнейшем своем развитии он подвергался многим случайностям более
или менее жестоким; но нельзя отрицать, что,
будучи однажды введен, он уже никогда
не умирал совершенно, а время от времени даже довольно вразумительно напоминал о своем существовании.
И того ради, существенная видится в том нужда, дабы можно
было мне, яко градоначальнику, издавать для скорости собственного моего умысла законы, хотя бы даже
не первого сорта (о сем и помыслить
не смею!), но второго
или третьего.
Никакому администратору, ясно понимающему пользу предпринимаемой меры, никогда
не кажется, чтоб эта польза могла
быть для кого-нибудь неясною
или сомнительною.
Ибо закон, каков бы он ни
был (даже такой, как, например:"всякий да яст"
или"всяка душа да трепещет"), все-таки имеет ограничивающую силу, которая никогда честолюбцам
не по душе.
Но и на этот раз ответом
было молчание
или же такие крики, которые совсем
не исчерпывали вопроса. Лицо начальника сперва побагровело, потом как-то грустно поникло.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий время еще
не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация,
или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества
быть твердым в бедствиях надлежит".
Сохранение пропорциональностей частей тела также
не маловажно, ибо гармония
есть первейший закон природы. Многие градоначальники обладают длинными руками, и за это со временем отрешаются от должностей; многие отличаются особливым развитием иных оконечностей
или же уродливою их малостью, и от того кажутся смешными
или зазорными. Сего всемерно избегать надлежит, ибо ничто так
не подрывает власть, как некоторая выдающаяся
или заметная для всех гнусность.
Догадка эта подтверждается еще тем, что из рассказа летописца вовсе
не видно, чтобы во время его градоначальствования производились частые аресты
или чтоб кто-нибудь
был нещадно бит, без чего, конечно, невозможно
было бы обойтись, если б амурная деятельность его действительно
была направлена к ограждению общественной безопасности.
Через полтора
или два месяца
не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река
не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее
был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его
было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности,
или оттого, что он, по обычаю своему,
не говорил, а кричал, — как бы то ни
было, результат его убеждений
был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
— Кто ваш начальник? сказывайте!
или, может
быть,
не я ваш начальник?
Когда же совсем нечего
было делать, то
есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он
или издавал законы,
или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка,
или возобновлял в своей памяти военные сигналы.
Они
не производят переворота ни в экономическом, ни в умственном положении страны, но ежели вы сравните эти административные проявления с такими, например, как обозвание управляемых курицыными детьми
или беспрерывное их сечение, то должны
будете сознаться, что разница тут огромная.
Они охотнее преклонялись перед Волосом
или Ярилою, но в то же время мотали себе на ус, что если долгое время
не будет у них дождя
или будут дожди слишком продолжительные, то они могут своих излюбленных богов высечь, обмазать нечистотами и вообще сорвать на них досаду.
С полною достоверностью отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно допустить в столь важном предмете догадки, то можно предположить одно из двух:
или что в Двоекурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например, нравиться женщинам), которого он
не оправдал,
или что на него
было возложено поручение, которого он, сробев,
не выполнил.
Брат лег и ― спал
или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда
не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго
не спал, слушая его. Мысли Левина
были самые разнообразные, но конец всех мыслей
был один: смерть.
Он
не верит и в мою любовь к сыну
или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я
не брошу сына,
не могу бросить сына, что без сына
не может
быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я
не в силах
буду сделать этого».
Либеральная партия говорила
или, лучше, подразумевала, что религия
есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич
не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и
не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить
было бы очень весело.
— Положим, княгиня, что это
не поверхностное, — сказал он, — но внутреннее. Но
не в том дело — и он опять обратился к генералу, с которым говорил серьезно, —
не забудьте, что скачут военные, которые избрали эту деятельность, и согласитесь, что всякое призвание имеет свою оборотную сторону медали. Это прямо входит в обязанности военного. Безобразный спорт кулачного боя
или испанских тореадоров
есть признак варварства. Но специализованный спорт
есть признак развития.
— Я
не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало
быть, если они хотят изображать
не Бога, а революционера
или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только
не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
В глазах родных он
не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему
было тридцать два года,
были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог
или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен
был казаться для других)
был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то
есть бездарный малый, из которого ничего
не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Подразделения следующие (он продолжал загибать свои толстые пальцы, хотя случаи и подразделения, очевидно,
не могли
быть классифицированы вместе): физические недостатки мужа
или жены, затем прелюбодеяние мужа
или жены.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения,
не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего
не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И
не думая и
не замечая того,
есть кто в комнате
или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
— Разумеется, труд. Труд в том смысле, что если бы
не было его
или других ему подобных, то и дорог бы
не было.
— Плохо! Безнадежный субъект! — сказал Катавасов. — Ну,
выпьем за его исцеление
или пожелаем ему только, чтоб хоть одна сотая его мечтаний сбылась. И это уж
будет такое счастье, какое
не бывало на земле!
«Вот положение! ― думал он, ― Если б он боролся, отстаивал свою честь, я бы мог действовать, выразить свои чувства; но эта слабость
или подлость… Он ставит меня в положение обманщика, тогда как я
не хотел и
не хочу этим
быть».
— Друзьями мы
не будем, вы это сами знаете. А
будем ли мы счастливейшими
или несчастнейшими из людей, — это в вашей власти.
— Никогда
не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко
или не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче поеду в клуб и, может
быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и в этом-то удовольствие.
К первому разряду относились долги, которые надо
было сейчас же заплатить
или, во всяком случае, для уплаты которых надо
было иметь готовые деньги, чтобы при требовании
не могло
быть минуты замедления.
Но хорошо
было говорить так тем, у кого
не было дочерей; а княгиня понимала, что при сближении дочь могла влюбиться, и влюбиться в того, кто
не захочет жениться,
или в того, кто
не годится в мужья.