Неточные совпадения
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний
бытия, погружаться в
глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
То, что называют «
бытием», не есть последняя
глубина.
Национализм может лишь утверждать и развивать то природно-историческое народное
бытие, в
глубине которого может загореться мессианская идея, как молния, сходящая с духовного неба.
В конце концов на большей
глубине открывается, что Истина, целостная истина есть Бог, что истина не есть соотношение или тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной реальности, объективного
бытия, а есть вхождение в божественную жизнь, находящуюся по ту сторону субъекта и объекта.
Можно сказать, что война происходит в небесах, в иных планах
бытия, в
глубинах духа, а на плоскости материальной видны лишь внешние знаки того, что совершается в
глубине.
Национальность есть индивидуальное
бытие, вне которого невозможно существование человечества, она заложена в самих
глубинах жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории, динамическое задание.
В начале был волевой акт, акт немца, вызвавший к
бытию весь мир из
глубины своего духа.
Только решительное обращение нашего сознания к
глубине национального
бытия и к широте
бытия всемирно-исторического ставит перед нами захватывающие творческие проблемы.
Истина есть свет Логоса, возгоревшийся в самом
бытии, если употреблять традиционную терминологию, или в
глубине существования, или жизни.
В последней же
глубине вера и знание — одно, т. е. обладание полнотой реального
бытия.
Всякое существо, сбрасывая с себя пыль рационалистической рефлексии, касается
бытия, непосредственно стоит перед его
глубиной, сознает его в той первичной стихии, в которой мышление неотделимо от чувственного ощущения.
Замечательный анализ идеи
бытия дан русским философом Козловым.] и всецелого пребывания его в абсолютном Существе есть идея первоначальная, нам данная из непосредственного источника, не искоренимая никакими софизмами позитивизма и критицизма, ни из чего не выводимая, усматриваемая в
глубине.
В
глубине творения зародился грех, черты творения исказились злом, не осуществилась в нем совершенная идея Бога, нет в нем той любви к Богу, которая только и делает
бытие полным и содержательным.
Смотришь ли на звездное небо или в глаза близкого существа, просыпаешься ли ночью, охваченный каким-то неизъяснимым космическим чувством, припадаешь ли к земле, погружаешься ли в
глубину своих неизреченных переживаний и испытываний, всегда знаешь, знаешь вопреки всей новой схоластике и формалистике, что
бытие в тебе и ты в
бытии, что дано каждому живому существу коснуться
бытия безмерного и таинственного.
В душе, как в земле, покрытой снегом, глубоко лежат семена недодуманных мыслей и чувств, не успевших расцвесть. Сквозь толщу ленивого равнодушия и печального недоверия к силам своим в тайные
глубины души незаметно проникают новые зёрна впечатлений
бытия, скопляются там, тяготят сердце и чаще всего умирают вместе с человеком, не дождавшись света и тепла, необходимого для роста жизни и вне и внутри души.
А что есть истина? Вы знаете ли это?
Пилат[17] на свой вопрос остался без ответа,
А разрешить загадку — сущий вздор:
Представьте выпуклый узор
На бляхе жестяной. Со стороны обратной
Он в
глубину изображен;
Двояким способом выходит с двух сторон
Одно и то же аккуратно.
Узор есть истина. Господь же бог и я —
Мы обе стороны ея;
Мы выражаем тайну
бытия —
Он верхней частью, я исподней,
И вот вся разница, друзья,
Между моей сноровкой и господней.
Софийность мира имеет для твари различную степень и
глубину: в высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим, Новое Небо и Новая Земля; во внешнем, периферическом действии в космосе она есть универсальная связь мира, одновременно идеальная и реальная, живое единство идеальности и реальности, мыслимосТи и
бытия, которого ищет новейшая спекулятивная философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
Перед лицом мировых неисследимостей, в беспредельности мировых пространств и безбрежности мировых времен, в неизмеримости мировых
глубин и необъятности мировых громад, — звучит он, этот чудесный голос, властно шепчущий: миру, во всей его безмерности, не принадлежит его
бытие, — оно ему дано.
Божественное Ничто как Нечто, или μη δν, обозначает собой изначальное, неточное
бытие в его неподвижной
глубине, в его ноуменальном единстве, божественной первооснове.
Личный характер
бытия, свою ипостасность, мы даже гипотетически не можем удалить из живого сознания (и в этом заключается лучшее опровержение «метафизики бессознательного», которая ипостасности хочет противопоставить ее же собственную
глубину и основу).
И тогда неизбежно голосами мира, идущими из
глубины, внушаемо будет иное, противоположное сознание: мир не сотворен, он в себе самом имеет основу, есть свое собственное создание; нет высшего
бытия, чем мировое, и нет ничего, что было бы выше
бытия.
И так как всякая субъектность, всякое кто conpai ается с объектностью, или что, и разделение
бытия на субъект и объект, кто и что, прорезает его до самой
глубины, то, очевидно, при постижении трансцендентности Божества следует отрицать не только всякое что или кто, но и самое отношение, связь между ними, вытекающую из раздвоения на кто и что.
Социализация, распространённая на
глубину существования, на духовную жизнь, есть торжество das Man, [Das Man — термин, предложенный М. Хайдеггером (в работе «
Бытие и время») и обозначающий, как писал сам философ, «субъекта повседневности, предписывающего ей способ
бытия».
Бытие оказывается перенесением существования, т. е. первично-реального и конкретного, из
глубины субъекта в иллюзорную
глубину экстериоризированного объекта.
Но оно переносит трагедию в большую
глубину, в свободу, которая до
бытия и глубже
бытия.
То, что связано с глубочайшими первоосновами
бытия, оказалось оторванным от всякой
глубины и создало легкость на поверхности
бытия, уже неотличаемой от небытия.
Пошлость есть совершенная удовлетворенность, довольство и даже веселье от плоскости небытия, окончательное выбрасывание на поверхность, окончательный отрыв от всякой
глубины, от ядра
бытия, боязнь всякого возвращения к
глубине.
Для них все выброшено наружу, для них нет духовной жизни, она есть лишь эпифеномен,
бытие плоское, двухмерное — нет измерения
глубины.
Истина мистического опыта встречи человека и Бога в
глубине души сталкивается с понятием о Боге как абсолютном и самодостаточном
бытии.
Германский дух пытается из собственных
глубин воссоздать
бытие, в исходе не принятое как реальность.
В
глубине всякой подлинной религии и всякой подлинной мистики есть жажда преодоления «мира» как низшего
бытия, победа над «миром», и, следовательно, есть аскетика как путь к этому преодолению и этой победе.
Любовь есть путь к раскрытию тайны лица, к восприятию лица в
глубине его
бытия.
Германец склонен видеть столкновение Бога и дьявола, света и тьмы на периферии
бытия, но когда он идет в
глубину духовной жизни, то видит там Бога, созерцает свет — полярность исчезает.
Ночь метафизичнее, онтологичнее дня. Дневной покров не только в природе, но и в истории непрочен, он легко скрывается, в нем нет
глубины. И весь смысл нашей эпохи, столь несчастливой для внешней жизни отдельных людей, в обнажении бездны
бытия, в стоянии лицом к лицу перед первоосновой жизни, в раскрытии «наследья рокового». Это и означает вступление в ночь...
С другой же стороны, из
глубины кризис культуры начинается в обнаружении религиозной воли к реальному преображению жизни, к достижению нового
бытия, новой земли и нового неба.