Неточные совпадения
Иногда он кажется так счастлив, глаза горят, и наблюдатель только что предположит
в нем открытый характер, сообщительность и даже болтливость, как через
час, через два, взглянув на него, поразится бледностью его лица, каким-то внутренним и, кажется, неисцелимым
страданием, как будто он отроду не улыбнулся.
Но когда настал
час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности
в глазах пошла среди павшего царства,
в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню
страдания на лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Кирсанов сказал, что он очень внимательно исследовал больную и совершенно согласен с Карлом Федорычем, что болезнь неизлечима; а агония
в этой болезни — мучительна; да и вообще, каждый лишний
час, проживаемый больною, лишний
час страдания; поэтому он считает обязанностью консилиума составить определение, что, по человеколюбию, следует прекратить
страдания больной приемом морфия, от которого она уж не проснулась бы.
Ого! я невредим.
Каким
страданиям земным
На жертву грудь моя ни предавалась,
А я всё жив… я счастия желал,
И
в виде ангела мне бог его послал;
Мое преступное дыханье
В нем осквернило божество,
И вот оно, прекрасное созданье.
Смотрите — холодно, мертво.
Раз
в жизни человека мне чужого,
Рискуя честию, от гибели я спас,
А он — смеясь, шутя, не говоря ни слова,
Он отнял у меня всё, всё — и через
час.
Иногда это странное шествие ночью последних
страданий Христа — изливается на маленькую площадь неправильных очертаний, — эти площади, точно дыры, протертые временем
в каменной одежде города, — потом снова всё втиснуто
в щель улицы, как бы стремясь раздвинуть ее, и не один
час этот мрачный змей, каждое кольцо которого — живое тело человека, ползает по городу, накрытому молчаливым небом, вслед за женщиной, возбуждающей странные догадки.
Они были душа этого огромного тела — потому что нищета душа порока и преступлений; теперь настал
час их торжества; теперь они могли
в свою очередь насмеяться над богатством, теперь они превратили свои лохмотья
в царские одежды и кровью смывали с них пятна грязи; это был пурпур
в своем роде; чем менее они надеялись повелевать, тем ужаснее было их царствование; надобно же вознаградить целую жизнь
страданий хотя одной минутой торжества; нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было — обида, один — но смертельный.
И догадался; — с досадой смотрел он на веселую толпу и думал о будущем, рассчитывал дни, сквозь зубы бормотал какие-то упреки… и потом, обратившись к дому… сказал: так точно! слух этот не лжив… через несколько недель здесь будет кровь, и больше; почему они не заплотят за долголетнее веселье одним днем
страдания, когда другие, после бесчисленных мук, не получают ни одной минуты счастья!.. для чего они любимцы неба, а не я! — о, создатель, если б ты меня любил — как сына, — нет, — как приемыша… половина моей благодарности перевесила бы все их молитвы… — но ты меня проклял
в час рождения… и я прокляну твое владычество,
в час моей кончины…
В избе на рюминском хуторе тоже видно было, что народ гуляет; даже Алены не было дома, и только одна Петровна стояла на коленях перед иконой и, тепля грошовую свечечку из желтого воска, клала земные поклоны, плакала и, задыхаясь, читала: «Буди благословен день и
час,
в онь же господь наш Иисус Христос
страдание претерпел».
В те
часы, когда Пётр особенно ясно, с унынием ощущал, что Наталья нежеланна ему, он заставлял себя вспоминать её
в жуткий день рождения первого сына. Мучительно тянулся девятнадцатый
час её
страданий, когда тёща, испуганная,
в слезах, привела его
в комнату, полную какой-то особенной духоты. Извиваясь на смятой постели, выкатив искажённые лютой болью глаза, растрёпанная, потная и непохожая на себя, жена встретила его звериным воем...
Бывало, я искал могучею душой
Забот, трудов, глубоких ощущений,
В страданиях мой пробуждался гений
И весело боролся я с судьбой;
И был я горд, и силен, и свободен,
На жизнь глядел, как на игрушку я,
И
в злобе был я благороден,
И жалость не смешна казалася моя,
Но
час пришел — и я упал, — ничтожный,
Безумец, безоружен против мук и зла;
Добро, как счастие, мне стало невозможно.
И месть, как жизнь, мне тяжела…
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость, смерть других людей, он замечает еще и то, что и самое его существование,
в котором одном он чувствует настоящую, полную жизнь, каждым
часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся
страданиям, по самому свойству своему есть только не перестающее приближение к смерти, к тому состоянию,
в котором вместе с жизнью личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни было блага личности.
Как
в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 160 000 русских и французов — всех страстей, желаний, раскаяний, унижений,
страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей — был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Все так же настойчиво и сурово допрашивал он, и целыми
часами входила
в ухо его робкая неразборчивая речь, и смысл каждой речи был
страдание, страх и великое ожидание.