Неточные совпадения
Маргарита говорила вполголоса, ленивенько растягивая пустые слова, ни о чем не спрашивая. Клим тоже не находил, о чем можно говорить с нею. Чувствуя себя глупым и немного смущаясь этим, он улыбался. Сидя на стуле плечо в плечо с гостем, Маргарита заглядывала в лицо его поглощающим взглядом, точно вспоминая о чем-то, это очень волновало Клима, он осторожно
гладил плечо ее,
грудь и не находил в себе решимости на большее. Выпили по две рюмки портвейна, затем Маргарита спросила...
Драка пред магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела; у фонаря, обняв его одной рукой, стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком воздух на лицо свое; на лице его были видны только зубы; среди улицы столбом стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими руками,
гладил бока свои,
грудь, живот и тряс бородой; напротив, у ворот дома, лежал гимназист, против магазина, головою на панель, растянулся человек в розовой рубахе.
Урядник надел фуражку, поправил медали на
груди и ударил мужика по лысому затылку. Мужик отскочил, побежал, остановясь,
погладил голову свою и горестно сказал, глядя на крыльцо школы...
За окном шелестел дождь,
гладя стекла. Вспыхнул газовый фонарь, бескровный огонь его осветил мелкий, серый бисер дождевых капель, Лидия замолчала, скрестив руки на
груди, рассеянно глядя в окно. Клим спросил: что такое дядя Хрисанф?
Самое значительное и очень неприятное рассказал Климу о народе отец. В сумерках осеннего вечера он, полураздетый и мягонький, как цыпленок, уютно лежал на диване, — он умел лежать удивительно уютно. Клим, положа голову на шерстяную
грудь его,
гладил ладонью лайковые щеки отца, тугие, как новый резиновый мяч. Отец спросил: что сегодня говорила бабушка на уроке закона божия?
— Милый, — прошептала она, не открывая глаз, и,
гладя ладонями
груди свои, повторила: — Милый…
Ночь идет, и с нею льется в
грудь нечто сильное, освежающее, как добрая ласка матери, тишина мягко
гладит сердце теплой мохнатой рукою, и стирается в памяти всё, что нужно забыть, — вся едкая, мелкая пыль дня.
Михаил Поликарпович после того, подсел к сыну и — нет-нет, да и
погладит его по голове. Все эти нежности отца растрогали, наконец, Павла до глубины души. Он вдруг схватил и обнял старика, начал целовать его в
грудь, лицо, щеки.
Игнат был одет в толстое осеннее пальто из мохнатой материи, и оно ему нравилось, мать видела, как любовно
гладил он ладонью рукав, как осматривал себя, тяжело ворочая крепкой шеей. И в
груди ее мягко билось...
Сложив тяжелые руки Егора на
груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову, мать, отирая слезы, подошла к Людмиле, наклонилась над нею, тихо
погладила ее густые волосы. Женщина медленно повернулась к ней, ее матовые глаза болезненно расширились, она встала на ноги и дрожащими губами зашептала...
В сердце ее вспыхнули тоска разочарования и — радость видеть Андрея. Вспыхнули, смешались в одно большое, жгучее чувство; оно обняло ее горячей волной, обняло, подняло, и она ткнулась лицом в
грудь Андрея. Он крепко сжал ее, руки его дрожали, мать молча, тихо плакала, он
гладил ее волосы и говорил, точно пел...
Он вышел из дому. Теплый весенний воздух с нежной лаской
гладил его щеки. Земля, недавно обсохшая после дождя, подавалась под ногами с приятной упругостью. Из-за заборов густо и низко свешивались на улицу белые шапки черемухи и лиловые — сирени. Что-то вдруг с необыкновенной силой расширилось в
груди Ромашова, как будто бы он собирался летать. Оглянувшись кругом и видя, что на улице никого нет, он вынул из кармана Шурочкино письмо, перечитал его и крепко прижался губами к ее подписи.
И вот, с горькими и радостными слезами, она прижалась к его
груди, рыдая и сотрясаясь голыми плечами науками и смачивая его рубашку. Он бережно, медленно, ласково
гладил по ее волосам рукою.
Сели на скамью под вишнями, золотые ленты легли им плечи, на
грудь и колена её, она их
гладила бледными руками, а сквозь кожу рук было видно кровь, цвета утренней зари.
Он снял рясу,
погладил себя по
груди и не спеша развернул сверток. Егорушка увидел жестяночку с зернистой икрой, кусочек балыка и французский хлеб.
Прижав к
груди своей голову сына, он
погладил его волосы и снова спросил...
«Как мальчишку, он меня учит», — обиженно подумал Пётр, проводив его. Пошёл в угол к умывальнику и остановился, увидав, что рядом с ним бесшумно двигается похожий на него человек, несчастно растрёпанный, с измятым лицом, испуганно выкатившимися глазами, двигается и красной рукою
гладит мокрую бороду, волосатую
грудь. Несколько секунд он не верил, что это его отражение в зеркале, над диваном, потом жалобно усмехнулся и снова стал вытирать куском льда лицо, шею,
грудь.
Был солнечный, прозрачный и холодный день; выпавший за ночь снег нежно лежал на улицах, на крышах и на плешивых бурых горах, а вода в заливе синела, как аметист, и небо было голубое, праздничное, улыбающееся. Молодые рыбаки в лодках были одеты только для приличия в одно исподнее белье, иные же были голы до пояса. Все они дрожали от холода, ежились, потирали озябшие руки и
груди. Стройно и необычно сладостно неслось пение хора по неподвижной
глади воды.
И,
гладя себя по
груди, такой же выпуклой и жирной, как его живот, он сказал...
— Смотри же, — заметила Ненила Макарьевна,
погладила ее по щеке и вышла вслед за мужем. Маша прислонилась к спинке кресел, опустила голову на
грудь, скрестила пальцы и долго глядела в окно, прищурив глазки… Легкая краска заиграла на свежих ее щеках; со вздохом выпрямилась она, принялась было шить, уронила иголку, оперла лицо на руку и, легонько покусывая кончики ногтей, задумалась… потом взглянула на свое плечо, на свою протянутую руку, встала, подошла к зеркалу, усмехнулась, надела шляпу и пошла в сад.
Порой слезы загорались в глазах ее; тогда старик нежно
гладил ее по голове, как ребенка, и она еще крепче обнимала его своею обнаженною, сверкающею, как снег, рукою и еще любовнее припадала к
груди его.
Длинная речь in Titum осталась неоконченною, молодой человек лет тринадцати, стройный, милый и бледный от внутреннего движения, бросился, не говоря ни слова, на шею Марьи Валериановны и спрятал голову на ее
груди; она
гладила его волосы, смеялась, плакала, целовала его.
Он стал рукой тихо
гладить ей голову, и ему нравилась эта ласка, — такая отеческая — ласка ребёнку. Матрёна в самом деле похожа была на ребёнка: она взобралась к нему на колени и сжалась у него на
груди в маленький, мягкий и тёплый комок.
Ветер ласково
гладил атласную
грудь моря; солнце грело ее своими горячими лучами, и море, дремотно вздыхая под нежной силой этих ласк, насыщало жаркий воздух соленым ароматом испарений. Зеленоватые волны, взбегая на желтый песок, сбрасывали на него белую пену, она с тихим звуком таяла на горячем песке, увлажняя его.
— Гуль-Гуль, голубушка, родная моя, опомнись! — утешала я девочку,
гладя ее черную головку, прильнувшую к моей
груди. — Зачем же плакать, Гуль-Гуль, если ты счастлива? Зачем же плакать, дитя! Не плакать, а радоваться надо.
Он налил вина нам и себе, выпил,
погладил ладонями свою широкую
грудь и продолжал, обращаясь больше ко мне, чем к студенту...
Она взяла в руки ее руку и стала нежно
гладить. Княгиня удивленно взглянула, — они были едва знакомы, — и вдруг порывисто сжала в ответ руку Кати. И молчала, сдерживая вздрагивания
груди, и крепко пожимала Катину руку.
Засим Риголетто
погладил ладонью широкую
грудь благородного отца и покрыл ее кровососными банками.
Усадив доктора за чай, он
погладил себя по широкой
груди и по животу, глубоко вздохнул и сказал...
Он тихонько расстегнул у кисти ее рукав и скользнул рукою по тонкой, голой руке к плечу. Она, все с тою же материнскою нежностью,
гладила его курчавую голову, прижавшуюся к ее
груди. И в темноте ее лицо становилось все грустнее и покорнее.
— Да как, право, и сказать не умею. Вот отдала бы за тебя все, что имею. Мне так всегда привольно с тобой: не наговорюсь, не насмотрюсь на тебя; все бы любовалась я тобой,
гладила бы кудри твои, нежила бы голову твою на
груди моей. О! Не умирай, Гритлих!.. Мне будет скучно без тебя, я не перенесу этого… Я люблю тебя ненасытно, как родного моего, как брата, как…
Была у Нинки особенность, Марк всегда ею любовался. Черные брови ее были в непрерывном движении: то медленно поднимутся высоко вверх, и лицо яснеет; то надвинутся на лоб, и как будто темное облако проходит по лицу. Сдерживая на тонких губах улыбку, он смотрел в ее лицо,
гладил косы, лежавшие на крепких плечах, и сладко ощущал, как к коленям его прижималась молодая девическая
грудь.
Вдали, на темной
глади реки, мелькает белое, едва заметное пятнышко; вот уж словно лебедь широкою
грудью разрезывает струи, сцепляется с другим товарищем, опрокинутым в воде, поднимает крылья…
— Да как, право, и сказать не умею. Вот отдала бы за тебя все, что имею. Мне так всегда приятно с тобой: не наговорюсь, не насмотрюсь на тебя, все бы любовалась я тобой,
гладила бы кудри твои, нежила бы голову твою на
груди моей. О! не умирай, Гритлих! Мне будет скучно без тебя, я не перенесу этого. Я люблю тебя ненасытно, как родного моего, как брата, как…
Король королеву по круглой головке
погладил, свите рукой махнул — расходись, мол, братцы, что ж нам карасями пучеглазыми друг на дружку смотреть-то… Королевича на руки подхватил, к широкой
груди притулил, — ни ответу, ни привету. Так втроем в опочивальню и ушли в тишину, как под лед нырнувши…
Борька опустил свой бидон на землю, отер потный лоб и весело замешался в общую кучу. Руки переплетались с ногами, у наклонявшихся девчат в вырезах блузок мелькали на миг, обжигая душу, грушевидные
груди. Стенька Верхотин лежал головой на коленях Тани, а она, наклонившись,
гладила его курчавую голову.
— Молись, Вася! — прошептала попадья,
гладя его холодные руки, сложенные на
груди, как у покойника.