Неточные совпадения
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился
в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные, короткие завитки волос на
затылке,
в который она так часто целовала его. Она ощупывала всё это и не могла ничего говорить; слезы душили ее.
Дарья Александровна,
в кофточке и с пришпиленными на
затылке косами уже редких, когда-то густых и прекрасных волос, с осунувшимся, худым лицом и большими, выдававшимися от худобы лица, испуганными глазами, стояла среди разбросанных по комнате вещей пред открытою шифоньеркой, из которой она выбирала что-то.
— Тебе бы так мучительно было одному, — сказала она и, подняв высоко руки, которые закрывали ее покрасневшие от удовольствия щеки, свернула на
затылке косы и зашпилила их. — Нет, — продолжала она, — она не знала… Я, к счастию, научилась многому
в Содене.
Он лежал
в первой комнате на постели, подложив одну руку под
затылок, а другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа
в замке не было. Я все это тотчас заметил… Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог — только он притворялся, будто не слышит.
Я лежал на диване, устремив глаза
в потолок и заложив руки под
затылок, когда Вернер взошел
в мою комнату. Он сел
в кресла, поставил трость
в угол, зевнул и объявил, что на дворе становится жарко. Я отвечал, что меня беспокоят мухи, — и мы оба замолчали.
Когда приходил к нему мужик и, почесавши рукою
затылок, говорил: «Барин, позволь отлучиться на работу, пóдать заработать», — «Ступай», — говорил он, куря трубку, и ему даже
в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать.
Открытый взгляд, лицо мужественное, бакенбарды и большие усы с проседью, стрижка низкая, а на
затылке даже под гребенку, шея толстая, широкая, так называемая
в три этажа или
в три складки с трещиной поперек, голос — бас с некоторою охрипью, движения генеральские.
Он выбежал проворно, с салфеткой
в руке, весь длинный и
в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом
затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему Богом покой.
Это был человек лет семидесяти, высокого роста,
в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением лица. Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на
затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной красоты.
Ее волосы сдвинулись
в беспорядке; у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся юбка обнажала колени; ресницы спали на щеке,
в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой руки, бывшей под головой, пригибался к
затылку.
Светлые с проседью, жиденькие волосы ее, по обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены
в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на ее
затылке.
Но между тем кого охота заберет,
Хоть
в раболепстве самом пылком,
Теперь, чтобы смешить народ,
Отважно жертвовать
затылком?
Шел он очень быстро, наклонив голову, держа руки
в карманах, и его походка напомнила Самгину, что он уже видел этого человека
в коридоре гостиницы, — видел сутулую спину его и круто стесанный
затылок в черных, гладко наклеенных волосах.
Точно уколотый или внезапно вспомнив нечто тревожное, Диомидов соскочил со стула и начал молча совать всем руку свою. Клим нашел, что Лидия держала эту слишком белую руку
в своей на несколько секунд больше, чем следует. Студент Маракуев тоже простился; он еще
в комнате молодецки надел фуражку на
затылок.
Он был широкоплечий, большеголовый, черные волосы зачесаны на
затылок и лежат плотно, как склеенные, обнажая высокий лоб, густые брови и круглые, точно виши», темные глаза
в глубоких глазницах. Кожа на костлявом лице его сероватая, на левой щеке бархатная родника, величиной с двадцатикопеечную монету, хрящеватый нос загнут вниз крючком, а губы толстые и яркие.
У окна сидел и курил человек
в поддевке, шелковой шапочке на голове, седая борода его дымилась, выпуклыми глазами он смотрел на человека против него, у этого человека лицо напоминает благородную морду датского дога — нижняя часть слишком высунулась вперед, а лоб опрокинут к
затылку, рядом с ним дремали еще двое, один безмолвно, другой — чмокая с сожалением и сердито.
— Семинарист, — повторил Долганов, снова закидывая волосы на
затылок так, что обнажились раковины ушей, совершенно схожих с вопросительными знаками. — Затем, я — человек, убежденный, что мир осваивается воображением, а не размышлением. Человек прежде всего — художник. Размышление только вводит порядок
в его опыт, да!
Маракуев приподнял голову, потом, упираясь руками
в диван, очень осторожно сел и, усмехаясь совершенно невероятной гримасой, от которой рот его изогнулся серпом, исцарапанное лицо уродливо расплылось, а уши отодвинулись к
затылку, сказал...
— Это вы, Самгин? — окрикнул его человек, которого он только что обогнал. Его подхватил под руку Тагильский,
в сером пальто,
в шляпе, сдвинутой на
затылок, и нетрезвый; фарфоровое лицо его
в красных пятнах, глаза широко открыты и смотрят напряженно, точно боясь мигнуть.
Все
в нем не согласовалось, спорило, и особенно назойливо лез
в глаза его маленький, узколобый череп, скудно покрытый светлыми волосами, вытянутый к
затылку.
Впереди его двое молодых ребят вели под руки третьего,
в котиковой шапке, сдвинутой на
затылок, с комьями красного снега на спине.
Потом снова скакали взмыленные лошади Власовского, кучер останавливал их на скаку, полицмейстер, стоя, размахивал руками, кричал
в окна домов, на рабочих, на полицейских и мальчишек, а окричав людей, устало валился на сиденье коляски и толчком
в спину кучера снова гнал лошадей. Длинные усы его, грозно шевелясь, загибались к
затылку.
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо
в одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила
затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Внезапно явился Макаров,
в отрепанной шинели,
в фуражке, сдвинутой на
затылок,
в стоптанных сапогах. Он имел вид человека, который только что убежал откуда-то, очень устал и теперь ему все равно.
Кричал, сидя
в санях извозчика, Туробоев, с забинтованной головой,
в старой, уродливой шапке, съехавшей ему на
затылок.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды,
затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова.
В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Это говорил высоким, но тусклым голосом щегольски одетый человек небольшого роста, черные волосы его зачесаны на
затылок, обнажая угловатый высокий лоб, темные глаза
в глубоких глазницах, желтоватую кожу щек, тонкогубый рот с черненькими полосками сбритых усов и острый подбородок.
— Ур-ра! — взревела вся площадь, а лысоватый, запрокинув голову, ударив
затылком в грудь Самгина, слезливо и тонко застонал...
Из них только один,
в каракулевой шапке, прятал бородатое лицо
в поднятом воротнике мехового пальто, трое — видимо, рабочие, а пятый — пожилой человек, бритый, седоусый, шел сдвинув мохнатую папаху на
затылок, открыв высокий лоб, тыкая
в снег суковатой палкой.
Самгину восклицание Таисьи показалось радостным, рукопожатие ее особенно крепким; Юрин, как всегда, полулежал
в кресле, вытянув ноги под стол, опираясь
затылком в спинку кресла, глядя
в потолок; он протянул Самгину бессильную руку, не взглянув на него. Таисья на стуле, рядом с ним, пред нею тетрадь,
в ее руке — карандаш.
«Общественные инстинкты» он проговорил гнусаво,
в нос и сморщив лицо, затем, опустив руки на
затылок, спросил с негодованием...
В стороне, туго натянутый, стоял Туробоев, упорно глядя
в шишковатый, выпуклый
затылок Лютова, и, медленно передвигая папиросу из угла
в угол рта, как бы беззвучно шептал что-то.
И, думая словами, он пытался представить себе порядок и количество неприятных хлопот, которые ожидают его. Хлопоты начались немедленно: явился человек
в черном сюртуке, краснощекий, усатый, с толстым слоем черных волос на голове, зачесанные на
затылок, они придают ему сходство с дьяконом, а черноусое лицо напоминает о полицейском. Большой, плотный, он должен бы говорить басом, но говорит высоким, звонким тенором...
И, прижав Самгина к стене, Лютов,
в расстегнутом пальто,
в шапке, сдвинутой на
затылок, шепнул
в лицо ему...
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись на толпу, казаки подняли нагайки, но
в те же секунды его приподняло с земли и
в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом
в бок лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул
в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом с ним стоял седой человек, похожий на шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на
затылок, человек ревел басом...
— Знал. Знаю. Студентом был
в его кружке, потом он свел меня с рабочими. Отлично преподавал Маркса, а сам — фантаст. Впрочем, это не мешает ему быть с людями примитивным, как топор. Вообще же парень для драки. — Пробормотав эту характеристику торопливо и как бы устало, Попов высунулся из кресла, точно его что-то ударило по
затылку, и спросил...
В синем табачном дыме, пропитанном запахом кожи, масла, дегтя, Самгин видел вытянутые шеи,
затылки, лохматые головы, они подскакивали, исчезали, как пузыри на воде.
Проехал воз, огромный, хитро нагруженный венскими стульями, связанные соломой, они возвышались почти до вторых этажей, толстая рыжая лошадь и краснорожий ломовой извозчик,
в сравнении с величиной воза, были смешно маленькими, рядом с извозчиком шагал студент
в расстегнутом пальто,
в фуражке на
затылке, размахивая руками, он кричит...
Он видел, что Варвара особенно отличает Нифонта Кумова, высокого юношу, с головой, некрасиво удлиненной к
затылку, и узким, большеносым лицом
в темненьком пухе бороды и усов.
За спиной редактора стоял шкаф, тесно набитый книгами,
в стеклах шкафа отражалась серая спина, круглые, бабьи плечи, тускло блестел голый
затылок, казалось, что
в книжном шкафе заперт двойник редактора.
За углом, на тумбе, сидел, вздрагивая всем телом, качаясь и тихонько всхлипывая, маленький, толстый старичок с рыжеватой бородкой,
в пальто, измазанном грязью; старичка с боков поддерживали двое: постовой полицейский и человек
в котелке, сдвинутом на
затылок; лицо этого человека было надуто, глаза изумленно вытаращены, он прилаживал мокрую, измятую фуражку на голову старика и шипел, взвизгивал...
Три слова он произнес, как одно. Самгин видел только спины и
затылки людей; ускорив шаг, он быстро миновал их, но все-таки его настигли торопливые и очень внятные
в морозной тишине слова...
Вдоль стены — шесть корчаг, а за ними,
в углу на ящике, сидел, прислонясь к стене
затылком и спиною, вытянув длинные, тонкие ноги верблюда, человек
в сером подряснике.
Это сопоставление понравилось Климу, как всегда нравились ему упрощающие мысли. Он заметил, что и сам Томилин удивлен своим открытием, видимо — случайным. Швырнув тяжелую книгу на койку, он шевелил бровями, глядя
в окно, закинув руки за шею, под свой плоский
затылок.
Но их было десятка два, пятеро играли
в карты, сидя за большим рабочим столом, человек семь окружали игроков, две растрепанных головы торчали на краю приземистой печи, невидимый,
в углу, тихонько, тенорком напевал заунывную песню, ему подыгрывала гармоника, на ларе для теста лежал, закинув руки под
затылок, большой кудрявый человек, подсвистывая песне.
Вагон встряхивало, качало, шипел паровоз, кричали люди; невидимый
в темноте сосед Клима сорвал занавеску с окна, обнажив светло-голубой квадрат неба и две звезды на нем; Самгин зажег спичку и увидел пред собою широкую спину, мясистую шею, жирный
затылок; обладатель этих достоинств, прижав лоб свой к стеклу, говорил вызывающим тоном...
Большой, бородатый человек, удивительно пыльный, припадая на одну ногу, свалился
в двух шагах от Самгина, крякнул, достал пальцами из волос
затылка кровь, стряхнул ее с пальцев на землю и, вытирая руку о передник, сказал ровным голосом, точно вывеску прочитал...
В столовой, у стола, сидел другой офицер, небольшого роста, с темным лицом, остроносый, лысоватый,
в седой щетине на черепе и верхней губе, человек очень пехотного вида; мундир его вздулся на спине горбом, воротник наехал на
затылок. Он перелистывал тетрадки и, когда вошел Клим, спросил, взглянув на него плоскими глазами...
В день похорон с утра подул сильный ветер и как раз на восток,
в направлении кладбища. Он толкал людей
в спины, мешал шагать женщинам, поддувая юбки, путал прически мужчин, забрасывая волосы с
затылков на лбы и щеки. Пение хора он относил вперед процессии, и Самгин, ведя Варвару под руку, шагая сзади Спивак и матери, слышал только приглушенный крик...
Говоря, Долганов смотрел на Клима так, что Самгин понял: этот чудак настраивается к бою; он уже обеими руками забросил волосы на
затылок, и они вздыбились там некрасивой кучей. Вообще волосы его лежали на голове неровно, как будто череп Долганова имел форму шляпки кованого гвоздя. Постепенно впадая
в тон проповедника, он обругал Трейчке, Бисмарка, еще каких-то уже незнакомых Климу немцев, чувствовалось, что он привык и умеет ораторствовать.