Неточные совпадения
— Конечно, эти единоборства —
безумие, — сказал Самгин строгим тоном. Он видел, что чем более
говорит Митрофанов, тем страшнее ему, он уже вспотел, прижал локти к бокам, стесненно шевелил кистями, и кисти напоминали
о плавниках рыбы.
За утренним чаем небрежно просматривал две местные газеты, — одна из них каждый день истерически кричала
о засилии инородцев,
безумии левых партий и приглашала Россию «вернуться к национальной правде», другая, ссылаясь на статьи первой, уговаривала «беречь Думу — храм свободного, разумного слова» и доказывала, что «левые» в Думе
говорят неразумно.
Становилось холоднее. По вечерам в кухне собиралось греться человек до десяти; они шумно спорили, ссорились,
говорили о событиях в провинции, поругивали петербургских рабочих, жаловались на недостаточно ясное руководительство партии. Самгин, не вслушиваясь в их речи, но глядя на лица этих людей, думал, что они заражены верой в невозможное, — верой, которую он мог понять только как
безумие. Они продолжали к нему относиться все так же, как к человеку, который не нужен им, но и не мешает.
— Я не умею
говорить об этом, но — надо.
О великодушии,
о милосердии к женщине, наконец! Да!
О милосердии. Это — самое одинокое существо в мире — женщина, мать. За что? Одинока до
безумия. Я не
о себе только, нет…
Рационалистические ереси всегда обходили трудности и антиномичности, не дерзали на
безумие и
говорили один об одном, а три
о другом, один тогда-то, а три совсем в другое время.
Матвей нанял комнату рядом с Ниловым, обедать они ходили вместе в ресторан. Матвей не
говорил ничего, но ему казалось, что обедать в ресторане — чистое
безумие, и он все подумывал
о том, что он устроится со временем поскромнее. Когда пришел первый расчет, он удивился, увидя, что за расходами у него осталось еще довольно денег. Он их припрятал, купив только смену белья.
«Да, вот оно как, — печально размышлял Кожемякин, идя домой, — вот она жизнь-то, не спрятаться, видно, от неё никому. Хорошо он
говорил о добре, чтобы — до
безумия! Марк Васильев, наверное, до
безумия и доходил. А Любовь-то как столкнула нас…»
—
О, ma chere, quelle folie!.. [моя дорогая, какое
безумие! (франц.).] Как будто бы какая-нибудь женщина может
говорить так! Это все равно, что если бы кто сказал, qu'il ne sait pas manger!.. [что он не умеет есть! (франц.).]
Она знает, например, что я люблю ее до
безумия, допускает меня даже
говорить о моей страсти — и уж, конечно, ничем она не выразила бы мне более своего презрения, как этим позволением
говорить ей беспрепятственно и бесцензурно
о моей любви.
Я не нахожу нужным в предварительной части
говорить о наблюдениях, сделанных мною на сем специальном поприще
безумия, я им посвятил особый отдел в большом сочинении моем [См.: Сравнительной психиатрии часть II, глава IV.
В особенности удивлялся он слепоте тех ложных ученых, которые не сознают, что человеческий ум не может проникнуть в эти тайны. — Потому-то, —
говорил он, — все эти люди, воображающие, что смеют толковать
о них, далеко не сходятся в своих основных мнениях, и когда послушаешь их всех вместе, то кажется, что находишься среди сумасшедших. И действительно, какие отличительные признаки несчастных, одержимых
безумием? Они боятся того, в чем нет ничего страшного, и не страшатся того, что действительно опасно.
В утверждении софийности понятий лежит коренная ложь учения Гегеля, с этой стороны представляющего искажение платонизма, его reductio ad absurdum [Приведение к нелепости (лат.).], и «мудрость века сего» [Ибо мудрость мира сего есть
безумие пред Богом (1 Кор. 3:19).], выдающего за Софию (сам Гегель, впрочем,
говорит даже не
о Софии, понятию которой вообще нет места в его системе, но прямо
о Логосе, однако для интересующего нас сейчас вопроса это различие не имеет значения).
— Что? — Близорукие глаза Наруковой сощурились более обыкновенного, стараясь рассмотреть выражение лица ее помощницы. — Что вы хотите делать? Но это сущее
безумие… Ради одной испорченной девчонки бросать насиженное место… бросать детей, к которым вы привыкли… нас, наконец… уж не
говорю о себе… кто вас так любит… так ценит. Подумайте хорошенько, Елена Дмитриевна… Вы бедная девушка без связей и знакомств… Куда вы пойдете? Где будете искать места?
Взрыв дионисического
безумия уже сам по себе, — как будто даже чисто физиологически, — разряжает тоску, ужас и отчаяние, скопившиеся в душе человека, приводит его к временному равновесию и освежению — к тому очищению души, катарсису,
о котором
говорят греки.
Как-то обедал я у него. После обеда пошли в сад, бывший при доме. Бросались снежками, расчищали лопатами дорожки от снега. Потом разговорились. Месяца два назад началась японская война.
Говорили мы
о безумии начатой войны,
о чудовищных наших неурядицах,
о бездарности наместника на Дальнем Востоке, адмирала Алексеева. Были серые зимние сумерки, полные снежимой тишины. Вдруг из-за забора раздался громкий ядовитый голос...
На тихом небе, над закатом, светился узкий серп молодого месяца. На душе было светло и радостно, хотелось
говорить,
говорить с каждым встречным
о том, что кончилось кровавое
безумие, хотелось верить самому и уверить других. И везде звучало...
Я знаю, что есть у нас барыни… дышат на своих ребятишек, носятся с ними до
безумия. Только и
говорят, что
о баветках. По-моему, это глупо и противно.