Неточные совпадения
Княгиня, кажется, не привыкла повелевать; она питает уважение к уму и знаниям дочки, которая читала Байрона по-английски и знает
алгебру: в Москве, видно, барышни пустились в ученость и хорошо делают, право!
Впрочем, клянусь тебе, что сужу об ней больше умственно, по одной метафизике; тут, брат, у нас такая эмблема завязалась, что твоя
алгебра!
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне нужно знать, а он учит не верить, убеждает, что
алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
— Пермякова и Марковича я знал по магазинам, когда еще служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и Воронова учили меня, одна —
алгебре, другая — истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он стоял на коленях перед нею.
— Да, — со вздохом подтвердил Обломов, — правда, я проходил и высшую
алгебру, и политическую экономию, и права, а все к делу не приспособился.
Вот видите, с высшей
алгеброй не знаю, много ли у меня дохода.
«Когда же жить? — спрашивал он опять самого себя. — Когда же, наконец, пускать в оборот этот капитал знаний, из которых большая часть еще ни на что не понадобится в жизни? Политическая экономия, например,
алгебра, геометрия — что я стану с ними делать в Обломовке?»
Кое-как он достиг дробей, достиг и до четырех правил из
алгебры, когда же дело дошло до уравнений, Райский утомился напряжением ума и дальше не пошел, оставшись совершенно равнодушным к тому, зачем и откуда извлекают квадратный корень.
Революционерка учила его и поражалась той удивительной способностью, с которой он ненасытно поглощал всякие знания. В два года он изучил
алгебру, геометрию, историю, которую он особенно любил, и перечитал всю художественную и критическую литературу и, главное, социалистическую.
Юность невнимательно несется в какой-то
алгебре идей, чувств и стремлений, частное мало занимает, мало бьет, а тут — любовь, найдено — неизвестное, все свелось на одно лицо, прошло через него, им становится всеобщее дорого, им изящное красиво, постороннее и тут не бьет: они даны друг другу, кругом хоть трава не расти!
Когда я привык к языку Гегеля и овладел его методой, я стал разглядывать, что Гегель гораздо ближе к нашему воззрению, чем к воззрению своих последователей, таков он в первых сочинениях, таков везде, где его гений закусывал удила и несся вперед, забывая «бранденбургские ворота». Философия Гегеля —
алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована.
— Ах, Людвиг, Людвиг, — сказал он укоризненно. — Опять говоришь глупости, а
алгебру на завтра, верно, не выучил… Тучи, громы, а завтра получишь единицу.
Во время проверочного экзамена я блестяще выдержал по всем предметам, но измучил учителя
алгебры поразительным невежеством. Инспектор, в недоумении качая головой, сказал отцу, ожидавшему в приемной...
Герцен, который не был близок к кружку Станкевича и представлял социально настроенное западничество, тоже прошел через увлечение Гегелем и признал философию Гегеля
алгеброй революции.
Вспомните, Лихонин, как нам был труден переход от арифметики к
алгебре, когда нас заставляли заменять простые числа буквами, и мы не знали, для чего это делается.
Она не была ни жадна, ни мечтательна, но любила процесс сложения и вычитания. Сядет в угол и делает выкладки. Всегда она стояла на твердой почве, предпочитая истины общепризнанные, прочные. Говорила рассудительно, считала верно.
Алгебры не понимала, как и вообще никаких отвлечений.
На экзамен математики я пришел раньше обыкновенного. Я знал предмет порядочно, но было два вопроса из
алгебры, которые я как-то утаил от учителя и которые мне были совершенно неизвестны. Это были, как теперь помню: теории сочетаний и бином Ньютона. Я сел на заднюю лавку и просматривал два незнакомые вопроса; но непривычка заниматься в шумной комнате и недостаточность времени, которую я предчувствовал, мешали мне вникнуть в то, что я читал.
Все предметы были освещены ярко, комната повеселела, легкий весенний ветерок шевелил листы моей «
Алгебры» и волоса на голове Николая. Я подошел к окну, сел на него, перегнулся в палисадник и задумался.
Мне хотелось рассердиться и поворчать; я бросил мел, «
Алгебру» и стал ходить по комнате.
В одной руке я держал изорванную мягкую «
Алгебру» Франкера, в другой — маленький кусок мела, которым испачкал уже обе руки, лицо и локти полуфрачка.
А мне, балбесу, лентяю и грубияну, не могшему одолеть первых начал
алгебры, разве не нанимала она репетиторов, или, как она сама называла, „погонялок“.
Пробежав спальню и узкий шинельный коридорчик, Александров с разбега ворвался в дежурную комнату; она же была и учительской. Там сидели двое: дежурный поручик Михин, он же отделенный начальник Александрова, и пришедший на вечернюю репетицию для учеников, слабых по тригонометрии и по приложению
алгебры, штатский учитель Отте, маленький, веселый человек, с корпусом Геркулеса и с жалкими ножками карлика.
А я и сам алгебру-то позабыл и не знаю, правда или неправда, что плюс на плюс дает минус; да ничего: женщин математикой только жигани, — они страсть этой штуки боятся.
— Отвечайте же! Ведь это вы мне эту алгебру-то натолковали, — сказала еще более сердито Дора.
— Нет, мне только смешно, что вы меня так серьезно уверяете, что зайцы могут бить на барабане, тогда как я знаю зайца, который умел
алгебру делать. Ну-с, чей же замечательнее? — окончила она, пристально взглянув на Долинского.
Так как, к счастию, директор начинал свои уроки с первых теорем Евклида, то я тотчас же усердно принялся за геометрию, в которой, как и в
алгебре, особенных затруднений не находил.
Поверил
Я
алгеброй гармонию.
Алгебра — логика математики; алгоритм ее представляет всеобщие законы, результат и самое движение в родовом, вечном, безличном виде.
В то время как вводилась рекрутская повинность, Кантемир изощрялся над неслужащими; когда учреждалась табель о рангах, он поражал боярскую спесь и местничество; когда народ от притеснений и непонятных ему новостей всякого рода бежал в раскол, он смеялся над мертвою обрядностью раскольников; когда народ нуждался в грамоте, а у нас учреждалась академия наук, он обличал тех, которые говорили, что можно жить, не зная ни латыни, ни Эвклида, ни
алгебры…
Я задал ему сложение простых дробей, но он и в тех спутался; потом об
алгебре признался, что совсем ее не знает, а геометрии немного. Я принялся экзаменовать его в геометрии, на поверку вышло, что и в геометрии нуль. Я нахмурился.
В училище преподавали общеобразовательные предметы, арифметику, немного физики,
алгебру и геометрию.
— И без
алгебры решить можно, — говорит Удодов, протягивая руку к счетам и вздыхая. — Вот, извольте видеть…
Чтобы иметь кусок хлеба и не лезть к родным за деньгами, он сделался преподавателем
алгебры в одном из военных училищ и корреспондентом двух больших парижских газет.
Во-первых, назавтра, в понедельник, ему предстояло держать экзамен по математике; он знал, что если завтра ему не удастся решить письменную задачу, то его исключат, так как сидел он в шестом классе два года и имел годовую отметку по
алгебре 2 3/4.
— Разное преподают, — неохотно ответил Барсуков. — Химию, физику, русский язык…
алгебру, геометрию…
Дым от папиросы на то только хорош, всегда думал Теркин, чтобы в его извивах видеть целый ряд приятных картин или строить какую-нибудь комбинацию, план действий, вроде как решаешь уравнение, когда
алгебра тебе далась, и ты к задачам относишься, как к шахматам, с настоящим игрецким чувством.
Истина эта стала достоянием человечества, и если человечество не возвращается назад в своих побочных знаниях механики,
алгебры, астрономии, тем более в основном и главном знании определения своей жизни оно не может итти назад.
Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развить в ней обе главные добродетели, давал ей уроки
алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях.