Неточные совпадения
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти
в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо
пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай
в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Самгин слушал изумленно, следя за игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо покраснело, до того густо, что обнаружился слой
пудры, шея тоже налилась кровью, и кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала головой, пальцы рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для сахара. Самгин никогда не видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал голову свою
в плечи, спрашивал себя...
В ее комнате стоял тяжелый запах
пудры, духов и от обилия мебели было тесно, как
в лавочке старьевщика. Она села на кушетку, приняв позу Юлии Рекамье с портрета Давида, и спросила об отце. Но, узнав, что Клим застал его уже без языка, тотчас же осведомилась, произнося слова
в нос...
Мать, осторожно, чтоб не стереть
пудру со щек, прикладывала ко глазам своим миниатюрный платочек, но Клим видел, что
в платке нет нужды, глаза совершенно сухи.
Все теперь заслонилось
в его глазах счастьем: контора, тележка отца, замшевые перчатки, замасленные счеты — вся деловая жизнь.
В его памяти воскресла только благоухающая комната его матери, варьяции Герца, княжеская галерея, голубые глаза, каштановые волосы под
пудрой — и все это покрывал какой-то нежный голос Ольги: он
в уме слышал ее пение…
Да и
в самом Верхлёве стоит, хотя большую часть года пустой, запертой дом, но туда частенько забирается шаловливый мальчик, и там видит он длинные залы и галереи, темные портреты на стенах, не с грубой свежестью, не с жесткими большими руками, — видит томные голубые глаза, волосы под
пудрой, белые, изнеженные лица, полные груди, нежные с синими жилками руки
в трепещущих манжетах, гордо положенные на эфес шпаги; видит ряд благородно-бесполезно
в неге протекших поколений,
в парче, бархате и кружевах.
И бабушка настояла, чтоб подали кофе. Райский с любопытством глядел на барыню, набеленную
пудрой,
в локонах, с розовыми лентами на шляпке и на груди, значительно открытой, и
в ботинке пятилетнего ребенка, так что кровь от этого прилила ей
в голову. Перчатки были новые, желтые, лайковые, но они лопнули по швам, потому что были меньше руки.
Из спальни вышла молодая особа с папильотками
в волосах и следами грима и
пудры на усталом лице.
Поставят тебе, рассказывала она
в старости, войлочный шлык на голову, волосы все зачешут кверху, салом вымажут, мукой посыплют, железных булавок натыкают — не отмоешь потом; а
в гости без
пудры нельзя — обидятся, — мука!
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым мама,
в подражание модным петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр глядеть на то, как закатывается солнце на другой стороне реки,
в Черниговской губернии, — разве он не видел, как ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под
пудрой, разве он не улавливал
в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как зеленый луг под солнцем, когда приходил Павел Эдуардович.
Но когда зажгли огни и младшая экономка Зося постучала ей
в дверь со словами: «Барышня, одеваться!..
В залу!» — она быстро умылась, оделась, припудрила синяк, замазала царапину белилами и розовой
пудрой и вышла
в залу, жалкая, но гордая, избитая, но с глазами, горевшими нестерпимым озлоблением и нечеловеческой красотой.
Закончив свой туалет тем, что подбелила себе лицо
пудрой, она вышла
в будуар, где усевшись, послала горничную пригласить к ней Аггея Никитича, а также и поручика.
В вестибюле стоял ад; я пробивался среди плеч, спин и локтей,
в духоте, запахе
пудры и табаку к лестнице, по которой сбегали и взбегали разряженные маски.
— Да, любит настолько, насколько ей
в ее годы и при ее темпераменте нужен мужчина. Со мной ей было бы так же трудно расстаться, как с
пудрой или папильотками. Я для нее необходимая составная часть ее будуара.
А придешь, увидишь эти большие унылые комнаты, эти пестрые штофные мебели, этого приветливого и бездушного старика
в шелковой «дульетке» нараспашку,
в белом жабо и белом галстухе, с маншетками на пальцах, с «супсоном»
пудры (так выражался его камердинер) на зачесанных назад волосах, захватит тебе дыхание этот душный запах амбры, и сердце так и упадет.
Отворив дверь, Эдвардс вошел к крошечную низкую комнату, расположенную под первой галереей для зрителей; нестерпимо было
в ней от духоты и жары; к конюшенному воздуху, разогретому газом, присоединялся запах табачного дыма, помады и пива; с одной стороны красовалось зеркальце
в деревянной раме, обсыпанной
пудрой; подле, на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи; дальше, на деревянном гвозде, торчала остроконечная войлоковая шапка с павлиньим пером на боку; несколько цветных камзолов, шитых блестками, и часть мужской обыденной одежды громоздились
в углу на столе.
Стекла и рамы вырезало
в верхней части, как ножом, и тучей
пудры понеслась штукатурка по всей бильярдной.
После обеда,
в семь часов,
в комнату его вошла Прасковья Федоровна, одетая как на вечер, с толстыми, подтянутыми грудями и с следами
пудры на лице. Она еще утром напоминала ему о поездке их
в театр. Была приезжая Сарра Бернар, и у них была ложа, которую он настоял, чтоб они взяли. Теперь он забыл про это, и ее наряд оскорбил его. Но он скрыл свое оскорбление, когда вспомнил, что он сам настаивал, чтоб они достали ложу и ехали, потому что это для детей воспитательное эстетическое наслаждение.
В коридорах пахло конюшней, газом, тырсой, которой посыпают арену, и обыкновенным запахом зрительных зал — смешанным запахом новых лайковых перчаток и
пудры.
Советница. Так, душа моя: я сама с тобою одних сентиментов; я вижу, что у тебя на голове
пудра, а есть ли что
в голове, того, черт меня возьми, приметить не могу.
Только черты у него, окаймленные белым облаком
пудры, казались еще строже, заостреннее и резче, а
в маленьких желтых глазах просвечивало какое-то угрюмое упрямство.
Тяжелый и важный век этих старых ворчунов, обсыпанных
пудрою и нюхательным табаком, сенаторов и кавалеров ордена св. Владимира первой степени, с тростью
в руках и гайдуками за каретой, — век этих стариков, говоривших громко, смело и несколько
в нос, — был разом подрезан воцарением Павла Петровича.
Вхожу я, князь изволит
в пудермантеле сидеть, и один парикмахер
в шитом французском кафтане причесывает, а другой держит на серебряном блюде помаду,
пудру и гребенки.
Студент пересилил себя и как-то сбоку, неуклюже, исподлобья взглянул на нее. И у него даже захватило горло: до того противным показалось ему ее раскрасневшееся лицо со следами
пудры у ноздрей и на подбородке, мелкие морщинки около глаз и на верхней губе, которых он раньше не замечал, и
в особенности ее молящий, тревожный, полный виноватой преданности, какой-то собачий взгляд. Содрогаясь спиной от гадливости, он отвернулся.
Нина Александровна сидит
в задумчивости и нюхает спирт. Елена
в длинной батистовой юбке,
в кружевной кофте, уже совсем причесанная, лицо осыпано
пудрой, входит из двери справа.
Желтые щеки у нее обвисали, как у легавой собаки, сыпалась
пудра с лица, и коричневые, большие шарообразные веки спускались из-под лба, как железный ставень
в магазине, и снова поднимались.
Малиновые с золотом обои, яркий свет двух канделябров, блеск хрусталя, гора фруктов и бутылки
в серебряных вазах, Менотти, лежащий без сюртука на диване, и Вильсон с расстегнутым корсажем, запах духов, вина, сигары,
пудры, — все это сначала ошеломило ее; потом она кинулась на Вильсон и несколько раз ударила ее кулаком
в лицо. Та завизжала, и началась свалка…
Мне памятно еще до этих пор,
Какие я выдумывал уловки,
Чтоб изменить искусно разговор,
Когда предметы делались неловки;
А прошлый век, Екатеринин двор,
Роброны,
пудра, фижмы иль шнуровки,
И даже сам Державин, автор од,
Уж издали меня бросали
в пот.
Хвалынцев машинально стал оглядывать залу: узкие потускнелые зеркала с бронзовой инкрустацией; хрустальная люстра под росписным потолком; у мебели тонкие точеные ножки и ручки,
в виде египетских грифов и мумий; давным-давно слинялый и выцвевший штоф на спинках и сиденьях; темные портреты, а на портретах все Екатерининская
пудра да высочайшие Александровские воротники, жабо да хохлы, скученные на лоб.
Наконец черненький Хвостик изогнулся дугою, выпрыгнул из рук державшей его Они Лихаревой и метнулся
в угол. Через минуту грациозное животное уже карабкалось по стволу большой сучковатой липы… Оттуда перепрыгнуло на запушенную снегом ветку и, обдав недоумевавших испуганных и смущенных девочек целой тучей снежной
пудры, очутилось на заборе, отделяющем от улицы приютский сад.
Неосторожный человек при малейшем прикосновении к ним осыпается
в изобилии серой
пудрой.
Во время этого разговора
в одной из множества комнаток, на которые разделено закулисное пространство, сидела Илька. Комната, пропитанная запахами духов,
пудры и светильного газа, носила сразу три названия: уборной, приемной и комнаты m-lle такой-то…У Ильки была самая лучшая комната. Она сидела на диване, обитом свежим пунцовым, режущим глаза, бархатом. Под ее ногами был разостлан прекрасный цветистый ковер. Вся комната была залита розовым светом, исходившим от лампы с розовым абажуром…
A на комоде, стоявшем тут же,
в углу, опрокидывая банки с
пудрой и помадой, строя перед зеркалом самые невозможные рожицы, Коко плясал какой-то неведомый танец, потряхивая
в воздухе рукой, вооруженной большими портняжными ножницами, теми самыми ножницами, которыми две недели тому назад обстриг старый фокусник Тасю.
И вначале Таисия плакала день и ночь, так как ничего не умела делать, и ее без стеснения ругали дурой и гоняли со службы; потом приспособилась, крепко уселась
в конторе одного большого торгового дома и успокоилась; и несколько лет единственным настоящим ее мучением была краснота носа, ничем не устранимая, противная, заметная даже под
пудрой.
Голова эта была светлорусая,
в природных завитках, без
пудры, которая считалась необходимой при дворе.
Жени,
в бархатной шубке, с накладкой завитых волос,
в открытой шляпе; на вид еще очень молодая, с запахом
пудры. Но, обнимая ее, Антонина Сергеевна не чувствовала своей прежней кузины.
Она встала и медленно приближалась к дочери, с протянутыми руками, видного роста,
в корсете под шелковым капотом с треном,
в белой кружевной косынке, покрывавшей и голову. На лицо падала тень, и она смотрела моложаво, с чуть заметными морщинами, со слоем желтой
пудры; глаза, узкие и близорукие, приобрели привычку мигать и щуриться; на лбу лежали кудерьки напудренных волос; зубы она сохранила и щеголяла ими, а всего больше руками замечательной тонкости и белизны, с дюжиной колец на каждой кисти.
Дмитревский спешил заняться своим туалетом, который
в то время занимал очень много времени, особенно убор головы с косой, буклями и
пудрой.
В его лавке находилось
в изобилии все, что нужно для военного человека: чай, сахар, кофе, сливки, молоко, хлеб, булки, мыло, клей, мел, позументы, сапожный товар, вакса,
пудра, медь, огурцы, капуста, колбаса и прочее.
Пруссия могла выставить только 150 000 человек, считая
в этом числе 20 000 саксонцев; и эти солдаты не воевали со времен Фридриха Великого, были одеты
в неуклюжие мундиры, делавшие их удивительно неповоротливыми, не имели шинелей, на головах носили косы и употребляли
пудру; стреляли дурно; к тому же все главные начальники и генералы были люди старые, например, главнокомандующему, герцогу Брауншвейгскому было 71 год, а принцу Гогенлоэ и Блюхеру более 60 лет; кто-то сосчитал года 19 генералов магдебургского округа, и
в сумме получилось 1 300 лет.
Понятно, что отсутствие
пудры на голове, видимая причина начала припадка, была только той каплей, которая переполнила сосуд. Начало непонятных припадков нелюдимости, доходившей до болезненного состояния, надо искать
в более отдаленном от описываемого нами времени жизни Григория Александровича Потемкина.
Одна, густо покрытая
пудрой, сухая, с молодою талией,
в темном; другая подводила глаза и красила губы, полненькая, с накладкой на лбу, нарядная, распространяющая вокруг себя запах духов Chypre; []Шипр (фр.). третья — помоложе, менее болтливая и резкая
в манерах, курила и то и дело наводила длинный черепаховый лорнет на молодого человека, сидевшего рядом с ней, совсем женоподобного, еще безбородого и подзавитого,
в открытом «смокинге» с шелковыми отворотами.
Лушкина обняла гостью, и прикосновение ее жирного тела, от которого пахло рисовою
пудрой, заставило Антонину Сергеевну брезгливо вздрогнуть. Шумно представила ей хозяйка дам, сидевших около чайного столика с тремя этажерками. Серебро и фарфор, вазы с печеньем, граненые графинчики покрывали столик разнообразным блеском.
В свете двух больших японских ламп выступали ценные вещи со стен и изо всех углов: их было так же много
в тесноватой гостиной, как и
в зале.
Наскоро оделся кабинет-министр и отправился во дворец. Внезапному его там появлению изумились, как удивились бы появлению преступника, сорвавшегося с цепи. Придворные со страхом перешептывались; никто не смел доложить о нем императрице. Недолго находился он
в этом положении и собирался уж идти далее, прямо
в кабинет ее величества, как навстречу ему, из внутренних покоев — Педрилло. Наклонив голову, как разъяренный бык, прямо, всею силою, —
в грудь Волынского. На груди означился круг от
пудры.
Князь ходил по-старинному,
в кафтане и
пудре.
Ее дряблое лицо с остатками
пудры, дерзкий рот и злые глаза дразнили его нестерпимо-нахально. Он приподнялся
в постели, схватил ее своими еще опухшими от ревматизма руками, точно хотел пригнуть ее и поставить на колени.
Но
в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный
пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова; несмотря на то, что он уже давно
в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов.
Это была сорокалетняя, толстеющая женщина, с помятым лицом, коротким носом и большими зеленоватыми глазами.
В вагоне она не успела подправить себе щеки и остальные части своего лица, а только напудрилась, и запах
пудры сейчас же перенес Стягина
в Париж,
в ее квартиру, всю пропитанную этим запахом.