Неточные совпадения
Коробкин.
Дайте мне! Вот у меня, я думаю, получше глаза. (Берет
письмо.)
(
Дает Осипу
письмо.)На, отнеси.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это
письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду
давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Она раскаивалась утром в том, чтó она сказала мужу, и желала только одного, чтоб эти слова были как бы не сказаны. И вот
письмо это признавало слова несказанными и
давало ей то, чего она желала. Но теперь это
письмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить.
— Вы приедете ко мне, — сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, — нам надо поговорить о грустном для вас деле. Я всё бы
дала, чтоб избавить вас от некоторых воспоминаний, но другие не так думают. Я получила от нее
письмо. Она здесь, в Петербурге.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два
письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать,
дают только пять с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое
письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
— Приходи же скорее, — сказала она ему, уходя из кабинета, — а то без тебя прочту
письма. И
давай в четыре руки играть.
— Да? — тихо сказала Анна. — Ну, теперь
давай говорить о тебе, — прибавила она, встряхивая головой, как будто хотела физически отогнать что-то лишнее и мешавшее ей. —
Давай говорить о твоих делах. Я получила твое
письмо и вот приехала.
А Чичиков приходил между тем в совершенное недоумение решить, которая из
дам была сочинительница
письма.
Написавши
письмо,
дал он ей подписаться и попросил маленький списочек мужиков.
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну…
Вдруг мысль в уме ее родилась…
«Поди, оставь меня одну.
Дай, няня, мне перо, бумагу
Да стол подвинь; я скоро лягу;
Прости». И вот она одна.
Всё тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет.
И всё Евгений на уме,
И в необдуманном
письмеЛюбовь невинной девы дышит.
Письмо готово, сложено…
Татьяна! для кого ж оно?
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово
дал, и что ж? ей-ей,
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.
— В бреду? Нет… Ты выходишь за Лужина для меня. А я жертвы не принимаю. И потому, к завтраму, напиши
письмо… с отказом… Утром
дай мне прочесть, и конец!
— Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, все рассказать… как было дело и… в свою очередь… хотя это и лишнее, согласен с вами, рассказывать, — но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне… и сказала дружески… что она совершенно во мне уверена и все… но что не захочу ли я
дать ей это заемное
письмо, в сто пятнадцать рублей, всего что она считала за мной долгу.
— Это деньги с вас по заемному
письму требуют, взыскание. Вы должны или уплатить со всеми издержками, пенными [Пенные — от пеня — штраф за невыполнение принятых обязательств.] и прочими, или
дать письменно отзыв, когда можете уплатить, а вместе с тем и обязательство не выезжать до уплаты из столицы и не продавать и не скрывать своего имущества. А заимодавец волен продать ваше имущество, а с вами поступить по законам.
«Двадцать городовому, три Настасье за
письмо… — значит, Мармеладовым
дал вчера копеек сорок семь али пятьдесят», — подумал он, для чего-то рассчитывая, но скоро забыл даже, для чего и деньги вытащил из кармана.
Я тут же расстался с Марьей Ивановной, поручив ее Савельичу и
дав ей
письмо к моим родителям.
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту
даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот
письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру».
Дама выслушала ее со вниманием. «Где вы остановились?» — спросила она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше
письмо».
— Вы не можете представить себе, что такое
письма солдат в деревню,
письма деревни на фронт, — говорил он вполголоса, как бы сообщая секрет. Слушал его профессор-зоолог, угрюмый человек, смотревший на Елену хмурясь и с явным недоумением, точно он затруднялся определить ее место среди животных. Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок, с орденом и длинной поповской фамилией, и пышная томная
дама, актриса театра Суворина.
— Прислал
письмо из Нижнего, гуляет на ярмарке. Ругается, просит денег и прощения. Ответила: простить — могу, денег не
дам. Похоже, что у меня с ним плохо кончится.
Четверо молчаливых мужчин как будто выросли, распухли.
Дама, прочитав
письмо, спрятала его в сумочку. Звучно щелкнул замок. Кутузов вполголоса рассказывал...
Внезапно, но твердо он решил перевестись в один из провинциальных университетов, где живут, наверное, тише и проще. Нужно было развязаться с Нехаевой. С нею он чувствовал себя богачом, который,
давая щедрую милостыню нищей, презирает нищую. Предлогом для внезапного отъезда было
письмо матери, извещавшей его, что она нездорова.
— Глупости! Где у вас нелегальщина?
Письма, записки Маракуева — есть?
Давайте все мне.
— У меня нашлись общие знакомые с старухой Премировой. Славная старушка. Но ее племянница — ужасна! Она всегда такая грубая и мрачная? Она не говорит, а стреляет из плохого ружья. Ах, я забыла: она
дала мне
письмо для тебя.
— Ну, полно лежать! — сказал он, — надо же встать… А впрочем, дай-ка я прочту еще раз со вниманием
письмо старосты, а потом уж и встану. — Захар!
— И ему напиши, попроси хорошенько: «Сделаете, дескать, мне этим кровное одолжение и обяжете как христианин, как приятель и как сосед». Да приложи к
письму какой-нибудь петербургский гостинец… сигар, что ли. Вот ты как поступи, а то ничего не смыслишь. Пропащий человек! У меня наплясался бы староста: я бы ему
дал! Когда туда почта?
—
Дайте мне
письмо!.. — тихо сказала она.
— А сестра мне
даст заемное
письмо на таковую же сумму; я
дам ей подписать.
— Нет, — с тупым взглядом удивления отвечала она, — они мне никакого
письма не
давали.
— Илья Ильич
дал вам заемное
письмо? — спросил он.
Получая изредка ее краткие
письма, где дружеский тон смешивался с ядовитым смехом над его страстью, над стремлениями к идеалам, над игрой его фантазии, которою он нередко сверкал в разговорах с ней, он сам заливался искренним смехом и потом почти плакал от грусти и от бессилия рассказать себя,
дать ключ к своей натуре.
Он не договорил и задумался. А он ждал ответа на свое
письмо к жене. Ульяна Андреевна недавно написала к хозяйке квартиры, чтобы ей прислали… теплый салоп, оставшийся дома, и
дала свой адрес, а о муже не упомянула. Козлов сам отправил салоп и написал ей горячее
письмо — с призывом, говорил о своей дружбе, даже о любви…
Опекуну она не
давала сунуть носа в ее дела и, не признавая никаких документов, бумаг, записей и актов, поддерживала порядок, бывший при последних владельцах, и отзывалась в ответ на
письма опекуна, что все акты, записи и документы записаны у ней на совести, и она отдаст отчет внуку, когда он вырастет, а до тех пор, по словесному завещанию отца и матери его, она полная хозяйка.
— Я как-нибудь, через брата, или соберусь с силами и сама отвечу на эти
письма,
дам понять, в каком я положении, отниму всякие надежды на свидание. А теперь мне нужно пока
дать ему знать только, чтоб он не ходил в беседку и не ждал напрасно…
Он
дал отворившей ему дверь девушке карточку и
письмо от Козлова.
— И
писем не будете писать, —
давал за него ответ Тушин, — потому что их не передадут. В дом тоже не придете — вас не примут…
— Я и не говорила бы, если б не
письма. Мне нужен покой… Бабушка! увези, спрячь меня… или я умру! Я устала… силы нет…
дай отдохнуть… А он зовет туда… хочет прийти сам…
— Нет, этого я не вижу, и она мне не говорила о любви, а
дала вот эту записку и просила подтвердить, что она не может и не желает более видеться с вами и получать
писем.
— Да, упасть в обморок не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет
письма,
дает уроки, получает деньги, и этим живет!» В самом деле, какой позор! А они, — он опять указал на предков, — получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
Вера, узнав, что Райский не выходил со двора, пошла к нему в старый дом, куда он перешел с тех пор, как Козлов поселился у них, с тем чтобы сказать ему о новых
письмах, узнать, как он примет это, и, смотря по этому,
дать ему понять, какова должна быть его роль, если бабушка возложит на него видеться с Марком.
— Оставим это. Ты меня не любишь, еще немного времени, впечатление мое побледнеет, я уеду, и ты никогда не услышишь обо мне.
Дай мне руку, скажи дружески, кто учил тебя, Вера, — кто этот цивилизатор? Не тот ли, что
письма пишет на синей бумаге!..
В
письме же своем он
дал ей самое торжественное, самое рыцарское слово, что опасаться ей нечего…
Постойте, Катерина Николаевна, еще минутку не говорите, а
дайте мне все докончить: я все время, как к вам ходил, все это время подозревал, что вы для того только и ласкали меня, чтоб из меня выпытать это
письмо, довести меня до того, чтоб я признался…
— Он у себя дома, я вам сказала. В своем вчерашнем
письме к Катерине Николаевне, которое я передала, он просил у ней, во всяком случае, свидания у себя на квартире, сегодня, ровно в семь часов вечера. Та
дала обещание.
Что она, Альфонсинка, боится беды, потому что сама участвовала, a cette dame, la generale, непременно приедет, «сейчас, сейчас», потому что они послали ей с
письма копию, и та тотчас увидит, что у них в самом деле есть это
письмо, и поедет к ним, а написал ей
письмо один Ламберт, а про Версилова она не знает; а Ламберт рекомендовался как приехавший из Москвы, от одной московской
дамы, une dame de Moscou (NB. Марья Ивановна!).
Дав слово Версилову, что
письмо это, кроме меня, никому не будет известно, я почел уже себя не вправе объявлять о нем кому бы то ни было.
Я уже предупредил вас с самого начала, что весь вопрос относительно этой
дамы, то есть о
письме вашем, собственно, к генеральше Ахмаковой долженствует, при нашем теперешнем объяснении, быть устранен окончательно; вы же все возвращаетесь.
И вот он умирает; Катерина Николавна тотчас вспомнила про
письмо: если бы оно обнаружилось в бумагах покойного и попало в руки старого князя, то тот несомненно прогнал бы ее навсегда, лишил наследства и не
дал бы ей ни копейки при жизни.
Зерщиков, с своей стороны, нашел требование достойным уважения и
дал слово, при всех, завтра же отправить мне объяснительное и извинительное
письмо.