Неточные совпадения
Я за то тебя, детинушку, пожалую
Среди поля
хоромами высокими,
Что двумя столбами с перекладиною...
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от
хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то
хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно.
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля
хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной.
Бен
высокого роста, сложен плотно и сильно; ходит много, шагает крупно и твердо, как слон, в гору ли, под гору ли — все равно. Ест много, как рабочий, пьет еще больше; с лица красноват и лыс. Он от ученых разговоров легко переходит к шутке, поет так, что мы
хором не могли перекричать его.
— В тюрьме, куда меня посадили, — рассказывал Крыльцов Нехлюдову (он сидел с своей впалой грудью на
высоких нарах, облокотившись на колени, и только изредка взглядывал блестящими, лихорадочными, прекрасными, умными и добрыми глазами на Нехлюдова), — в тюрьме этой не было особой строгости: мы не только перестукивались, но и ходили по коридору, переговаривались, делились провизией, табаком и по вечерам даже пели
хором.
На этом протяжении Бикин имеет направление к западо-северо-западу и принимает в себя справа речки: Мангу, Дунги (по-китайски Днудегоу — падь семьи Дун) с притоком Ябкэ, Нуньето и вышеупомянутую Катэта-бауни. Последняя длиною километров 10. Здесь будет самый близкий перевал на реку
Хор. Немного
выше речки Гуньето можно видеть скалы Сигонку-Гуляни — излюбленное место удэгейских шаманов. Слева Бикин принимает в себя речку Дунгоузу (восточная долина) и ключи Кайлю и Суйдогау (долины выдр).
Мы отправились к нему. Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне, возвышалась одинокая усадьба
Хоря. Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединенных заборами; перед главной избой тянулся навес, подпертый тоненькими столбиками. Мы вошли. Нас встретил молодой парень, лет двадцати,
высокий и красивый.
Бывало, всю ночь как есть, до утра
хором поют, и какая
выше голосом забирает, той и награда.
Из отворенной двери вместе с удушающей струей махорки, пьяного перегара и всякого человеческого зловония оглушает смешение самых несовместимых звуков. Среди сплошного гула резнет
высокая нота подголоска-запевалы, и грянет звериным ревом
хор пьяных голосов, а над ним звон разбитого стекла, и дикий женский визг, и многоголосая ругань.
Каждое утро восходит такое же светлое солнце; каждое утро на водопаде радуга, каждый вечер снеговая, самая
высокая гора там, вдали, на краю неба, горит пурпуровым пламенем; каждая «маленькая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во всем этом
хоре участница: место знает свое, любит его и счастлива»; каждая-то травка растет и счастлива!
Приходская церковь Крестовниковых была небогатая: служба в ней происходила в низеньком, зимнем приделе, иконостас которого скорее походил на какую-то дощаную перегородку; колонны, его украшающие, были тоненькие; резьбы на нем совсем почти не было; живопись икон — нового и очень дурного вкуса; священник — толстый и
высокий, но ризы носил коротенькие и узкие; дьякон — хотя и с басом, но чрезвычайно необработанным, — словом, ничего не было, что бы могло подействовать на воображение, кроме разве
хора певчих, мальчиков из ближайшего сиротского училища, между которыми были недурные тенора и превосходные дисканты.
пел выразительно Веткин, и от звуков собственного
высокого и растроганного голоса и от физического чувства общей гармонии
хора в его добрых, глуповатых глазах стояли слезы. Арчаковский бережно вторил ему. Для того чтобы заставить свой голос вибрировать, он двумя пальцами тряс себя за кадык. Осадчий густыми, тягучими нотами аккомпанировал
хору, и казалось, что все остальные голоса плавали, точно в темных волнах, в этих низких органных звуках.
По молитве ее в лесу место очищается; стоят перед нею
хоромы высокие, высоки рубленые, тесом крытые; в тех
хоромах идет всенощное пение; возглашают попы-диаконы славу божию, поют они гласы архангельские, архангельские песни херувимские, величают Христа царя небесного, со отцем и святым духом спокланяема и сославима.
Гораздо подалее, почти у самых сараев, собралось несколько мужиков и запели
хором. Всех их покрыл запевало, который залился таким
высоким и чистейшим подголоском, что даже сидевшие на террасе господа стали прислушиваться.
Наш маленький господин, пробираясь посреди танцующих и немножко небрежно кланяясь на все стороны, стремился к хозяину дома, который стоял на небольшом возвышении под
хорами и являл из себя, по своему
высокому росту, худощавому стану, огромным рукам, гладко остриженным волосам и грубой, как бы солдатской физиономии, скорее старого, отставного тамбурмажора [Тамбурмажор — старший барабанщик.], чем представителя жантильомов [Жантильом — от франц. gentllhomme — дворянин.].
О матушке ли Волге серебряной? или о дивном богатыре, про которого рассказывал Перстень? или думали они о
хоромах высоких среди поля чистого, о двух столбиках с перекладинкой, о которых в минуту грусти думала в то время всякая лихая, забубенная голова?
Эта песня пелась у нас часто, но не
хором, а в одиночку. Кто-нибудь в гулевое время выйдет, бывало, на крылечко казармы, сядет, задумается, подопрет щеку рукой и затянет ее
высоким фальцетом. Слушаешь, и как-то душу надрывает. Голоса у нас были порядочные.
Ахилла все забирался голосом
выше и
выше, лоб, скулы, и виски, и вся верхняя челюсть его широкого лица все более и более покрывались густым багрецом и пόтом; глаза его выступали, на щеках, возле углов губ, обозначались белые пятна, и рот отверст был как медная труба, и оттуда со звоном, треском и громом вылетало многолетие, заставившее все неодушевленные предметы в целом доме задрожать, а одушевленные подняться с мест и, не сводя в изумлении глаз с открытого рта Ахиллы, тотчас, по произнесении им последнего звука, хватить общим
хором: «Многая, многая, мно-о-о-огая лета, многая ле-е-ета!»
Минут через пять березовая роща осталась у них назади; коляска своротила с большой дороги на проселочную, которая шла посреди полей, засеянных хлебом; справа и слева мелькали небольшие лесочки и отдельные группы деревьев; вдали чернелась густая дубовая роща, из-за которой подымались
высокие деревянные
хоромы, построенные еще дедом Полины, храбрым секунд-майором Лидиным, убитым при штурме Измаила.
И вот страшный, безумный, пронзительный крик на мгновение заглушил весь
хор. Жрецы быстро расступились, и все бывшие в храме увидели ливанского отшельника, совершенно обнаженного, ужасного своим
высоким, костлявым, желтым телом. Верховный жрец протянул ему нож. Стало невыносимо тихо в храме. И он, быстро нагнувшись, сделал какое-то движение, выпрямился и с воплем боли и восторга вдруг бросил к ногам богини бесформенный кровавый кусок мяса.
Однажды я только что сошел с качелей, на которых попавшая за мною на очередь горничная кричала благим матом отчасти от страха
высоких размахов, отчасти от чувствительных ударов, наносимых ей по поясу веревкою игривых качальщиков. Такие удары назывались «напупчиками» или «огурчиками». В толпу ожидающих очереди прибежала горничная и сказала мне: «Мамаша приказала вас звать в
хоромы; приехала новая тетенька».
Все это, бесспорно, придавало огромный интерес пьесе, но и помимо этого, помимо даже
высоких талантов этих артистов и истекавшей оттуда типичности исполнения каждым из них своей роли, в их игре, как в отличном
хоре певцов, поражал необыкновенный ансамбль всего персонала лиц, до малейших ролей, а главное, они тонко понимали и превосходно читали эти необыкновенные стихи, именно с тем «толком, чувством и расстановкой», какая для них необходима.
Не по бороде нам высокие-то
хоромы, а кому надо, так не побрезгуют и моей избушкой!»
Потом он вдруг выпрямлялся при последней певучей ноте и, как будто чувствуя себя
выше всех в мире, гордо, решительно вскидывал ногой гитару, перевертывал ее, притопывал, встряхивал волосами и, нахмурившись, оглядывался на
хор.
И тогда в озере, ровно в зерцале, узришь весь невидимый град: церкви, монастыри и градские стены, княжеские палаты и боярские
хоромы с
высокими теремами и дома разных чинов людей…
Люблю
высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать,
Входить на сумрачные
хоры,
В толпе поющих исчезать.
Затем на эстраде появился
высокий гимназист седьмого класса, Иван Шишкин, который очень хорошо читал стихи. Гимназист был встречен громом рукоплесканий на
хорах, и бойко наизусть продекламировал некрасовского «Филантропа», по окончании которого чтеца вызывали раза три или четыре, причем он форсисто, но неловко раскланивался.
«За холодной ключевой!» — подхватил мигом сорганизовавшийся
хор старшеотделенок. За Оней поплыла костлявая Васса, потряхивая платочком над головою и делая уморительные гримасы. За Вассой запрыгала лисичкой Паша Канарейкина. Вдруг Оня неожиданно повернулась на каблуке и, задорно блеснув глазами, закинула голову и затянула на
высокой ноте...
Сопровождавшие нас удэхейцы расположились в балагане, а мы — в своем шатре. Мне хотелось определить географические координаты устья ключика Сололи, но так как небо было не совсем чистое, то я решил совершить еще одну экскурсию по реке Самарге. Истоки ее находятся в
высоком горном узле, откуда берут начало реки Анюй, Копи,
Хор и Самарга, текущие в разные стороны от Сихотэ-Алиня. Таким образом, с Самарги можно выйти на Уссури, Амур и обратно к морю.
Это место, где в
Хор впадает река Капан, а против нее — ключик Бионко, о котором говорилось
выше.
Читателю остается проследить, только левый край долины
Хора от того места, где
Хор вышел из гор на равнину. Сначала
Хор разбивается на две протоки, причем левая называется Чжигдыма, ниже — еще две протоки Большая и Малая Були и юрта Могочжи близ устья реки Мутен. Здесь последний раз к
Хору подходят одинокие сопки Нита, Фунеа ниже переволока, представляющие собой остатки более
высоких гор, частью размытых, частью потопленных в толщах потретичных образований.
Иногда удэхейцы поднимаются по
Хору выше и доходят до реки Сор, по которой лежит путь на реку Томпасу, приток Анюя, но долго там не задерживаются и всегда спешат снова вернуться на Сукпай.
Все остальное как вымерло, и на пустую деревню с нагорья светили лишь праздничные огни двухэтажных господских палат и оттуда же сквозь открытые форточки окон неслись с
высоких гор звуки пиршествующей музыки, исполнявшей на эту пору известный
хор из «Роберта...
Обед шел очень оживленно и даже весело. Целое море огня с зажженных во множестве бра, люстр и канделябр освещало большое общество, усевшееся за длинный стол в
высокой белой с позолотой зале в два света. На
хорах гремел
хор музыки, звуки которой должны были долетать и до одинокой Лары, и до крестьян, оплакивавших своих коровушек и собиравшихся на огничанье.
Тогда Милль смотрел еще не старым человеком, почти без седины вокруг обнаженного черепа,
выше среднего роста, неизменно в черном сюртуке, с добродушной усмещ-кой в глазах и на тонких губах. Таким я его видал и в парламенте, и на митингах, где он защищал свою новую кандидатуру в депутаты и должен был, по английскому обычаю, не только произнесть спич, но и отвечать на все вопросы, какие из залы и с
хор будут ему ставить.
Свет и простор главной, летней, церкви под
высоким куполом (летняя церковь открывалась к заутрене под светлое воскресенье и снова закрывалась осенью, под покров). Широкий и
высокий иконостас, веселые лучи солнца сквозь синий кадильный дым. Полный, праздничный
хор, звуки молитв, гулко повторяющиеся под куполом...
Гаснут восковые свечи перед образами, сильнее пахнет воском, в полумраке красными огоньками мигают лампадки, народ начинает выходить из церкви. На клиросе
высокий седой и кудрявый дьячок, по прозванию Иван Великий, неразборчивым басом бормочет молитвы. Выходит батюшка, уже не в блестящей ризе, а в темной рясе, только с епитрахилью, становится перед царскими вратами. И бурно-весело, опьяненный радостью,
хор гремит...
Колокольня церкви Иоанна Лествичника была в описываемое нами время колоссальным сооружением московского Кремля и на далекое расстояние бросалась в глаза, высясь над низкими лачужками. Впрочем, чем ближе путник приближался к Кремлю, тем лучше, красивее и
выше попадались
хоромы, двухэтажные терема с узенькими оконцами из мелких цветных стеклышек, вышки с припорками вместо балконов, для голубей, обращенными во двор, и густые сады.
Разговор этот происходил в июле 1581 года между Максимом Яковлевичем Строгановым,
высоким, красивым, мужчиною лет тридцати, с чисто русским открытым лицом — несколько выдающиеся только скулы его указывали на примесь татарской крови — и старухой лет под пятьдесят, Лукерьей Антиповной, нянькой его сестры Ксении Яковлевны, в одной из горниц обширных
хором братьев Строгановых.
Хоромы Элиодора Пятова стояли на Садовой, подальше Ильи Пророка, на
высоком месте, с обширным садом. С улицы белелся только бельведер.
Лета от сотворения мира семь тысяч семьдесят третьего, от Рождества же Христова 1565 года, в самый день Крещения, 6 января, к
высоким дубовым воротам обширных
хором князя Василия Прозоровского, находившихся невдалеке от Кремля, на самом берегу Москвы-реки, подъехали сани-пошевни, украшенные вычурной резьбой, покрытые дорогими коврами и запряженные шестеркою лошадей.
Но вот от
высокой избы с петухом на коньке вдруг отделилась
высокая мужская фигура и пошла по направлению к
хоромам. Ксения Яковлевна быстро, точно ужаленная, отскочила от окна, скорее упала, нежели села на покрытую мехом лавку и закрыла лицо руками.
Близ же этих
хором, на новой стройке, он жил уже года два в
высокой избе с вертящимся петушком на коньке.
Нет в этой местности ни
высоких гор, на которых любят кочевать караваны облаков, ни величественных рек, ни лесов дремучих, то поющих вам, как таинственный
хор духов, свою скорбную, долгую песнь, то разрывающихся ревом и треском урагана.
Помню только, с тех пор как себя помню,
высокий берег Москвы-реки, светлые излучины ее, обширные луга с
высокою травою, в которой запутывались мои детские ноги, озера, с небом своим оправленные в зелень этих лугов, на возвышении старинные
хоромы с теремками, поросшими мохом, плодовитый сад и в нем ключ.