Неточные совпадения
Осип.
Барин? Да какой он
генерал?
Городничий. Да, признаюсь,
господа, я, черт возьми, очень хочу быть
генералом.
Раздобаривая почасту с дворовыми людьми, он, между прочим, от них разведал, что
барин ездил прежде довольно нередко к соседу
генералу, что у
генерала барышня, что
барин было к барышне, да и барышня тоже к
барину… но потом вдруг за что-то не поладили и разошлись.
— Еще бы; а вот
генерала Кобелева никак не могли там при мне разыскать. Ну-с, долго рассказывать. Только как я нагрянул сюда, тотчас же со всеми твоими делами познакомился; со всеми, братец, со всеми, все знаю; вот и она видела: и с Никодимом Фомичом познакомился, и Илью Петровича мне показывали, и с дворником, и с
господином Заметовым, Александром Григорьевичем, письмоводителем в здешней конторе, а наконец, и с Пашенькой, — это уж был венец; вот и она знает…
Когда все уселись и всем разнесли по чашке чаю,
генерал изложил весьма ясно и пространно, в чем состояло дело: «Теперь,
господа, — продолжал он, — надлежит решить, как нам действовать противу мятежников: наступательно или оборонительно?
— Мы еще об этом подумаем и потолкуем, — отвечал
генерал. — Однако надлежит во всяком случае предпринять и военные меры.
Господа, подайте голоса ваши по законному порядку.
Мнение мое было принято чиновниками с явною неблагосклонностию. Они видели в нем опрометчивость и дерзость молодого человека. Поднялся ропот, и я услышал явственно слово «молокосос», произнесенное кем-то вполголоса.
Генерал обратился ко мне и сказал с улыбкою: «
Господин прапорщик! Первые голоса на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь станем продолжать собирание голосов. Г-н коллежский советник! скажите нам ваше мнение!»
— Как же так,
господин коллежский советник? — возразил изумленный
генерал. — Других способов тактика не представляет: движение оборонительное или наступательное…
—
Господа! Имею копию потрясающе интересного документа: письмо московского градоначальника Рейнбота
генералу Богдановичу.
—
Господа. Его сиятельс… — старик не договорил слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая, на двор вкатился грузовой автомобиль, за шофера сидел солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой на правое ухо, рядом с ним — студент, в автомобиле двое рабочих с винтовками в руках, штатский в шляпе, надвинутой на глаза, и толстый, седобородый
генерал и еще студент. На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.
— Да! — говорил Захар. — У меня-то, слава Богу!
барин столбовой; приятели-то
генералы, графы да князья. Еще не всякого графа посадит с собой: иной придет да и настоится в прихожей… Ходят всё сочинители…
Барин был важный, большой
генерал, и большую псовую охоту содержал, и я многие годы при нем выжил тогда в ловчих.
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех
господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с того самого времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый
генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по тому самому, что у вас воздух несвежий».
За ссоры с архиереями он был отставлен, за пощечину, которую хотел дать или дал на официальном обеде у генерал-губернатора какому-то
господину, ему был воспрещен въезд в Петербург.
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали
генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я.
Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.
— Я теперь во хмелю,
генерал, — засмеялась вдруг Настасья Филипповна, — я гулять хочу! Сегодня мой день, мой табельный день, мой высокосный день, я его давно поджидала. Дарья Алексеевна, видишь ты вот этого букетника, вот этого monsieur aux camеlias, [
господина с камелиями (фр.).] вот он сидит да смеется на нас…
— Ну, прощайте! — резко проговорил он вдруг. — Вы думаете, мне легко сказать вам: прощайте? Ха-ха! — досадливо усмехнулся он сам на свой неловкий вопрос и вдруг, точно разозлясь, что ему всё не удается сказать, что хочется, громко и раздражительно проговорил: — Ваше превосходительство! Имею честь просить вас ко мне на погребение, если только удостоите такой чести и… всех,
господа, вслед за
генералом!..
По их толкованию, молодой человек, хорошей фамилии, князь, почти богатый, дурачок, но демократ и помешавшийся на современном нигилизме, обнаруженном
господином Тургеневым, почти не умеющий говорить по-русски, влюбился в дочь
генерала Епанчина и достиг того, что его приняли в доме как жениха.
— Да и я, брат, слышал, — подхватил
генерал. — Тогда же, после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала. Да ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а ведь известно, на что эти
господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! — заключил
генерал задумчиво.
— Мне,
господа, как и всякому, случалось делать поступки не совсем изящные в моей жизни, — начал
генерал, — но страннее всего то, что я сам считаю коротенький анекдот, который сейчас расскажу, самым сквернейшим анекдотом из всей моей жизни.
— Фу! как это смешно! Опомнитесь,
господин Фердыщенко, — вступился
генерал.
—
Генерал! Вспомни осаду Карса, а вы,
господа, узнайте, что анекдот мой голая истина. От себя же замечу, что всякая почти действительность, хотя и имеет непреложные законы свои, но почти всегда невероятна и неправдоподобна. И чем даже действительнее, тем иногда и неправдоподобнее.
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм…
генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного
господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
Это не помешало, конечно, им всем, мало-помалу и с нахальным любопытством, несмотря на страх, протесниться вслед за Рогожиным в гостиную; но когда кулачный
господин, «проситель» и некоторые другие заметили в числе гостей
генерала Епанчина, то в первое мгновение до того были обескуражены, что стали даже понемногу ретироваться обратно, в другую комнату.
— Ваше превосходительство, — неожиданно и восторженно подскочил к
генералу господин Келлер, — если требуется удовлетворительный человек на ночь, я готов жертвовать для друга… это такая душа! Я давно уже считаю его великим, ваше превосходительство! Я, конечно, моим образованием манкировал, но если он критикует, то ведь это перлы, перлы сыплются, ваше превосходительство!..
— Этого быть не может! — крикнул сам председатель,
генерал, чуть даже не обиженным голосом. — Я часто с ним,
господа, рассуждаю и спорю, и все о подобных мыслях; но всего чаще он выставляет такие нелепости, что уши даже вянут, ни на грош правдоподобия!
Что же касается до меня, человека столетия девятнадцатого, то я, может быть, рассудил бы и иначе, о чем вас и уведомляю, так что нечего вам на меня,
господа, зубы скалить, а вам,
генерал, уж и совсем неприлично.
— Отнюдь нет,
господа! Я именно прошу вас сидеть. Ваше присутствие особенно сегодня для меня необходимо, — настойчиво и значительно объявила вдруг Настасья Филипповна. И так как почти уже все гости узнали, что в этот вечер назначено быть очень важному решению, то слова эти показались чрезвычайно вескими.
Генерал и Тоцкий еще раз переглянулись, Ганя судорожно шевельнулся.
— Считая со мной, ночевало нас четверо, в двух смежных комнатах: я,
генерал, Келлер и
господин Фердыщенко. Один, стало быть, из нас четверых-с!
Вот что, князь, и я теперь сообщу: давеча
генерал, когда мы с ним шли к этому Вилкину, после того, как уже он мне рассказал о пожаре, и, кипя, разумеется, гневом, вдруг начал мне намекать то же самое про
господина Фердыщенка, но так нескладно и неладно, что я поневоле сделал ему некоторые вопросы, и вследствие того убедился вполне, что всё это известие единственно одно вдохновение его превосходительства…
— Здравствуйте,
господин доктор! — вдруг неожиданно произнес
генерал Стрепетов.
—
Генерал ничего, — говорил дворник, —
генерал у нас
барин добрый. Он теперь у нас такой: в порядках справедлив, ну, уж а только жа-шь и строг же!
— Дети! — произнес
генерал и после некоторой паузы начал опять: — А вы вот что,
господин доктор! Вы их там более или менее знаете и всех их поопытнее, так вы должны вести себя честно, а не хромать на оба колена. Говорите им прямо в глаза правду, пользуйтесь вашим положением… На вашей совести будет, если вы им не воспользуетесь.
—
Господа кадеты, высокообразованные молодые люди, так сказать, цветы интеллигенции, будущие фельцихместеры [
Генералы (от нем. Feldzeuqmeister)], не одолжите ли старичку, аборигену здешних злачных мест, одну добрую старую папиросу? Нищ семь. Омниа меа мекум порто. [Все свое ношу с собой (лат.)] Но табачок обожаю.
—
Господа! — вдруг патетически воскликнул Ванька-Встанька, прервав пение и ударив себя в грудь. — Вот вижу я вас и знаю, что вы — будущие
генералы Скобелев и Гурко, но и я ведь тоже в некотором отношении военная косточка. В мое время, когда я учился на помощника лесничего, все наше лесное ведомство было военное, и потому, стучась в усыпанные брильянтами золотые двери ваших сердец, прошу: пожертвуйте на сооружение прапорщику таксации малой толики spiritus vini, его же и монаси приемлют.
— Хорошо еще и то, — произнес с грустной насмешкой Павел, — что обманывали по крайней мере с благодетельною целью!.. Что же ее будущий супруг —
господин офицер, гусар,
генерал?
— Это все Митька, наш совестный судья, натворил: долез сначала до министров, тем нажаловался; потом этот молодой
генерал, Абреев, что ли, к которому вы давали ему письмо, свез его к какой-то важной барыне на раут. «Вот, говорит, вы тому, другому, третьему расскажите о вашем деле…» Он всем и объяснил — и пошел трезвон по городу!.. Министр видит, что весь Петербург кричит, — нельзя ж подобного
господина терпеть на службе, — и сделал доклад, что по дошедшим неблагоприятным отзывам уволить его…
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в
генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти
господа становились в этих чинах и больше высказывались…
— Ну, и черт с тобой! — произнес Павел, когда Плавин ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить к генерал-губернатору и получить от него приглашение на бал. У него и маменька такая была, шлендой и звали; по всем важным
господам таскалась, вот и он наследовал от нее это милое свойство.
—
Господа, хотите играть в карты? — отнеслась Мари к двум пожилым
генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она, кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
Покуда
генерал боролся с Анпетовым и мнил на нем отомстить поражение старых порядков, Антон Стрелов распоряжался в имении полным
господином.
— И то стараюсь. Потому вижу:
господин добрый, неведущий — для кого же нам и стараться-то! Слава богу! я всем
господам по здешнему месту довольно известен! Голозадов
генерал, Порфирьев
господин… все хоть сейчас аттестат мне подписать готовы!
— Хорошо. Я на днях буду иметь объяснение с делегатами от заводских мастеровых, тогда приму во внимание и ваш протест. Пока могу сказать только то, что изложенные вами чувства и доводы совпадают с моими мыслями. Нужно сказать, что я недоволен настоящими заводскими порядками, и
генерал тоже, кажется, разделяет это недовольство.
Господа, что же это вы стоите? Садитесь…
—
Господа! — заговорил
генерал официальным сухим тоном, поднимаясь с места.
Чтобы разогнать толпу,
генерал уговаривал Евгения Константиныча выйти на балкон, но и эта крайняя мера не приносила результатов: когда
барин показывался, подымалось тысячеголосое «ура», летели шапки в воздух, а народ все-таки не расходился по домам.
Барин молод, не надеется на себя, а другие-то его обманывают, вот он и привез с собой
генерала, чтобы все, значит, сделать на совесть, по-божескому, чтобы мужичков не изводить напрасно, и т. д.
Пробовал он навести справки через
господ музыкантов, но те про
генерала ничего не знали и только на четырех языках просили водки.
Результаты приезда
барина на заводы обнаружились скоро: вопрос об уставной грамоте решен в том смысле, что заводским мастеровым земельный надел совсем не нужен, даже вреден; благодаря трудам
генерала Блинова была воссоздана целая система сокращений и сбережений на урезках заработной рабочей платы, на жалованье мелким служащим и на тех крохах благотворительности, которые признаны наукой вредными паллиативами; управители, поверенные и доверенные получили соответствующие увеличения своих окладов.
— До завтра,
господа! — кричал
генерал, стараясь заглушить споривших. — А завтра мы выслушаем крестьянских ходоков… Это будет лучше.
— Да, мы рассмотрим после, — проговорил
генерал, обращаясь к стоявшим на коленях просителям. — Встаньте… Приходите ко мне послезавтра, тогда разберем ваше прошение, а теперь, как сами видите,
барину некогда.