Неточные совпадения
Карандышев. Да, это смешно… Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон — ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь
у смешного человека,
вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит. Лучше
сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки пса.
Вырву у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч.
У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
— Наконец вы, одним ударом, без предостережения, без жалости, разрушили лучшую мечту мою: я думал, что во мне есть искра поэтического дарования; вы жестоко доказали мне, что я не создан жрецом изящного; вы с болью
вырвали у меня эту занозу из
сердца и предложили мне труд, который был мне противен. Без вас я писал бы…
— Ах ты леший! — вскричал князь, — да как это тебе на ум взбрело? Да если б я только подумал про кого, я б
у них
у обоих своими руками
сердце вырвал!
— Не говори мне про бога!.. он меня не знает; он не захочет
у меня
вырвать обреченную жертву — ему всё равно… и не думаешь ли ты смягчить его слезами и просьбами?.. Ха, ха, ха!.. Ольга, Ольга — прощай — я иду от тебя… но помни последние слова мои: они стоят всех пророчеств… я говорю тебе: он погибнет, ты к мертвому праху прилепила
сердце твое… его имя вычеркнуто уже этой рукою из списка живущих… да! — продолжал он после минутного молчания, и если хочешь, я в доказательство принесу тебе его голову…
Маша. Все глупости. Безнадежная любовь — это только в романах. Пустяки. Не нужно только распускать себя и все чего-то ждать, ждать
у моря погоды… Раз в
сердце завелась любовь, надо ее вон. Вот обещали перевести мужа в другой уезд. Как переедем туда, — все забуду… с корнем из
сердца вырву.
Хотя сильные и утеснят нас, как меня господин полковник, определят в службу, заставят испытывать вся тягости ее, замучат ученьем, изнурят походами, как меня каждые два месяца в поход из роты в штаб и обратно, а то ведь, как я сказал, пятнадцать верст в один конец; но все же найдутся сострадательные
сердца,
у кого маменька,
у кого тетенька, а где и г. писарь, как мне помогут, да и
вырвут из службы — гуляй себе на все четыре стороны!
Обыкновенно я сидел на нижней ступени террасы; меня томило недовольство собой, было жаль своей жизни, которая протекала так быстро и неинтересно, и я все думал о том, как хорошо было бы
вырвать из своей груди
сердце, которое стало
у меня таким тяжелым.
С другой же стороны,
сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и замирает… Хоть
вырви его да сам себе под ноги брось, — так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей… Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится. «Иль сбежать, а?.. Не увидят?.. Ах, господи, один бы конец! Опять стонет…»
«И все таборы его знали или слыхали о нем. Он любил только коней и ничего больше, и то недолго — поездит да и продаст, а деньги кто хочет, тот и возьми.
У него не было заветного — нужно тебе его
сердце, он сам бы
вырвал его из груди да тебе и отдал, только бы тебе от того хорошо было. Вот он какой был, сокол!
У него был вид настоящего победителя, и мое
сердце дрогнуло от страха, что молодой лезгин опередит меня и
вырвет кинжал из земли.
Он же сильно и глубоко любил ее и
вырвать это чувство
у себя из
сердца был не в силах.
„Смерть! скорее смерть! — воскликнул Паткуль задыхающимся голосом; потом обратил мутные взоры на бедную девушку, стал перед ней на колена, брал попеременно ее руки, целовал то одну, то другую и орошал их слезами. — Я погубил тебя! — вскричал он. — Я, второй Никласзон! Господи! Ты праведен; Ты взыскиваешь e меня еще здесь. О друг мой, твоя смерть
вырвала из моего
сердца все чувства, которые питал я к другой. Роза! милая Роза!
у тебя нет уже соперницы: умирая, я принадлежу одной тебе”.