Неточные совпадения
— Так, усыновила. Он теперь не Landau больше, а
граф Беззубов. Но дело не в том, а Лидия — я ее очень люблю, но у нее
голова не на месте — разумеется, накинулась теперь на этого Landau, и без него ни у нее, ни у Алексея Александровича ничего не решается, и поэтому судьба вашей сестры теперь в руках этого Landau, иначе
графа Беззубова.
Первая из них: посланник Соединенных Штатов Америки в Париже заявил русскому послу Нелидову, что, так как жена
графа Ностица до замужества показывалась в Лондоне, в аквариуме какого-то мюзик-холла,
голая, с рыбьим хвостом, — дипломатический корпус Парижа не может признать эту даму достойной быть принятой в его круге.
— Понимаете? Графу-то Муравьеву пришлось бы сказать о свиной
голове: «Сие есть тело мое!» А? Ведь вот как шутили!
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули. Не бледнеют и не краснеют, когда хотят кружить
головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [князь Пьер,
граф Серж (фр.).] вот у кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, — он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
У нас все в
голове времена вечеров барона Гольбаха и первого представления «Фигаро», когда вся аристократия Парижа стояла дни целые, делая хвост, и модные дамы без обеда ели сухие бриошки, чтоб добиться места и увидать революционную пьесу, которую через месяц будут давать в Версале (
граф Прованский, то есть будущий Людовик XVIII, в роли Фигаро, Мария-Антуанетта — в роли Сусанны!).
Отец мой строго взглянул на меня и замял разговор.
Граф геройски поправил дело, он сказал, обращаясь к моему отцу, что «ему нравятся такие патриотические чувства». Отцу моему они не понравились, и он мне задал после его отъезда страшную гонку. «Вот что значит говорить очертя
голову обо всем, чего ты не понимаешь и не можешь понять;
граф из верности своему королю служил нашему императору». Действительно, я этого не понимал.
Граф пожал плечами, но наклонил покорно
голову, взял перо в белую, перстнями украшенную руку, оторвал клочок бумаги и стал писать на нем.
Оказалось, однако, что в то время, как молодой
граф воспринимал преимущественно удары трехвостной «дисциплины» святых отцов, его лакей перехватил всю мудрость, которая назначалась для
головы барчука.
«А если видите, — сказал я ему, — то знайте, что эта машина имеет свойство, в один момент и без всяких посредствующих орудий, обращать в ничто человеческую
голову, которая, подобно вашей, похожа на яйцо! Herr Baron! разойдемтесь!» — «Разойдемтесь, Herr Graf», — сказал он мне, хотя я и не
граф.
Покупает их, бывало,
граф прямо целыми косяками, как есть весь табун, дешево, рублей по восьми, по десяти за
голову, ну и как скоро мы их домой пригоним, сейчас начинаем их школить.
Графиня только
головою закачала, а
граф говорит...
Я помню, эта триада так ясно сложилась в моей
голове, что, встретив в тот же вечер под орешниками
графа ТвэрдоонтС, я не выдержал и сообщил ему мой проект.
Граф (с достоинством осматривает Подхалимова с ног до
головы).Чем… сударь?
— Если б только, ваше сиятельство, позволили мне надеяться… — начал было Калинович, но
граф перебил его кивком
головы.
Гости разошлись. Ушел и
граф. Наденька этого не знала и не спешила домой. Адуев без церемонии ушел от Марьи Михайловны в сад. Наденька стояла спиной к Александру, держась рукой за решетку и опершись
головой на руку, как в тот незабвенный вечер… Она не видала и не слыхала его прихода.
— Сейчас, maman! — отвечала она и, задумчиво склонив
голову немного на сторону, робко начала перебирать клавиши. Пальцы у ней дрожали. Она, видимо, страдала от угрызений совести и от сомнения, брошенного в нее словом: «Берегитесь!» Когда приехал
граф, она была молчалива, скучна; в манерах ее было что-то принужденное. Она под предлогом головной боли рано ушла в свою комнату. И ей в этот вечер казалось горько жить на свете.
Ему, как всякому влюбленному, вдруг пришло в
голову и то: «Ну, если она не виновата? может быть, в самом деле она равнодушна к
графу.
Граф с Наденькой подошли к решетке и, не взглянув на реку, повернулись и медленно пошли по аллее назад. Он наклонился к ней и говорил что-то тихо. Она шла потупя
голову.
В головной паре стояли, ожидая начала танца, директриса и
граф Олсуфьев в темно-зеленом мундире (теперь на близком расстоянии Александров лучше различил цвета) и малиновых рейтузах. Стоя, начальница была еще выше, полнее и величественнее. Ее кавалер не достигал ей
головой до плеча. Его худенькая фигура с заметно согбенной спиной, с осевшими тонкими ножками казалась еще более жалкой рядом с его чересчур представительной парой, похожей на столичный монумент.
— Не знаю-с, что известно
графу, но я на днях уезжаю в Петербург и буду там говорить откровенно о положении нашей губернии и дворянства, — сказал сей последний в заключение и затем, гордо подняв
голову, вышел из залы.
Перед Клавской
граф склонил
голову и проговорил...
Граф остался в размышлении: тысячи соображений у него прошли в
голове, и яснее всего ему определилось, что взятая им на себя ревизия губернии отзовется не легко для него в Петербурге и что главный исполнитель всех его предначертаний, Звездкин, — плут великий, которого надобно опасаться. Чтобы рассеять себя хоть сколько-нибудь от таких неприятных мыслей,
граф уехал к m-me Клавской на весь остальной день и даже на значительную часть ночи.
— Я,
граф, с своей стороны, готов… — шепнул было Митенька, но тотчас же и умолк, потому что
граф окинул его величественным взором с ног до
головы.
Граф поник
головой на минуту и потом, махнув рукою, прибавил...
Увлеченный соревнованием,
граф Х., наш несравненный дилетант (смотри главу I),"сказал"шансонетку своего изобретения, целиком выкраденную у Оффенбаха. Ее игривый припев на слова:"quel oeuf? quel boeuf?" — заставил закачаться вправо и влево почти все дамские
головы; одна даже застонала слегка, и неотразимое, неизбежное слово"Сharmant! charmant!"промчалось по всем устам. Ирина переглянулась с Литвиновым и опять затрепетало около ее губ то затаенное, насмешливое выражение…
Между тем все эти последние истории продолжали быть обдержаниями или напастями невольными: так, прощальный обед, которым княгиня отвлекла почти всех дворян от обеда, данного в пустой зале собрания
графу, вовсе не был ею рассчитан на какую-нибудь обиду, а совпал с этим обстоятельством совершенно случайно, или уже после того действительно нет на свете никаких случаев, а есть на все только одна неисповедимая воля, без которой не падает ни волос с
головы, ни воробей с кровли.
И вдруг ей самой пришло в
голову еще совершенно иное соображение; соображение, ни одного раза не приходившее ей с самого первого дня ее вдовства: она вздумала, что ей самой еще всего тридцать пять лет и что она в этой своей поре даже и краше и притом втрое богаче своей дочери… Тридцать пять и пятьдесят, это гораздо ближе одно к другому, чем пятьдесят и шестнадцать; а как притом эта комбинация для
графа и гораздо выгоднее, то не думает ли он, в самом деле, осчастливить ее своей декларацией?
Положим, что и явление самое деликатное можно обесцветить, запрятав его в
графу и выразив в виде
голой цифры, но ведь и цифры порою бывают так красноречивы, что прямо ведут к аттестациям, вроде"хорошо","дурно","благоприятно","неблагоприятно"и т. д.
— А я и люблю, да не могу: тотчас
голова закружится. Я вышел немного проветриться. Да, кстати!
Граф сейчас поехал на передовую цепь; пойдем и мы туда.
Рассказ
графа Хвостикова, что будто бы она еще любит его, не выходил у него из
головы, и он все проводил параллель между нею и m-me Меровой.
Граф Хвостиков, а еще более того Долгов поникли
головами.
Граф Хвостиков, впрочем, более приятеля сохранивший присутствие духа, принялся доказывать доктору, что Россия самая непредприимчивая страна, что у нас никто не заинтересуется делом за его идею, а всякому дорог лишь свой барыш! Доктор с легкой улыбкой соглашался с ним; Домна же Осиповна держала свои глаза устремленными на Долгова, который сидел совсем понурив
голову. Наконец гости увидели, что им есть возможность уехать, и уехали!
Граф сел на диван и, закинув
голову назад, начал добрым и в то же время сохраняющим достоинство тоном...
Когда все вошли в залу, то Мильшинский был еще там и, при проходе мимо него Тюменева, почтительно ему поклонился, а тот ему на его поклон едва склонил
голову: очень уж Мильшинский был ничтожен по своему служебному положению перед Тюменевым! На дачу согласились идти пешком. Тюменев пошел под руку с Меровой, а
граф Хвостиков с Бегушевым.
Граф шел с наклоненной
головой и очень печальный. Бегушеву казалось неделикатным начать его расспрашивать о причине ареста, но тот, впрочем, сам заговорил об этом.
— Вообрази, — продолжал
граф, — посреди великолепной залы лежит этот несчастный;
голова у него связана серебряной проволокой, губы, щеки, нос — все это обезображено!.. Тут с одной стороны полицейские… с другой — попы!..
— Все кончено! — воскликнул, опуская
голову,
граф.
— Позвольте вам представить Василия Илларионовича Долгова, — говорил
граф, подводя своего друга к Домне Осиповне, которая, не приподнимаясь с места, но довольно приветливо, мотнула им
головой.
Написанные
графом несколько фельетонов, которые были замечены в публике, вскружили ему
голову, как некогда заставляли его бредить финансовые проекты.
Аделаида Ивановна едва только дотронулась до клавишей, как мгновенно же увлеклась, тем более, что на таком хорошем и отлично настроенном инструменте она давно не играла; из-под ее маленьких и пухленьких пальчиков полились звуки тихие, мягкие. Что, собственно, Аделаида Ивановна играла, она сама не помнила и чисто фантазировала; слушая ее,
граф Хвостиков беспрестанно схватывал себя за
голову и восклицал на французском языке: «Божественно, превосходно!»
Когда Делорж копьем своим тяжелым
Пробил мне шлем и мимо проскакал,
А я с открытой
головой пришпорил
Эмира моего, помчался вихрем
И бросил
графа на́ двадцать шагов,
Как маленького пажа; как все дамы
Привстали с мест, когда сама Клотильда,
Закрыв лицо, невольно закричала,
И славили герольды мой удар, —
Тогда никто не думал о причине
И храбрости моей и силы дивной!
К обеду возвратился
граф Хвостиков. На него жаль было смотреть: он как сел на поставленный ему стул перед прибором на столе, так сейчас же склонил свою
голову на руки и заплакал.
— Что ж, это дело хорошее! — подхватил Хмурин. — На деньги еще жить можно; вот без денег — так точно, что затруднительно, как примерно теперь
графу Хвостикову, — шепнул он, кивнув
головой на сего последнего. — Колький год тоже, сердешный, он мается этим.
И
граф развернул перед Домной Осиповной свой пустой бумажник, чтобы приять в него посильную дань. Но Домна Осиповна вместо дани сделала ему ручкой и, немного склонив
голову, проговорила озлобленнейшим голосом...
— Сердится все за то, что его в
головы не выбирают! — шепнул
граф Хвостиков Офонькину.
Наружность
графа дополнялась чертами его худощавого бледного лица, с носом, несколько сдвинутым на сторону, и большими дугообразными бровями, усиленно как-то подымавшимися на лбу, странно уходившем между сплюснутыми боками
головы, большею частью склоненной набок.
Нельзя сказать, чтобы мальчик этот был особенно интересен; но нельзя было не остановиться на нем, так как он представлял теперь единственную мужскую отрасль фамилии
графов Листомировых и, как справедливо иногда замечал его отец, задумчиво глядя вдаль и меланхолически свешивая
голову набок: «Мог, — кто знает? — мог играть в будущем видную роль в отечестве?!»
Граф с улыбкой покачал
головой.
— Вы позволили мне быть у вас? — сказал
граф с легким наклонением
головы.
Всем им
граф слегка кивнул
головой, и на лице его заметно отразилось неудовольствие: ему было досадно, что Анна Павловна, кроме него, должна будет заниматься с прочими гостями.