Неточные совпадения
Ушли все на минуту, мы с нею как есть одни остались, вдруг бросается мне на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует и клянется, что она будет мне послушною, верною и доброю
женой, что она сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за все это желает иметь от меня только одно мое уважение и более мне, говорит, «ничего, ничего не надо, никаких подарков!» Согласитесь сами, что
выслушать подобное признание наедине от такого шестнадцатилетнего ангельчика с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в глазах, — согласитесь сами, оно довольно заманчиво.
Много в свете таких мужей, как Захар. Иногда дипломат небрежно
выслушает совет
жены, пожмет плечами — и втихомолку напишет по ее совету.
Он погордился, погорячился; произошла перемена губернского начальства в пользу врагов его; под него подкопались, пожаловались; он потерял место и на последние средства приехал в Петербург объясняться; в Петербурге, известно, его долго не слушали, потом
выслушали, потом отвечали отказом, потом поманили обещаниями, потом отвечали строгостию, потом велели ему что-то написать в объяснение, потом отказались принять, что он написал, велели подать просьбу, — одним словом, он бегал уже пятый месяц, проел всё; последние женины тряпки были в закладе, а тут родился ребенок, и, и… «сегодня заключительный отказ на поданную просьбу, а у меня почти хлеба нет, ничего нет,
жена родила.
— Ты погоди качать головой, — отвечала
жена, — а прежде
выслушай. Прочтите нам, Александр. Только ты
выслушай внимательно, не дремли и скажи потом свой приговор. Недостатки везде можно найти, если захочешь искать их. А ты будь снисходителен.
Виргинский в продолжение дня употребил часа два, чтоб обежать всех нашихи возвестить им, что Шатов наверно не донесет, потому что к нему воротилась
жена и родился ребенок, и, «зная сердце человеческое», предположить нельзя, что он может быть в эту минуту опасен. Но, к смущению своему, почти никого не застал дома, кроме Эркеля и Лямшина. Эркель
выслушал это молча и ясно смотря ему в глаза; на прямой же вопрос: «Пойдет ли он в шесть часов или нет?» — отвечал с самою ясною улыбкой, что, «разумеется, пойдет».
Он преимущественно призывался
выслушивать его роман в секретных чтениях наедине, просиживал по шести часов сряду столбом; потел, напрягал все свои силы, чтобы не заснуть и улыбаться; придя домой, стенал вместе с длинноногою и сухопарою
женой о несчастной слабости их благодетеля к русской литературе.
Сколько ни досадно было Крапчику
выслушать такой ответ дочери, но он скрыл это и вообще за последнее время стал заметно пасовать перед Катрин, и не столько по любви и снисходительности к своему отпрыску, сколько потому, что отпрыск этот начал обнаруживать характер вряд ли не посердитей и не поупрямей папенькина, и при этом еще Крапчик не мог не принимать в расчет, что значительная часть состояния, на которое он, живя дурно с
женою, не успел у нее выцарапать духовной, принадлежала Катрин, а не ему.
Хозяин вошел в комнату вместе с
женой и дочерью. Он
выслушал, слегка качаясь, приказание Инсарова, взвалил чемодан к себе на плечи и быстро побежал вниз по лестнице, стуча сапогами.
С ним произошел такого рода случай: он уехал из дому с невыносимой жалостью к
жене. «Я отнял у этой женщины все, все и не дал ей взамен ничего, даже двух часов в день ее рождения!» — говорил он сам себе. С этим чувством пришел он в Роше-де-Канкаль, куда каждодневно приходила из училища и Елена и где обыкновенно они обедали и оставались затем целый день. По своей подвижной натуре князь не удержался и рассказал Елене свою сцену с
женой. Та
выслушала его весьма внимательно.
Барышни и Гнеккер говорят о фугах, контрапунктах, о певцах и пианистах, о Бахе и Брамсе, а
жена, боясь, чтобы ее не заподозрили в музыкальном невежестве, сочувственно улыбается им и бормочет: «Это прелестно… Неужели? Скажите…» Гнеккер солидно кушает, солидно острит и снисходительно
выслушивает замечания барышень. Изредка у него является желание поговорить на плохом французском языке, и тогда он почему-то находит нужным величать меня votre excellence [Ваше превосходительство (фр.).].
Вообще говорить с ним не стоило. Как-то бессонной, воющей ночью Артамонов почувствовал, что не в силах носить мёртвую тяжесть на душе, и, разбудив
жену, сказал ей о случае с мальчиком Никоновым. Наталья, молча мигая сонными глазами,
выслушала его и сказала, зевнув...
Он приехал домой и стал рассказывать
жене.
Жена выслушала, но в середине рассказа его вошла дочь в шляпке: она собиралась с матерью ехать. Она с усилием присела послушать эту скуку, но долго не выдержала, и мать не дослушала.
Но у женщин ведь на всё свои точки зрения, и Машенька, получив ожерелье, заплакала, а
жена моя не выдержала и, улучив удобную минуту, даже сделала Николаю Ивановичу у окна выговор, который он по праву родства
выслушал. Выговор ему за подарок жемчуга следовал потому, что жемчуг знаменует и предвещает слезы. А потому жемчуг никогда для новогодних подарков не употребляется.
«Добро, — сказал князь, когда
выслушал он
Улики царьградского мниха, —
Тобою, отец, я теперь убежден,
Виновен, что мужем был стольких я
жен,
Что жил и беспутно и лихо.
Софья Егоровна. Я его
жена, любовница, что хотите! (Хочет уйти.) Для чего задерживать? У меня нет времени
выслушивать разные…
Что мне было сказать? Что это — следствие назначенного мною лечения? Глупее поступить было бы невозможно. Я совершенно бесцельно подорвал бы доверие ко мне больного и заставил бы его ждать всяких бед от каждого моего назначения. И я молча, стараясь не встретиться со взглядом
жены больного,
выслушал ее речи об удивительном разнообразии осложнений при тифе.
Бауакас с калекой пошли к судье. В суде был народ, и судья вызывал по очереди тех, кого судил. Прежде чем черед дошел до Бауакаса, судья вызвал ученого и мужика: они судились за
жену. Мужик говорил, что это его
жена, а ученый говорил, что его
жена. Судья
выслушал их, помолчал и сказал: «Оставьте женщину у меня, а сами приходите завтра».
С большою охотой, даже с радостью
выслушал Василий Борисыч от Никифора, что тот хочет взять его с собой в Красну Рамень. Хоть и не на долгое время, а все-таки подальше от постылой
жены. Там, на мельницах, по крайней мере, не будет слушать ни приставаний, ни ругани ее, ни тестевой брани, ни насмешек работных людей.
— Несчастная…статуя! О,
жены, чтобы чёрт вас взял, вместе с вашими всезацепляющими шлейфами! Она отравилась? Чёрт возьми, тема для романа!!! Впрочем, мелка!.. Всё смертно на этом свете, мой друг…Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, твоя подруга, всё одно, должна была умереть…Утри свои слезы и лучше, чем плакать,
выслушай меня…
— И благо тебе, и благо тебе! — завершил Горданов, наливая Висленеву много и много вина и терпеливо
выслушивая долгие его сказания о том, как он некогда любил Alexandrine Синтянину, и как она ему внезапно изменила, и о том, как танцовщица, на которой одновременно с ним женился Бабиневич, рассорясь с своим адоратером князем, просто-напросто пригласила к себе своего законного мужа Бабиневича, и как они теперь умилительно счастливы; и наконец о том, как ему, Висленеву, все-таки даже жаль своей
жены, во всяком случае стоящей гораздо выше такой презренной твари, как жид Кишенский, которого она любит.
Жена Лещова смотрела дамой лет под тридцать. Она, как-то не под стать комнате при смерти больного была старательно причесана и одета, точно для выезда, в шелковое платье, в браслете и медальоне. Ее белокурое, довольно полное и красивое лицо совсем не оживлялось глазами неопределенного цвета, немного заспанными. Она улыбнулась Нетову улыбкой женщины, не желающей никого раздражать и способной все
выслушать и перенести.
Жена выслушала его и говорит...
Он не перенесет его! Он, доверившийся ей, не хотевший
выслушать уже срывавшегося с ее губ признания, подумавший, что услышит исповедь падшей девушки, прошлое которой он мог исправить всепрощающим чувством любви, он не допускал и не допускает, вероятно, и мысли, что его
жена… самозванка, преступница.
Предоставив всецело своей
жене выслушивать комплименты и любезности, рассыпаемые щедрою рукою представителями и представительницами высшего петербургского света по адресу его миллионов, он большую часть года находился за границей, где, как и дома, свободное от дела время отдавал своей громадной библиотеке, пополняемой периодически выходящими в свет выдающимися произведениями как по всем отраслям знания, так и по литературе.
Через четверть часа Осип Федорович уже входил в ярко освещенный бальный зал дома Гоголицыных, с трудом отыскал хозяев, поздоровался с ними и,
выслушав их искреннее сожаление об отсутствии его
жены, встал в дверях и окинул взглядом зал, ища знакомых.
Взгляд, брошенный опять на мужа, доложил
жене его, что Александру Ильичу не хотелось бы садиться"sur la sellette" [на скамью подсудимых (фр.).] и
выслушивать полусаркастические выговоры князя.
— Кого же ты любила в Москве?.. Я никого не видал у вас, кто бы мог остановить твое внимание, — уронил князь,
выслушав повесть своей
жены.
Это все опять ему ненадлежаще вспомнилось, когда он с изящною ночною лампочкой в руке проходил по мягкому ковру той комнаты, где стоял Пик, держась рукою за сердце и
выслушивая из собственных уст
жены сознание в ее поступке и в ее чертовской опытности и органической любви к обману.