Неточные совпадения
Нахмуренный
вернулся он
в свой номер и, подсев к Яшвину, вытянувшему свои длинные ноги на стул и пившему коньяк с сельтерской
водой, велел себе подать того же.
Внешние отношения Алексея Александровича с женою были такие же, как и прежде. Единственная разница состояла
в том, что он еще более был занят, чем прежде. Как и
в прежние года, он с открытием весны поехал на
воды за границу поправлять свое расстраиваемое ежегодно усиленным зимним трудом здоровье и, как обыкновенно,
вернулся в июле и тотчас же с увеличенною энергией взялся за свою обычную работу. Как и обыкновенно, жена его переехала на дачу, а он остался
в Петербурге.
Вернувшись с Кити с
вод и пригласив к себе к кофе и полковника, и Марью Евгеньевну, и Вареньку, князь велел вынести стол и кресла
в садик, под каштан, и там накрыть завтрак.
Уже перед концом курса
вод князь Щербацкий, ездивший после Карлсбада
в Баден и Киссинген к русским знакомым набраться русского духа, как он говорил,
вернулся к своим.
Наконец мои товарищи
вернулись. Они сказали, что нагулялись вдоволь, хотя ничего и не видели. Пошли
в столовую и принялись опять за содовую
воду.
По зимнему пути Веревкин
вернулся из Петербурга и представил своему доверителю подробный отчет своей деятельности за целый год. Он
в живых красках описал свои хождения по министерским канцеляриям и визиты к разным влиятельным особам; ему обещали содействие и помощь. Делом заинтересовался даже один министр. Но Шпигель успел организовать сильную партию, во главе которой стояли очень веские имена; он вел дело с дьявольской ловкостью и, как
вода, просачивался во все сферы.
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за границу, пошатался там по
водам, пожил
в Париже, зачем-то съездил
в Египет и на Синай и
вернулся из своего путешествия англичанином с ног до головы,
в Pith India Helmet [индийском шлеме (англ.).] на голове,
в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
Смердяков бросился за
водой. Старика наконец раздели, снесли
в спальню и уложили
в постель. Голову обвязали ему мокрым полотенцем. Ослабев от коньяку, от сильных ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулся подушки, завел глаза и забылся. Иван Федорович и Алеша
вернулись в залу. Смердяков выносил черепки разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачно потупившись.
Наконец хромой таза
вернулся, и мы стали готовиться к переправе. Это было не так просто и легко, как казалось с берега. Течение
в реке было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по
воде метров на 300 и затем уже пускался к противоположному берегу, упираясь изо всех сил шестом
в дно реки, и все же течением его сносило к самому устью.
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье остались на месте. Это означало, что он
вернется.
В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно подошел к реке. На берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и смотрел
в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
Я
вернулся на прежнее место, глядел на
воду, искал глазами лебедей, но и они уже затерялись где-то
в тени, как мои мысли…
К великому нашему изумлению на перевале не было ороча. Он спустился на другую сторону хребта — об этом ясно говорили оставленные им следы. Действительно, скоро за водоразделом мы увидели дым костра и около него нашего провожатого. Он объявил нам, что речка, на которую нас теперь привела
вода, называется Туки и что она впадает
в Хунгари. Затем он сказал, что дальше не пойдет и
вернется на Тумнин.
Не ее первую увозят так-то
в скиты на исправу, только из увезенных туда девушек редко кто
вернулся: увезут — и точно
в воду канет.
Катались на лодках по Днепру, варили на той стороне реки,
в густом горько-пахучем лозняке, полевую кашу, купались мужчины и женщины поочередно —
в быстрой теплой
воде, пили домашнюю запеканку, пели звучные малороссийские песни и
вернулись в город только поздним вечером, когда темная бегучая широкая река так жутко и весело плескалась о борта их лодок, играя отражениями звезд, серебряными зыбкими дорожками от электрических фонарей и кланяющимися огнями баканов.
Он наконец подплыл к берегу, но прежде чем одеться, схватил на руки Арто и,
вернувшись с ним
в море, бросил его далеко
в воду. Собака тотчас же поплыла назад, выставив наружу только одну морду со всплывшими наверх ушами, громко и обиженно фыркая. Выскочив на сушу, она затряслась всем телом, и тучи брызг полетели на старика и на Сергея.
Как! когда заводы на Урале
в течение двух веков пользовались неизменным покровительством государства, которое поддерживало их постоянными субсидиями, гарантиями и высокими тарифами; когда заводчикам задаром были отданы миллионы десятин на Урале с лесами,
водами и всякими минеральными сокровищами, только насаждай отечественную горную промышленность; когда на Урале во имя тех же интересов горных заводов не могли существовать никакие огнедействующие заведения, и уральское железо должно совершать прогулку во внутреннюю Россию, чтобы оттуда
вернуться опять на Урал
в виде павловских железных и стальных изделий, и хромистый железняк, чтобы превратиться
в краску, отправлялся
в Англию, — когда все это творилось, конечно, притязания какого-то паршивого земства, которое ни с того ни с сего принялось обкладывать заводы налогами, эти притязания просто были смешны.
И точно, как ни безнадежно заключение Ивана Павлыча, но нельзя не согласиться, что ездить на теплые
воды все-таки удобнее, нежели пропадать пропадом
в Петергофском уезде 15. Есть люди, у которых так и
в гербах значится: пропадайте вы пропадом — пускай они и пропадают. А нам с Иваном Павлычем это не с руки. Мы лучше
в Эмс поедем да легкие пообчистим, а на зиму опять
вернемся в отечество: неужто, мол, петергофские-то еще не пропали?
Санин принес г-же Розелли стакан
воды, дал ей честное слово, что придет немедленно, проводил ее по лестнице до улицы — и,
вернувшись в свою комнату, даже руками всплеснул и глаза вытаращил.
Дорожка эта скоро превратилась
в тропинку и наконец совсем исчезла, пересеченная канавой. Санин посоветовал
вернуться, но Марья Николаевна сказала: «Нет! я хочу
в горы! Поедем прямо, как летают птицы», — и заставила свою лошадь перескочить канаву. Санин тоже перескочил. За канавой начинался луг, сперва сухой, потом влажный, потом уже совсем болотистый:
вода просачивалась везде, стояла лужицами. Марья Николаевна пускала лошадь нарочно по этим лужицам, хохотала и твердила: «Давайте школьничать!»
Друзья замерли на месте. Я вскоре
вернулся, и мы вышли на улицу. Ливень лил стеной. Мы брели по тротуарам по колено
в воде, а с середины улиц неслись бурные потоки.
— Sa Majeste vient de rentrer, [Его величество только что
вернулись (франц.).] — очевидно с удовольствием слушая звук своего голоса, сказал флигель-адъютант и, мягко ступая, так плавно, что полный стакан
воды, поставленный ему на голову, не пролился бы, подошел к беззвучно отворявшейся двери и, всем существом своим выказывая почтение к тому месту,
в которое он вступал, исчез за дверью.
Проминание Глеба заключалось
в том, что он проводил часа три-четыре
в воде по пояс, прогуливаясь с неводом по мелководным местам Оки, дно которой было ему так же хорошо известно, как его собственная ладонь. Раз, однако ж, после такого «проминанья» он
вернулся домой задолго перед закатом солнца: никогда прежде с ним этого не случалось.
Он направился к ручью. Почти против того места, где ручей впадал
в реку, из
воды выглядывала верхушка огромной плетеной корзины, куда Глеб прятал живую рыбу. Пока выбирал он из этого самодельного садка рыбу, приемыш успел
вернуться с ведром.
Скоро
вернулся Степка с бреднем. Дымов и Кирюха от долгого пребывания
в воде стали лиловыми и охрипли, но за рыбную ловлю принялись с охотой. Сначала они пошли по глубокому месту, вдоль камыша; тут Дымову было по шею, а малорослому Кирюхе с головой; последний захлебывался и пускал пузыри, а Дымов, натыкаясь на колючие корни, падал и путался
в бредне, оба барахтались и шумели, и из их рыбной ловли выходила одна шалость.
Долинский пошел
в другую комнату и
вернулся со свечою и стаканом
воды.
Далее князь не
в состоянии был выслушивать их разговора; он порывисто встал и снова
вернулся в залу, подошел к буфету, налил себе стакан сельтерской
воды и залпом его выпил. Елпидифор Мартыныч, все еще продолжавший стоять около ваз с конфетами, только искоса посмотрел на него. Вскоре после того
в залу возвратилась княгиня
в сопровождении всех своих гостей.
Когда Митрий
вернулся с
водой, Силантий спустил
в бурак свои сухари и долго их размешивал деревянной облизанной ложкой. Сухари, приготовленные из недопеченного, сырого хлеба, и не думали размокать, что очень огорчало обоих мужиков, пока они не стали есть свое импровизированное кушанье
в его настоящем виде. Перед тем как взяться за ложки, они сняли шапки и набожно помолились
в восточную сторону. Я уверен, что самая голодная крыса — и та отказалась бы есть окаменелые сухари из бурака Силантия.
— Уехал отыскивать ее
в Петербург!.. Любопытно, где он ее найдет?
В доме терпимости, может быть, каком-нибудь!.. Скоро, вероятно,
вернется и разрешит наши сомнения! — проговорил Тюменев и потом вдруг переменил разговор: — Ты знаешь, я уезжаю за границу — на
воды!
Вернулся же кассир
в четыре с половиной часа пополудни, совершенно мокрый. Приехав, он стряхнул с шапки
воду, положил шапку на стол, а на шапку портфель и сказал...
Домой он
вернулся весь мокрый,
в одном белье — сапоги потом нашли на берегу, а платье исчезло
в воде.
Выпив
воды, немного успокоившись, я
вернулся к жене. Она стояла
в прежней позе, как бы загораживая от меня стол с бумагами. По ее холодному, бледному лицу медленно текли слезы. Я помолчал и сказал ей с горечью, но уже без гнева...
В селе Никольском,
в праздник, народ пошел к обедне. На барском дворе остались скотница, староста и конюх. Скотница пошла к колодцу за
водой. Колодезь был на самом дворе. Она вытащила бадью, да не удержала. Бадья сорвалась, ударилась о стенку колодца и оторвала веревку. Скотница
вернулась в избу и говорит старосте...
Когда
в третий раз царь набрал полную чашу и стал подносить ее к губам, сокол опять разлил ее. Царь рассердился и, со всего размаха ударив сокола об камень, убил его. Тут подъехали царские слуги, и один из них побежал вверх к роднику, чтобы найти побольше
воды и скорее набрать полную чашу. Только и слуга не принес
воды; он
вернулся с пустой чашкой и сказал: «Ту
воду нельзя пить:
в роднике змея, и она выпустила свой яд
в воду. Хорошо, что сокол разлил
воду. Если бы ты выпил этой
воды, ты бы умер».
Один раз утром я
вернулся домой с
вод и сел пить кофей
в палисаднике.
Один человек ехал на лодке и уронил драгоценный жемчуг
в море. Человек
вернулся к берегу, взял ведро и стал черпать
воду и выливать на землю. Он черпал и выливал три дня без устали.
Темнеет
в воздухе; нет уж ни уток, ни чаек. Бородатый мужик научил нас, как ехать, и давно уж
вернулся. Кончился первый хребет, опять полощемся
в воде, берем влево, потом вправо. Но вот наконец и второй хребет. Он тянется по самому краю берега.
Странное чувство овладело мною: я и испугался и заинтересовался этим явлением. Очень быстро чувство страха сменилось любопытством… Я быстро пошел назад, взошел на пригорок и пробрался к тому кусту, где последний раз видел свет. Шаровая молния пропала. Долго я искал ее глазами и нигде не мог найти. Она словно
в воду канула. Тогда я
вернулся на тропу и пошел своей дорогой.
Было холодно и сыро. Серое небо моросило дождем.
В сухой протоке (позади гольдского жилища), которую я вчера перешел, не замочив ног, появилась
вода. Значит, Анюй начал выходить из берегов. Я
вернулся назад и стал будить гольдов.
Когда же после полночи Авдеев
вернулся к себе домой, кухарка, отворявшая ему дверь, была бледна и от дрожи не могла выговорить ни одного слова. Его жена, Елизавета Трофимовна, откормленная, сырая старуха, с распущенными седыми волосами, сидела
в зале на диване, тряслась всем телом и, как пьяная, бессмысленно поводила глазами. Около нее со стаканом
воды суетился тоже бледный и крайне взволнованный старший сын ее, гимназист Василий.
Едва дослушав последнее слово, Игорь захватил находившийся тут же чайник и помчался к канаве, наполненной дождевой
водой; почерпнув ее, он
вернулся в окоп и подал
воду солдатику.
Низовьев прекрасно понимает, что приобрести ее будет трудно, очень трудно. На это пойдет, быть может, не один год.
В Париж он не
вернется так скоро. Где будет она, там и он. Ей надо ехать на Кавказ, на
воды. Печень и нервы начинают шалить. Предписаны ей ессентуки, номер семнадцатый, и нарзан. И он там будет жариться на солнце, есть тошную баранину, бродить по пыльным дорожкам на ее глазах, трястись на казацкой лошади позади ее
в хвосте других мужчин, молодых и старых. А потом —
в Петербург!
Когда он, выпив
воды,
вернулся в вагон, чухонец сидел и курил. Его трубка сипела и всхлипывала, как дырявая калоша
в сырую погоду.
— Размазал на диво! — делано усмехнулась она. — Голубь чистый, да и только. Ну да что толковать об этом! Еще на
воде писано,
вернешься из Москвы, там видно будет… У меня до тебя дело есть. Ты когда
в путь-то?
Вернувшись через год, Любовь Сергеевна совершенно позабыла о своем мимолетном романе с князем Чичивадзе, и
в вихре светских удовольствий, как рыба
в воде, чувствовала себя как нельзя лучше.
Перед тем как ложиться спать, я вышел
в коридор, чтобы напиться
воды. Когда я
вернулся, мой сожитель стоял среди номера и испуганно глядел на меня. Лицо его было бледно-серо, и на лбу блестел пот.