Неточные совпадения
Отец Иоанн ни на каких обедах и завтраках не позволял им оставаться, так как им всегда почти накрывали или
в лакейской, или где-нибудь
в задних
комнатах: он не хотел, чтобы духовенство было так публично унижаемо; сам же он остался и уселся
в передний угол, а дьякон все ходил и посматривал то
в одну соседскую
комнату, то
в другую, и даже заглядывал под
ларь в передней.
Глаза, устремленные вперед, блистали тем страшным блеском, которым иногда блещут живые глаза сквозь прорези черной маски; испытующий и укоризненный луч их, казалось, следовал за вами во все углы
комнаты, и улыбка, растягивая узкие и сжатые губы, была более презрительная, чем насмешливая; всякий раз, когда Жорж смотрел на эту голову, он видел
в ней новое выражение; — она сделалась его собеседником
в минуты одиночества и мечтания — и он, как партизан Байрона, назвал ее портретом
Лары.
— Вы говорите как дитя. Мне жаль вас; я не желаю, чтобы это случилось с вами.
Лара! Ты когда-то хотела ехать ко мне
в деревню: я живу очень тесно и, зная твою привычку к этому удобному домику, я не хотел лишать тебя необходимого комфорта; я не принял тогда твоей жертвы, но нынче я тебя прошу: поедем
в деревню! Теперь лето; я себя устрою кое-как
в чуланчике, а ты займешь
комнату, а тем временем кончится постройка, и к зиме ты будешь помещена совсем удобно.
В это же самое мгновенье,
в другой
комнате,
Лара, упершись одною рукой
в бледный лоб Подозерова и поднимая тоненьким пальцем его зеницы, другою крепко сжала его руку и, глядя перепуганным взглядом
в расширенные зрачки больного, шептала...
Жозеф не говорил сестре о деньгах, а она его о них не спрашивала. К тому же, брат и сестра почти не оставались наедине, потому что Глафира Васильевна считала своею обязанностию ласкать «бедную
Лару». Лариса провела ночь
в смежной с Глафирой
комнате и долго говорила о своем житье, о муже, о тетке, о Синтяниной, о своем неодолимом от последней отвращении.
Не успели уложить
Лару, как
в комнату ее вошла Бодростина: она очень ласково повидалась с Синтяниной, поинтересовалась здоровьем Ларисы и, выходя, дала понять Александре Ивановне, что желала бы с нею говорить. Та встала, и они вышли
в соседнюю
комнату.
— Да, да! Непременно
в эту минуту, или никогда! Андрей, я вас люблю! Не отвергайте меня! Бога ради не отвергайте! — настойчиво и твердо выговорила
Лара и быстро выбежала из
комнаты.
В этом и не было ошибки: тотчас по уходе Синтяниной
Лара, едва держась на ногах, вышла из
комнаты и через час возвратилась вся бледная, расстроенная и упала
в кресло, сжимая рукой
в кармане блузы небольшой бумажный сверточек.
Висленев всячески содействовал их сближению, которое, впрочем, не переходило пределов простого дружества, о чем Жозеф, может быть, и сожалел,
в чем, может быть, и сомневался, так как тотчас же после устроенного им свидания
Лары с Гордановым
в своей
комнате начал писать Павлу Николаевичу записочки о ссуде его деньгами, по одной стереотипной форме, постоянно
в таких выражениях: «Поль, если ты любишь мою бедную сестренку
Лару, пришли мне, пожалуйста, столько-то рублей».
Она застала
Лару одну
в ее
комнате во флигеле, насупленную и надутую, но одетую чрезвычайно к лицу и по-гостиному… Она ждала, что ее позовут, и ждала напрасно. Она поняла, что гостья это видит, и просила ее...
Огни
в большинстве
комнат сгасли и
в доме остались только сама госпожа, прислуга да генеральша, ускользнувшая к
Ларе.
Синтянина не ошиблась:
Лара сама искала объяснения, и чуть только Синтянина появилась
в ее
комнате, она закивала ей головой и зашептала...
Лара в страхе подвинулась к нему и, робко прильнув к его губам устами, кинулась назад
в комнату.
Лара вдруг обнаружила быстрейшую распорядительность: она, с помощью двух слуг и Катерины Астафьевны с генеральшей,
в несколько минут обратила
комнату брата
в удобное помещение для больного и, позвав врача, пользовавшего Подозерова, объявила Форовой и Синтяниной, что больной требует покоя и должен остаться исключительно на одних ее попечениях.
Лара сидела одна
в своей
комнате: она провела ночь без сна и утром не выходила. Муж постучал к ней пред обедом: она отперла дверь и снова села на место.
— Пустите меня! нас непременно увидят… — чуть слышно прошептала
Лара,
в страхе оборачивая лицо к двери теткиной
комнаты. Но лишь только она сделала это движение, как, обхваченная рукой Горданова, уже очутилась на подоконнике и голова ее лежала на плече Павла Николаевича. Горданов обнимал ее и жарко целовал ее трепещущие губы, ее шею, плечи и глаза, на которых дрожали и замирали слезы.
Вокруг царствовала глубочайшая тишина, посреди которой Синтянина, казалось, слышала робкое и скорое биение сердца
Лары. По
комнате слабо разливался свет ночной лампады, который едва позволял различать предметы. Молодая женщина всматривалась
в лицо Ларисы, прислушивалась и, ничего не слыша, решительно не понимала, для чего та ее разбудила и заставляет ее знаками молчать.
Комната была просторная,
в три окна, выходивших
в садик прямо из передней, где на „
ларе“ постлали Чурилину. Внизу же ночевал и Хрящев.
В мезонине флигеля жил Первач.