Неточные совпадения
—
Правда ли, —
говорил он, — что ты, Семен, светлейшего Римской империи князя Григория Григорьевича Орлова Гришкой величал и, ходючи
по кабакам, перед всякого звания людьми за приятеля себе выдавал?
— Как хорошо верхом на степной лошади скакать
по степи. А? Не
правда ли? —
говорил он.
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, — с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы с вами успеем
по душе
поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не
правда ли? — обратилась она к Анне с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
— И мне то же
говорит муж, но я не верю, — сказала княгиня Мягкая. — Если бы мужья наши не
говорили, мы бы видели то, что есть, а Алексей Александрович,
по моему, просто глуп. Я шопотом
говорю это… Не
правда ли, как всё ясно делается? Прежде, когда мне велели находить его умным, я всё искала и находила, что я сама глупа, не видя его ума; а как только я сказала: он глуп, но шопотом, — всё так ясно стало, не
правда ли?
—
По привычке, одно. Потом связи нужно поддержать. Нравственная обязанность в некотором роде. А потом, если
правду сказать, есть свой интерес. Зять желает баллотироваться в непременные члены; они люди небогатые, и нужно провести его. Вот эти господа зачем ездят? — сказал он, указывая на того ядовитого господина, который
говорил за губернским столом.
Вот они и сладили это дело…
по правде сказать, нехорошее дело! Я после и
говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Конечно, никак нельзя было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица,
говорил,
правда, что потерпел
по службе за
правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало быть, жизнь его была в опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал же что-нибудь такое… да кто же он в самом деле такой?
Вот что
говорит Иван Потапыч; а он, если сказать
по правде, в несколько раз умнее меня.
И хоть я и далеко стоял, но я все, все видел, и хоть от окна действительно трудно разглядеть бумажку, — это вы
правду говорите, — но я,
по особому случаю, знал наверно, что это именно сторублевый билет, потому что, когда вы стали давать Софье Семеновне десятирублевую бумажку, — я видел сам, — вы тогда же взяли со стола сторублевый билет (это я видел, потому что я тогда близко стоял, и так как у меня тотчас явилась одна мысль, то потому я и не забыл, что у вас в руках билет).
— Не совсем так, это
правда, — тотчас же согласился Разумихин, торопясь и разгорячаясь,
по обыкновению. — Видишь, Родион: слушай и скажи свое мнение. Я хочу. Я из кожи лез вчера с ними и тебя поджидал; я и им про тебя
говорил, что придешь… Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, — и ничего!..
Самозванец
говорил правду; но я
по долгу присяги стал уверять, что все это пустые слухи и что в Оренбурге довольно всяких запасов.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказала она, — тем более что,
говоря по совести, и я согрешила тогда если не кокетством, так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был сон, не
правда ли? А кто же сны помнит?
Базаров перестал
говорить с Аркадием об Одинцовой, перестал даже бранить ее «аристократические замашки»;
правда, Катю он хвалил по-прежнему и только советовал умерять в ней сентиментальные наклонности, но похвалы его были торопливы, советы сухи, и вообще он с Аркадием беседовал гораздо меньше прежнего… он как будто избегал, как будто стыдился его…
Николай Петрович попал в мировые посредники и трудится изо всех сил; он беспрестанно разъезжает
по своему участку; произносит длинные речи (он придерживается того мнения, что мужичков надо «вразумлять», то есть частым повторением одних и тех же слов доводить их до истомы) и все-таки,
говоря правду, не удовлетворяет вполне ни дворян образованных, говорящих то с шиком, то с меланхолией о манципации (произнося ан в нос), ни необразованных дворян, бесцеремонно бранящих «евту мунципацию».
— Хороших людей я не встречал, —
говорил он, задумчиво и печально рассматривая вилку. — И — надоело мне у собаки блох вычесывать, — это я про свою должность. Ведь — что такое вор, Клим Иванович, если
правду сказать? Мелкая заноза, именно — блоха! Комар, так сказать. Без нужды и комар не кусает. Конечно — есть ребята, застарелые в преступности. Но ведь все живем
по нужде, а не
по евангелию. Вот — явилась нужда привести фабричных на поклон прославленному царю…
Однажды она очень «по-зимнему» рассердилась на учителя Томилина, который долго и скучно
говорил о двух
правдах: правде-истине и правде-справедливости.
Глядя, как Любаша разбрасывает волосы свои
по плечам, за спину, как она, хмурясь, облизывает губы, он не верил, что Любаша
говорит о себе
правду.
Правдой было бы, если б эта некрасивая, неумная девушка слушала жандарма, вздрагивая от страха и молча, а он бы кричал на нее, топал ногами.
— Нет, поздно. Ты
правду сказал, — с задумчивым унынием
говорила она, — мы зашли далеко, а выхода нет: надо скорей расстаться и замести след прошлого. Прощай! — сухо, с горечью, прибавила она и, склонив голову, пошла было
по дорожке.
— Да, это
правда, бабушка, — чистосердечно сказал Райский, — в этом вы правы. Вас связывает с ними не страх, не цепи, не молот авторитета, а нежность голубиного гнезда… Они обожают вас — так… Но ведь все дело в воспитании: зачем наматывать им старые понятия, воспитывать по-птичьи? Дайте им самим извлечь немного соку из жизни… Птицу запрут в клетку, и когда она отвыкнет от воли, после отворяй двери настежь — не летит вон! Я это и нашей кузине Беловодовой
говорил: там одна неволя, здесь другая…
— Ах да! Да что ж это я! — воскликнула она вдруг, ударяя себя
по лбу, — да что ты
говоришь: старик князь у вас на квартире? Да
правда ли?
Правда, находила иногда на него какая-то как бы болезненная восторженность, какая-то как бы болезненность умиления, — отчасти, полагаю, и оттого, что лихорадка, по-настоящему
говоря, не покидала его во все время; но благообразию это не мешало.
Потом помолчала, вижу, так она глубоко дышит: «Знаете, —
говорит вдруг мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может,
по гордости нашей, и не приняли, а что мы теперь приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем, как почтенному седому человеку, не
правда ли?» Я сначала не так поняла да
говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния не принять, коли он сверх того доброй души человек?» Нахмурилась она на меня: «Нет,
говорит, маменька, это не то, не благодеяние нужно, а „гуманность“ его,
говорит, дорога.
А между тем для меня до сих пор задача: как мог он, Ламберт, профильтроваться и присосаться к такой неприступной и высшей особе, как Анна Андреевна?
Правда, он взял справки, но что же из этого?
Правда, он был одет прекрасно,
говорил по-парижски и носил французскую фамилию, но ведь не могла же Анна Андреевна не разглядеть в нем тотчас же мошенника? Или предположить, что мошенника-то ей и надо было тогда. Но неужели так?
«Этот спорт, — заметил мне барон Крюднер, которому я все это
говорил, — служит только маской скудоумия или
по крайней мере неспособности употребить себя как-нибудь лучше…» Может быть, это
правда; но зато как англичане здоровы от этих упражнений спорта, который входит у них в систему воспитания юношества!
— «Куда же отправитесь, выслужив пенсию?» — «И сам не знаю; может быть, во Францию…» — «А вы знаете по-французски?» — «О да…» — «В самом деле?» И мы живо заговорили с ним, а до тех пор,
правду сказать, кроме Арефьева, который отлично
говорит по-английски, у нас рты были точно зашиты.
Речь товарища прокурора,
по его мнению, должна была иметь общественное значение, подобно тем знаменитым речам, которые
говорили сделавшиеся знаменитыми адвокаты.
Правда, что в числе зрителей сидели только три женщины: швея, кухарка и сестра Симона и один кучер, но это ничего не значило. И те знаменитости так же начинали. Правило же товарища прокурора было в том, чтобы быть всегда на высоте своего положения, т. е. проникать вглубь психологического значения преступления и обнажать язвы общества.
«Очень может быть, что
правда то, что я
говорил, —
по крайней мере, он ничего не возразил мне. Но не так надо было
говорить. Мало же я изменился, если я мог так увлечься недобрым чувством и так оскорбить его и огорчить бедную Наташу», думал он.
— Оттого, что то была игра, — ответил Нехлюдов серьезно. — В игре можно. А в действительности мы так дурны, т. е. я так дурен, что мне,
по крайней мере,
говорить правды нельзя.
Ел он, как
говорили (да оно и
правда было), всего лишь
по два фунта хлеба в три дня, не более; приносил ему их каждые три дня живший тут же на пасеке пасечник, но даже и с этим прислуживавшим ему пасечником отец Ферапонт тоже редко когда молвил слово.
— Видишь, я вот знаю, что он и меня терпеть не может, равно как и всех, и тебя точно так же, хотя тебе и кажется, что он тебя «уважать вздумал». Алешку подавно, Алешку он презирает. Да не украдет он, вот что, не сплетник он, молчит, из дому сору не вынесет, кулебяки славно печет, да к тому же ко всему и черт с ним,
по правде-то, так стоит ли об нем
говорить?
— Помилуйте,
правды не скроешь. Я, конечно,
по одному случаю, часто
говорю с господином Ракитиным, но… Это еще старик Белинский тоже,
говорят,
говорил.
Чертопханов,
правда, по-русски читал мало, по-французски понимал плохо, до того плохо, что однажды на вопрос гувернера из швейцарцев: «Vous parlez français, monsieur?» [Вы
говорите по-французски, сударь? (фр.)] отвечал: «Же не разумею, — и, подумав немного, прибавил: — па», — но все-таки он помнил, что был на свете Вольтер, преострый сочинитель, и что Фридрих Великий, прусский король, на военном поприще тоже отличался.
— А как теперь тебе кажется,
по воспоминанью,
правду они
говорят? не прикрашивают
по дружбе?
Генеалогия главных лиц моего рассказа: Веры Павловны Кирсанова и Лопухова не восходит,
по правде говоря, дальше дедушек с бабушками, и разве с большими натяжками можно приставить сверху еще какую-нибудь прабабушку (прадедушка уже неизбежно покрыт мраком забвения, известно только, что он был муж прабабушки и что его звали Кирилом, потому что дедушка был Герасим Кирилыч).
А вот как он
по — ученому-то
говорит, она и слушает, и видит, что
правда, и соглашается.
Он может сам обманываться от невнимательности, может не обращать внимания н факт: так и Лопухов ошибся, когда Кирсанов отошел в первый раз; тогда,
говоря чистую
правду, ему не было выгоды, стало быть, и охоты усердно доискиваться причины,
по которой удалился Кирсанов; ему важно было только рассмотреть, не он ли виноват в разрыве дружбы, ясно было — нет, так не о чем больше и думать; ведь он не дядька Кирсанову, не педагог, обязанный направлять на путь истинный стопы человека, который сам понимает вещи не хуже его.
«Скажите,
правду ли муж
говорит? — сказала она, обращаясь к грозному Сильвио, —
правда ли, что вы оба шутите?» — «Он всегда шутит, графиня, — отвечал ей Сильвио; — однажды дал он мне шутя пощечину, шутя прострелил мне вот эту фуражку, шутя дал сейчас
по мне промах; теперь и мне пришла охота пошутить…» С этим словом он хотел в меня прицелиться… при ней!
Многие из друзей советовали мне начать полное издание «Былого и дум», и в этом затруднения нет,
по крайней мере относительно двух первых частей. Но они
говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это
правда, — но поправить не могу. Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок — дело не трудное; но все переплавить, d'un jet, [сразу (фр.).] я не берусь.
— Ну что папеньку трогать! Папенька сам
по себе. Я
правду ей
говорю, а она: «папенька»…
Янковский был,
правда, первым учеником в нашей гимназии, но… мы никогда не преклонялись перед первыми учениками и медалистами. Теперь он студент, «подающий блестящие надежды». «Голова, —
говорил о нем капитан почтительно. — Будущий Пирогов,
по меньшей мере».
Стоило Устеньке закрыть глаза, как она сейчас видела себя женой Галактиона. Да, именно жена, то, из чего складывается нераздельный организм. О, как хорошо она умела бы любить эту упрямую голову, заполненную такими смелыми планами! Сильная мужская воля направлялась бы любящею женскою рукой, и все делалось бы, как прекрасно
говорили старинные русские люди,
по душе. Все
по душе,
по глубоким внутренним тяготениям к
правде, к общенародной совести.
Пищик. Человек, надо
правду говорить… достойнейший… И моя Дашенька… тоже
говорит, что… разные слова
говорит. (Храпит, но тотчас же просыпается.) А все-таки, многоуважаемая, одолжите мне… взаймы двести сорок рублей… завтра
по закладной проценты платить…
Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли
говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе — стоит; ибо это — живучая, подлая
правда, она не издохла и
по сей день. Это та
правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать ее из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной.
— Нет, ходил в церковь, а это
правда,
говорил, что
по старой вере правильнее. Скопцов тоже уважал очень. Это вот его кабинет и был. Ты почему спросил,
по старой ли вере?
— Да ничего, так. Я и прежде хотел спросить. Многие ведь ноне не веруют. А что,
правда (ты за границей-то жил), — мне вот один с пьяных глаз
говорил, что у нас,
по России, больше, чем во всех землях таких, что в бога не веруют? «Нам,
говорит, в этом легче, чем им, потому что мы дальше их пошли…»
— И это
правда. Верите ли, дивлюсь на себя, как
говорить по-русски не забыл. Вот с вами
говорю теперь, а сам думаю: «А ведь я хорошо
говорю». Я, может, потому так много и
говорю. Право, со вчерашнего дня все
говорить по-русски хочется.
Правда,
говорят, у нас все служили или служат, и уже двести лет тянется это
по самому лучшему немецкому образцу, от пращуров к правнукам, — но служащие-то люди и есть самые непрактические, и дошло до того, что отвлеченность и недостаток практического знания считался даже между самими служащими, еще недавно, чуть не величайшими добродетелями и рекомендацией.
—
Правду говорят, — начала она, — что сердце людское исполнено противоречий. Ваш пример должен был испугать меня, сделать меня недоверчивой к бракам
по любви, а я…
— Пировал бы меньше, Тарас…
Правду надо
говорить. Татьяну-то сбыл тятеньке на руки, а сам гуляешь
по промыслам.
Правду говоря, однако, всех тяжеле в этот день была роль самого добросердого барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом два удовольствия: надевала на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы не
по собственной воле, имея, однако, в виду все приятные стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила ее натура, не уважавшая капризов распущенного разума.