Неточные совпадения
Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими
движениями, и
мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей; все казались Левину избранными счастливцами, потому что они были тут, вблизи от нее.
«Вот оно», — думал я и опускался, скользя на руках по поручням лестницы. Двери в залу отворяются с шумом, играет музыка, транспарант с моим вензелем горит, дворовые
мальчики, одетые турками, подают мне конфекты, потом кукольная комедия или комнатный фейерверк. Кало в поту, суетится, все сам приводит в
движение и не меньше меня в восторге.
Впоследствии, в минуты невольных уединений, когда я оглядывался на прошлое и пытался уловить, что именно в этом прошлом определило мой жизненный путь, в памяти среди многих важных эпизодов, влияний, размышлений и чувств неизменно вставала также и эта картина: длинный коридор,
мальчик, прижавшийся в углублении дверей с первыми
движениями разумной мечты о жизни, и огромная мундиро — автоматическая фигура с своею несложною формулой...
Мне было интересно узнать, что скрывается в этой мгла с мрачным неверием, бурей и громами… Но в это время на одной из кроватей послышалось
движение, и раздался голос младшего Конахевича. Это был
мальчик не особенно способный, но усидчивый и серьезный. Старший был прежде его кумиром. Теперь он догнал его, и оба были в одном классе.
Я был тогда совсем маленький
мальчик, еще даже не учившийся в пансионе, но простота, с которой отец предложил вопрос, и его глубокая вдумчивость заразили меня. И пока он ходил, я тоже сидел и проверял свои мысли… Из этого ничего не вышло, но и впоследствии я старался не раз уловить те бесформенные
движения и смутные образы слов, которые проходят, как тени, на заднем фоне сознания, не облекаясь окончательно в определенные формы.
Походка его тоже была несколько развихлянная и странная, и я догадался, что незнакомый
мальчик подражал именно его
движениям: ноги его тоже плохо сгибались, а руки скруглялись в локтях.
По временам, в жаркий полдень, когда вокруг все смолкало, когда затихало людское
движение и в природе устанавливалась та особенная тишина, под которой чуется только непрерывный, бесшумный бег жизненной силы, на лице слепого
мальчика являлось характерное выражение.
Но если он попадал к человеку незнакомому, тогда
движения маленьких рук становились медленнее:
мальчик осторожно и внимательно проводил ими по незнакомому лицу, и его черты выражали напряженное внимание; он как будто «вглядывался» кончиками своих пальцев.
Дойдя до холмика, они уселись на нем все трое. Когда мать приподняла
мальчика с земли, чтобы посадить его поудобнее, он опять судорожно схватился за ее платье; казалось, он боялся, что упадет куда-то, как будто не чувствуя под собой земли. Но мать и на этот раз не заметила тревожного
движения, потому что ее глаза и внимание были прикованы к чудной весенней картине.
Никогда в жизни
мальчик не испытывал такого мучительного ощущения полной беспомощности, заброшенности и одиночества, как теперь. Огромный дом казался ему наполненным беспощадными притаившимися врагами, которые тайно, с злобной усмешкой следили из темных окон за каждым
движением маленького, слабого
мальчика. Молча и нетерпеливо ждали враги какого-то сигнала, ждали чьего-то гневного, оглушительно грозного приказания.
На него находила иногда веселость, и тогда он готов был резвиться и шалить со мной, как
мальчик (он любил всякое сильное телесное
движение); раз — всего только раз! — он приласкал меня с такою нежностью, что я чуть не заплакал…
— Бог да воздаст вам! — сказал он, обращаясь к хозяину, отыскивая привычным
движением правой ноги другое стремя, и чуть-чуть тронул
мальчика, державшего лошадь, плетью, в знак того, чтобы он посторонился.
Это был
мальчик лет четырнадцати, с веснусчатым, как у Марты, лицом, похожий на сестру, неловкий, мешкотный в
движениях. Одет он был в блузу сурового полотна.
Ему шёл седьмой год, когда мать его вдруг исчезла из дома: она не умерла, а просто однажды ночью тайно ушла куда-то, оставив в памяти
мальчика неясный очерк своей тонкой фигуры, пугливый блеск тёмных глаз, торопливые
движения маленьких смуглых рук, — они всегда боязливо прятались. Ни одного слова её не осталось в памяти сына.
Вон еще один! — продолжала она, суетясь вокруг
мальчика, который, успев уже отведать жаворонка, бил, смеясь, в ладоши и жадно следил за всеми
движениями матери [Обряд этот совершается простолюдинами Тульской губернии ежегодно в утро Благовещения; в это утро (так по крайней мере уверяет народ) прилетают жаворонки — первые возвестители тепла.
Трудно предположить, однако ж, чтоб
мальчик его лет, прожив пять зимних месяцев постоянно, почти с глазу на глаз с одними и теми же людьми, не сделался сообщительнее или по крайней мере не освободился частию от своей одичалости; это дело тем невероятнее, что каждое
движение его, даже самые глаза, смотревшие исподлобья, но тем не менее прыткие, исполненные зоркости и лукавства, обозначали в нем необычайную живость.
Рыбак посмотрел с удивлением на свата, потом на
мальчика, потом перенес глаза на сыновей, но, увидев, что все сидели понуря голову, сделал нетерпеливое
движение и пригнулся к щам. Хозяйка его стояла между тем у печки и утирала глаза рукавом.
Он, не торопясь, пошёл на
мальчика, уставив в лицо его свои круглые, злые глаза. Но Илья встал на ноги, твёрдым
движением взял с прилавка длинный и тонкий нож и сказал...
Безмолвные, но живые тени ползали по стенам до полу;
мальчику было страшно и приятно следить за их жизнью, наделять их формами, красками и, создав из них жизнь, — вмиг разрушить ее одним
движением ресниц.
Работая, двигаясь, он не умел думать,
движение как бы разрывало паутину мысли,
мальчик исполнял работу не спеша, аккуратно, точно, как машина, но не вносил в неё ничего от себя.
Прошло несколько дней, на дворе заговорили, что отправленный в больницу ученик стекольщика сошёл с ума. Евсей вспомнил, как горели глаза
мальчика во время его представлений, как порывисты были его
движения и быстро изменялось лицо, и со страхом подумал, что, может быть, Анатолий всегда был сумасшедшим. И забыл о нём.
В общественных катаниях, к сожалению моему, мать также не позволяла мне участвовать, и только катаясь с сестрицей, а иногда и с маленьким братцем, проезжая мимо, с завистию посматривал я на толпу деревенских
мальчиков и девочек, которые, раскрасневшись от
движения и холода, смело летели с высокой горы, прямо от гумна, на маленьких салазках, коньках и ледянках: ледянки были не что иное, как старые решета или круглые лубочные лукошки, подмороженные снизу так же, как и коньки.
Всякий намек на сентиментальность, всякое проявление порядочности: жалость к обижаемому
мальчику, сострадание к истязуемому животному, участие к больному преподавателю — в какой бы форме эти чувства ни выразились — он встречал их таким градом сквернословия, что виновный невольно начинал стыдиться своего хорошего
движения.
Еще несколько десятков сажен, и все четверо — Изумруд, белый жеребчик, англичанин и мальчик-поддужный, припавший, стоя на коротких стременах, к лошадиной гриве, — счастливо слаживаются в одно плотное, быстро несущееся тело, одухотворенное одной волей, одной красотой мощных
движений, одним ритмом, звучащим, как музыка.
— Когда он был
мальчиком и рос у меня, то у него было такое же ангельское лицо, ясное и доброе. У него и взгляд, и
движения, и разговор нежны и изящны, как у матери. А ум? Он всегда поражал нас своим умом. Да и то сказать, недаром он магистр! Недаром! А погоди, Иван Карлыч, каков он будет лет через десять! Рукой не достанешь!
—
Мальчик, — произнесла она, и голова ее повернулась тем же
движением, как через несколько дней в гостиной, среди общества, — я нравлюсь тебе?
Он безус, почти еще
мальчик; полное, белое лицо его с широкими скулами детски задумчиво, глаза глядят не как у взрослых, а грустно и покорно, но весь он широк, крепок, тяжел и груб так же, как старик; он не шевелится и не меняет своей позы, точно ему не под силу приводить в
движение свое крупное тело.
Когда
мальчик увидел сестру с цветком в руке, то в первый раз после долгого времени слабо улыбнулся и с трудом сделал
движение худенькой рукой.
Подобно
мальчику, она не шевелилась, по сколько живого
движения чувствовалось в изгибах ее тела и в руках!
Такие переломы относятся к числу так называемых самородных переломов: у
мальчика, как впоследствии оказалось, была центральная костномозговая саркома; она разъела изнутри кость и уничтожила ее обычную твердость; достаточно было первого сильного
движения, чтобы случился перелом; тот же самый перелом сам собою сделался бы у больного или в клинике, или на возвратном пути домой.
— Ишь, загорелся!.. Ишь, стали отцовские глаза! Эх ты, славный и смелый
мальчик! — дрогнувшим голосом проговорил адмирал и, сразу смягчившийся и повеселевший, быстрым
движением руки привлек к себе Володю, горячо обнял его и так же быстро оттолкнул, словно бы стыдясь при всех обнаруживать ласку.
«И Наташа уходила в детскую кормить своего единственного
мальчика Петю. Никто ничего не мог ей сказать столько успокоительного, разумного, сколько это трехмесячное маленькое существо, когда оно лежало у ее груди, и она чувствовала его
движение и сопение носиком. Существо это говорило: «Ты сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отомстить, ты боишься, а я вот он. А я вот он»… И отвечать нечего было. Это было больше, чем правда».
Взяв кошку за шиворот, Тася подняла ее в уровень с форточкой и быстрым
движением выбросила за окно прямо в подставленные руки черноглазого
мальчика.
Мальчик, подавая стакан чаю на подносе, сделал неловкое
движение, стакан опрокинулся, и брызги попали на рукав гостя.
Но прежде чем он успел надумать что-либо, в кабинет уже входил его сын Сережа,
мальчик семи лет. Это был человек, в котором только по одежде и можно было угадать его пол: тщедушный, белолицый, хрупкий… Он был вял телом, как парниковый овощ, и всё у него казалось необыкновенно нежным и мягким:
движения, кудрявые волосы, взгляд, бархатная куртка.
И вдруг происходит какое-то необыкновенное
движение в толпе «
мальчиков», как мы называем наших коллег мужского пола.
Через минуту наскоро взнузданный Аркашка стоял уже у крыльца и Юрик, едва державшийся на ногах от слабости, карабкался в седло при помощи Митьки. Плечо у
мальчика еще далеко не зажило и побаливало при каждом
движении, к тому же его сильно знобило, и общая слабость сковывала все члены. Он едва-едва мог вскарабкаться в седло и, схватившись обеими руками за поводья, изо всех сил ударил ногами бока Аркашки. Тот в один миг вылетел из хуторских ворот и помчался стрелой по направлению к деревне.
— Впрочем, — продолжал врач, — способ, о котором я упомянул, требует большой осторожности и потому опасен. В последнюю свою болезнь папа Иннокентий Восьмой хотел прибегнуть к нему. Сделали сначала опыт над тремя десятилетними
мальчиками; но как опыт не совсем удался и дети умерли, то и святой отец не соизволил подвергнуться ему. Остается многожелчному быть как можно смирнее и уступчивей, а тому, у кого недостает желчи, более приводить кровь свою в
движение.
— Но я не могу выносить принуждений, — страстно возразил
мальчик, — а военная служба не что иное, как постоянное принуждение, каторга! Всем повинуйся, никогда не имей собственной воли, изо дня в день покоряйся дисциплине, неподвижно застывшей форме, которая убивает малейшее самостоятельное
движение. Я не могу больше переносить этого! Все мое существо рвется к свободе, к свету и жизни. Отпусти меня, отец! Не держи меня больше на привязи: я задыхаюсь, я умираю.
Русским
мальчикам (излюбленное выражение Достоевского), поглощенным решением конечных мировых вопросов, или о Боге и бессмертии, или об устроении человечества по новому штату, атеистам, социалистам и анархистам, культура представляется помехой в их стремительном
движении к концу.
Мальчик то внимательно читал книгу, то сосредоточенно отмечал что-то на карте. Книгой было, обыкновенно, описание какой-нибудь войны, и
мальчик по карте следил за
движением тех или других войск.
Это что-то и называлось „добрый
мальчик“, который будто бы являлся к услугам князя, для того чтобы не затруднять его нужными при разговоре
движениями.
Еще более радостно-восторженно смотрел на Пьера забытый всеми
мальчик, с тонкою шеей, выходившею из отложных воротничков. Всякое слово Пьера жгло его сердце и он нервным
движением пальцев ломал, сам не замечая этого, — попадавшиеся ему в руки сургучи и перья на столе дяди.
Пока
мальчик был на рожке и проживал в лубочной коробке, Кинжалка все вертелся около этой коробки и по целым часам сидел над нею, насторожив уши и не сводя своих изумленных глаз с прихотливых
движений дитяти.