Неточные совпадения
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке.
К плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая спустилась
С ее прелестного
плеча…
Но вот уж лунного луча
Сиянье гаснет. Там долина
Сквозь пар яснеет. Там поток
Засеребрился; там рожок
Пастуший будит селянина.
Вот утро:
встали все давно,
Моей Татьяне всё равно.
Лидия
встала и пригласила всех наверх,
к себе. Клим задержался на минуту у зеркала, рассматривая прыщик на губе. Из гостиной вышла мать; очень удачно сравнив Инокова и Сомову с любителями драматического искусства, которые разыгрывают неудачный водевиль, она положила руку на
плечо Клима, спросила...
Она, не допив чай, бросила в чашку окурок папиросы,
встала, отошла
к запотевшему окну, вытерла стекло платком и через
плечо спросила...
— Не кричите, Безбедов, — сказал Тагильский, подходя
к нему. Безбедов, прихрамывая, бросился
к двери, толкнул ее
плечом, дверь отворилась, на пороге
встал помощник начальника, за
плечом его возвышалось седоусое лицо надзирателя.
Он
встал, пошел
к себе в комнату, но в вестибюле его остановил странный человек, в расстегнутом пальто на меху, с каракулевой шапкой в руке, на его большом бугристом лице жадно вытаращились круглые, выпуклые глаза, на голове — клочья полуседой овечьей шерсти, голова — большая и сидит на
плечах, шеи — не видно, человек кажется горбатым.
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив с
плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо,
встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав край, пошел на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь
к изображениям святых.
К маленькому оратору подошла высокая дама и, опираясь рукою о
плечо, изящно согнула стан, прошептала что-то в ухо ему, он
встал и, взяв ее под руку, пошел
к офицеру. Дронов, мигая, посмотрев вслед ему, предложил...
В зале снова гремел рояль, топали танцоры, дразнила зеленая русалка, мелькая в объятиях китайца. Рядом с Климом
встала монахиня, прислонясь
плечом к раме двери, сложив благочестиво руки на животе. Он заглянул в жуткие щелочки ее полумаски и сказал очень мрачно...
Долго шептали они, много раз бабушка крестила и целовала Марфеньку, пока наконец та заснула на ее
плече. Бабушка тихо сложила ее голову на подушку, потом уже
встала и молилась в слезах, призывая благословение на новое счастье и новую жизнь своей внучки. Но еще жарче молилась она о Вере. С мыслью о ней она подолгу склоняла седую голову
к подножию креста и шептала горячую молитву.
Он наклонился
к ней и, по-видимому, хотел привести свое намерение в исполнение. Она замахала руками в непритворном страхе,
встала с кушетки, подняла штору, оправилась и села прямо, но лицо у ней горело лучами торжества. Она была озарена каким-то блеском — и, опустив томно голову на
плечо, шептала сладостно...
В глазах был испуг и тревога. Она несколько раз трогала лоб рукой и села было
к столу, но в ту же минуту
встала опять, быстро сдернула с
плеч платок и бросила в угол за занавес, на постель, еще быстрее отворила шкаф, затворила опять, ища чего-то глазами по стульям, на диване — и, не найдя, что ей нужно, села на стул, по-видимому, в изнеможении.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему
к нему старшине. Присяжные
встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел
к этой двери и, выхватив саблю из ножен и положив ее на
плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
Ну, вот и пришли они, мать с отцом, во святой день, в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые;
встал Максим-то против дедушки — а дед ему по
плечо, —
встал и говорит: «Не думай, бога ради, Василий Васильевич, что пришел я
к тебе по приданое, нет, пришел я отцу жены моей честь воздать».
Старушка, сидевшая под забором,
встала, взяла свои узелочки и, подойдя
к проезжему, остановилась от него в двух шагах. Проезжий на мгновение обернулся
к старушке, посмотрел на торчавший из узелка белый носик фарфорового чайника, сделал нетерпеливое движение
плечами и опять обернулся
к извозчикам, немилосердно лупившим захлебывающуюся в грязи клячу.
Толкали ее. Но это не останавливало мать; раздвигая людей
плечами и локтями, она медленно протискивалась все ближе
к сыну, повинуясь желанию
встать рядом с ним.
Встала. Положила мне руки на
плечи. Долго, медленно смотрела. Потом притянула
к себе — и ничего нет, только ее острые, горячие губы.
— Послушайте, Калинович, что ж вы так хандрите? Это мне грустно! — проговорила Настенька
вставая. — Не извольте хмуриться — слышите? Я вам приказываю! — продолжала она, подходя
к нему и кладя обе руки на его
плечи. — Извольте на меня смотреть весело. Глядите же на меня: я хочу видеть ваше лицо.
— Ах, это Козельцов спрашивал, — сказал молодой офицер: — надо его разбудить.
Вставай обедать, — сказал он, подходя
к спящему на диване и толкая его за
плечо.
Большов. Эдак-то лучше! Черта ли там по грошам-то наживать! Махнул сразу, да и шабаш. Только напусти Бог смелости. Спасибо тебе, Лазарь! Удружил! (
Встает.) Ну, хлопочи! (Подходит
к нему и треплет по
плечу.) Сделаешь дело аккуратно, так мы с тобой барышами-то поделимся. Награжу на всю жизнь. (Идет
к двери.)
— Маменька, слава богу, здорова, кланяется вам, и тетушка Марья Павловна тоже, — сказал робко Александр Федорыч. — Тетушка поручила мне обнять вас… — Он
встал и подошел
к дяде, чтоб поцеловать его в щеку, или в голову, или в
плечо, или, наконец, во что удастся.
Он видел, подходя
к ней, как она от нетерпения
встала и резким движением сложила веер, а когда он был в двух шагах от нее и только собирался поклониться, она уже приподымала машинально, сама этого не замечая, левую руку, чтобы опустить ее на его
плечо.
Александров медленно отступает
к галерее. Там темнее и пусто. Оборачивается, и что же он видит? Тот самый катковский лицеист, который танцевал вальс, высунув вперед руку, подобно дышлу, стоит, согнувшись в полупоклоне, перед Зиночкой, а та
встает и кладет ему на
плечо свою руку, медленно склоняя в то же время прекрасную головку на стройной гибкой шее.
Саша отнесся
к моему буйству странно: сидя на земле, он, приоткрыв немножко рот и сдвинув брови, следил за мною, ничего не говоря, а когда я кончил, он, не торопясь,
встал, отряхнулся и, набросив сюртучок на
плечи, спокойно и зловеще сказал...
В дверях комнаты показался Элдар с чем-то большим белым через
плечо и с шашкой в руке. Хаджи-Мурат поманил его, и Элдар подошел своими большими шагами
к Хаджи-Мурату и подал ему белую бурку и шашку. Хаджи-Мурат
встал, взял бурку и, перекинув ее через руку, подал Марье Дмитриевне, что-то сказав переводчику. Переводчик сказал...
Полчаса пролежала она неподвижно; сквозь ее пальцы на подушку лились слезы. Она вдруг приподнялась и села: что-то странное совершалось в ней: лицо ее изменилось, влажные глаза сами собой высохли и заблестели, брови надвинулись, губы сжались. Прошло еще полчаса. Елена в последний раз приникла ухом: не долетит ли до нее знакомый голос? —
встала, надела шляпу, перчатки, накинула мантилью на
плечи и, незаметно выскользнув из дома, пошла проворными шагами по дороге, ведущей
к квартире Берсенева.
(Уходят. С правой стороны раздаются громкие крики и смех. Кричат:.) «Лодку! Скорее! Где весла? Весла!» Пустобайка медленно
встает и, положив весла на
плечо, хочет идти. Суслов и Басов бегут на шум. Замыслов подскакивает
к Пустобайке и вырывает у него весло.)
Кирша, поговорив еще несколько времени с хозяином и гостьми,
встал потихоньку из-за стола; он тотчас заметил, что хотя караул был снят от ворот, но зато у самых дверей сидел широкоплечий крестьянин, мимо которого прокрасться было невозможно. Запорожец отыскал свою саблю, прицепил ее
к поясу, надел через
плечо нагайку, спрятал за пазуху кинжал и, подойдя опять
к столу, сел по-прежнему между приказчиком и дьяком. Помолчав несколько времени, он спросил первого: весело ли ему будет называться дедушкою?
Она молчала, в замешательстве теребя веер. Ее выручил подлетевший
к ней молодой инженер. Она быстро
встала и, даже не обернувшись на Боброва, положила свою тонкую руку в длинной белой перчатке на
плечо инженера. Андрей Ильич следил за нею глазами… Сделав тур, она села, — конечно, умышленно, подумал Андрей Ильич, — на другом конце площадки. Она почти боялась его или стыдилась перед ним.
— Знаешь что, брат? — сказал он,
вставая и подходя
к брату. — Не мудрствуя лукаво, баллотируйся-ка ты в гласные, а мы помаленьку да полегоньку проведем тебя в члены управы, а потом в товарищи головы. Дальше — больше, человек ты умный, образованный, тебя заметят и пригласят в Петербург — земские и городские деятели теперь там в моде, брат, и, гляди, пятидесяти лет тебе еще не будет, а ты уж тайный советник и лента через
плечо.
Шуршат и плещут волны. Синие струйки дыма плавают над головами людей, как нимбы. Юноша
встал на ноги и тихо поет, держа сигару в углу рта. Он прислонился
плечом к серому боку камня, скрестил руки на груди и смотрит в даль моря большими главами мечтателя.
Но тут Яков
встал со стула и, опустив голову, тихо пошёл
к двери. Илья видел, что
плечи у него вздрагивают и шея так согнута, точно Якова больно ударили по ней.
Яков повел
плечами,
встал и пошёл
к двери, сказав Илье...
Дружки вышли за двери; а Настя
встала и протянула руку
к паневе. Варвара оглянула ее с
плеч до ног и спросила...
Гаврила Афанасьевич
встал поспешно из-за стола; все бросились
к окнам; и в самом деле увидели государя, который всходил на крыльцо, опираясь на
плечо своего деньщика.
Обе дочери
встали и подписались одна за другой. Слёткин
встал тоже и полез было за пером, но Харлов отстранил его, ткнув его средним перстом в галстух, так что он иокнул. С минуту длилось молчание. Вдруг Мартын Петрович словно всхлипнул и, пробормотав: «Ну, теперь все ваше!» — отодвинулся в сторону. Дочери и зять переглянулись, подошли
к нему и стали целовать его выше локтя. В
плечо достать они не могли.
Через несколько мгновений Кругликов поднялся с полу, и тотчас же мои глаза встретились с его глазами. Я невольно отвернулся. Во взгляде Кругликова было что-то до такой степени жалкое, что у меня сжалось сердце, — так смотрят только у нас на Руси!.. Он
встал, отошел
к стене и, прислонясь
плечом, закрыл лицо руками. Фигура опять была вчерашняя, только еще более убитая, приниженная и жалкая.
Софья начала ноктюрн. Она играла довольно плохо, но с чувством. Сестра ее играла одни только польки и вальсы, и то редко. Подойдет, бывало, своей ленивой походкой
к роялю, сядет, спустит бурнус с
плеч на локти (я не видал ее без бурнуса), заиграет громко одну польку, не кончит, начнет другую, потом вдруг вздохнет,
встанет и отправится опять
к окну. Странное существо была эта Варвара!
— Смотри же, — заметила Ненила Макарьевна, погладила ее по щеке и вышла вслед за мужем. Маша прислонилась
к спинке кресел, опустила голову на грудь, скрестила пальцы и долго глядела в окно, прищурив глазки… Легкая краска заиграла на свежих ее щеках; со вздохом выпрямилась она, принялась было шить, уронила иголку, оперла лицо на руку и, легонько покусывая кончики ногтей, задумалась… потом взглянула на свое
плечо, на свою протянутую руку,
встала, подошла
к зеркалу, усмехнулась, надела шляпу и пошла в сад.
Бургмейер, весьма невнимательно прослушавший все эти слова и, видимо, под влиянием какой-то внутренней муки,
встал, вышел на авансцену и отвернулся даже от Евгении Николаевны, которая, в свою очередь, посмотрела на него сначала с некоторым удивлением, а потом сама тоже
встала и, как кошка, подойдя
к Бургмейеру, положила ему обе руки на
плечо.
— Вашбродь,
вставайте!
Вставайте, вашбродь. Уж ротный командир пошодши
к роте! — будил Никифор разоспавшегося Авилова, тряся его, с должным, однако, почтением, за
плечо.
Читал какую-то свою пиесу в прозе Станевич; по окончании чтения Шишков и кто-то другой стали его хвалить; вдруг граф Хвостов
встал с кресел, подошел
к Державину, потрепал его по
плечу и сказал: «Нет, Гаврила Романыч, он не наш брат, а их брат» — и указал на Александра Семеныча Шишкова и П. Ю. Львова.
Тит Титыч (
встает). Пойду. (Подходит
к Ивану Ксенофонтычу и ударяет его по
плечу). Поедем ко мне! Выпьем вместе, приятели будем! Что ссориться-то!
Беглецы оба упали: Горданов от раны в пятку, а Висленев за компанию от страха. Через минуту они, впрочем, также оба вместе
встали, и Висленев, подставив свое
плечо под мышку Горданова, обнял его и потащил
к оставленному под горой извозчику.
— Эй, ты, лежебока!
Вставай сию минуту и ставь самовар. Мне надо идти с хозяином повторить
к вечеру мои упражнения, a Андрюшка опять болен и не может
встать с постели! — говоря это, Роза раскачивала изо всех сил Тасю за
плечи.
Катя
встала, на голое тело надела легкое платье из чадры и босиком вышла в сад. Тихо было и сухо, мягкий воздух ласково приникал
к голым рукам и
плечам. Как тихо! Как тихо!.. Месяц закрылся небольшим облачком, долина оделась сумраком, а горы кругом светились голубовато-серебристым светом. Вдали ярко забелела стена дачи, — одной, потом другой. Опять осветилась долина и засияла тем же сухим, серебристым светом, а тень уходила через горы вдаль. В черных кустах сирени трещали сверчки.
Теркин
встал, отстранил ее слегка
плечом и отошел
к следующему стволу.
Странник приладил
к плечам котомку, они
встали и пошли.
Затем, подмигивая, он
встал из-за стола, за которым сидел, и подошедши
к стоявшему Свирскому, похлопал его по
плечу.
В ее глазах мелькнула тайная радость, но она постаралась, чтобы Марк этого не заметил.
Встала, подошла
к окну. Майское небо зеленовато светилось, слабо блестели редкие звезды, пахло душистым тополем. Несколько времени молчали. Марк подошел, ласково положил руку на ее
плечо, привел назад
к дивану.
— Валечка! — донесся жалобный крик из комнаты Настасьи Филипповны. Она показалась на пороге с глазами, опухшими от слез, и, всплеснув руками, бросилась
к мальчику,
встала на колени и замерла, положив голову на его
плечо, — только дрожали и переливались бриллианты в ее ушах.