Неточные совпадения
Прежде (это началось почти с
детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь,
сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится
детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не
прошел через это?
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший,
ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его
детства, о котором едва сохранил он бледную память.
— Мне так хочется видеть дом, где родился Антон, где
прошло его
детство. Налить тебе кофе?
Они мечтали и о шитом мундире для него, воображали его советником в палате, а мать даже и губернатором; но всего этого хотелось бы им достигнуть как-нибудь подешевле, с разными хитростями, обойти тайком разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды, не трудясь перескакивать через них, то есть, например, учиться слегка, не до изнурения души и тела, не до утраты благословенной, в
детстве приобретенной полноты, а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша
прошел все науки и искусства.
— Первые годы
детства моего
прошли тоже в деревне.
Проходя практически каждый географический урок, я переживаю угасшее, некогда страстное впечатление, какое рождалось с мыслью о далеких странах и морях, и будто переживаю
детство и юность.
Все время обеда и вплоть до самого вечера
прошло как-то между рук, в разных отрывочных разговорах, которыми друзья
детства напрасно старались наполнить образовавшуюся за время их разлуки пустоту.
С
детства Верочка любила
ходить вместе с немой Досифеей в кухню, прачечную, погреб и кладовые; помогала солить капусту, разводила цветы и вечно возилась с выброшенными на улицу котятами, которых терпеливо выкармливала, а потом раздавала по своим знакомым.
Прежде я все
детство и юность мою рад был корму свиней, а теперь
сошла и на меня благодать, умираю во Господе!» — «Да, да, Ришар, умри во Господе, ты пролил кровь и должен умереть во Господе.
После нашей истории, шедшей вслед за сунгуровской, и до истории Петрашевского
прошло спокойно пятнадцать лет, именно те пятнадцать, от которых едва начинает оправляться Россия и от которых сломились два поколения: старое, потерявшееся в буйстве, и молодое, отравленное с
детства, которого квёлых представителей мы теперь видим.
Около получаса
ходили мы взад и вперед по переулку, прежде чем вышла, торопясь и оглядываясь, небольшая худенькая старушка, та самая бойкая горничная, которая в 1812 году у французских солдат просила для меня «манже»; с
детства мы звали ее Костенькой. Старушка взяла меня обеими руками за лицо и расцеловала.
Покончивши с портретною галереею родных и сестрицыных женихов, я считаю нужным возвратиться назад, чтобы дополнить изображение той обстановки, среди которой протекло мое
детство в Малиновце. Там скучивалась крепостная масса, там жили соседи-помещики, и с помощью этих двух факторов в результате получалось пресловутое пошехонское раздолье. Стало быть,
пройти их молчанием — значило бы пропустить именно то, что сообщало тон всей картине.
Правда, что природа, лелеявшая
детство Багрова, была богаче и светом, и теплом, и разнообразием содержания, нежели бедная природа нашего серого захолустья, но ведь для того, чтобы и богатая природа осияла душу ребенка своим светом, необходимо, чтоб с самых ранних лет создалось то стихийное общение, которое, захватив человека в колыбели, наполняет все его существо и
проходит потом через всю его жизнь.
Да, мне и теперь становится неловко, когда я вспоминаю об этих дележах, тем больше, что разделение на любимых и постылых не остановилось на рубеже
детства, но
прошло впоследствии через всю жизнь и отразилось в очень существенных несправедливостях…
— Четыре. Феклуша — за барышней
ходит, шьет, а мы три за столом служим, комнаты убираем. За старой барыней няня
ходит. Она и спит у барыни в спальной, на полу, на войлочке. С
детства, значит, такую привычку взяла. Ну, теперь почивайте, Христос с вами! да не просыпайтесь рано, а когда вздумается.
Детство часто беспечно
проходит мимо самых тяжелых драм, но это не значит, что оно не схватывает их чутким полусознанием. Я чувствовал, что в душе моего приятеля есть что-то, что он хранит про себя… Все время дорогой он молчал, и на лбу его лежала легкая складка, как тогда, когда он спрашивал о порке.
— Да. Когда все
сошли вниз, Петр остался. Он велел тете Ане (она так называла Попельскую с
детства) уйти за всеми, а сам остался со слепым… И я… тоже осталась.
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем
детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они
проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с
детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя
прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Нет, не надо! — отвечал тот, не давая ему руки и целуя малого в лицо; он узнал в нем друга своего
детства — мальчишку из соседней деревни — Ефимку, который отлично
ходил у него в корню, когда прибегал к нему по воскресеньям бегать в лошадки.
Одно новое обстоятельство еще более сблизило Павла с Николаем Силычем. Тот был охотник
ходить с ружьем. Павел, как мы знаем, в
детстве иногда бегивал за охотой, и как-то раз, идя с Николаем Силычем из гимназии, сказал ему о том (они всегда почти из гимназии
ходили по одной дороге, хотя Павлу это было и не по пути).
Вдыхая полной грудью сладкий воздух, они шли не быстрой, но спорой походкой, и матери казалось, что она идет на богомолье. Ей вспоминалось
детство и та хорошая радость, с которой она, бывало,
ходила из села на праздник в дальний монастырь к чудотворной иконе.
«О чем я сейчас думал? — спросил самого себя Ромашов, оставшись один. Он утерял нить мыслей и, по непривычке думать последовательно, не мог сразу найти ее. — О чем я сейчас думал? О чем-то важном и нужном… Постой: надо вернуться назад… Сижу под арестом… по улице
ходят люди… в
детстве мама привязывала… Меня привязывала… Да, да… у солдата тоже — Я… Полковник Шульгович… Вспомнил… Ну, теперь дальше, дальше…
— Конечно, летаю, — ответил он. — Но только с каждым годом все ниже и ниже. Прежде, в
детстве, я летал под потолком. Ужасно смешно было глядеть на людей сверху: как будто они
ходят вверх ногами. Они меня старались достать половой щеткой, но не могли. А я все летаю и все смеюсь. Теперь уже этого нет, теперь я только прыгаю, — сказал Ромашов со вздохом. — Оттолкнусь ногами и лечу над землей. Так, шагов двадцать — и низко, не выше аршина.
Один наш арестантик, из особого отделения, крещеный калмык, Александр или Александра, как звали его у нас, странный малый, плутоватый, бесстрашный и в то же время очень добродушный, рассказывал мне, как он выходил свои четыре тысячи, рассказывал смеясь и шутя, но тут же клялся пресерьезно, что если б с
детства, с самого нежного, первого своего
детства, он не вырос под плетью, от которой буквально всю жизнь его в своей орде не
сходили рубцы с его спины, то он бы ни за что не вынес этих четырех тысяч.
Я припоминал, как, бывало, еще в
детстве, стоя в церкви, смотрел я иногда на простой народ, густо теснившийся у входа и подобострастно расступавшийся перед густым эполетом, перед толстым барином или перед расфуфыренной, но чрезвычайно богомольной барыней, которые непременно
проходили на первые места и готовы были поминутно ссориться из-за первого места.
В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии, истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в
детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог
сошел на землю за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную отца и придет на облаках судить мир и т. п.
Родился я в лесном хуторе за Кубенским озером и часть
детства своего провел в дремучих домшинских лесах, где по волокам да болотам непроходимым медведи пешком
ходят, а волки стаями волочатся.
Детство и юность ее и двух братьев
прошли на Пятницкой улице, в родной купеческой семье.
Ты вот религиозна и все это любишь, а я боюсь религии, и когда
прохожу мимо церкви, то мне припоминается мое
детство и становится жутко.
Он
ходил по гостиной и декламировал поздравительные стихи, которые читал когда-то в
детстве отцу и матери.
Он, вероятно, мог быть хорошим проповедником, утешителем и наставником страждущего человечества, которому он с раннего
детства привык служить под руководством своей матери и которое оставалось ему навсегда близким и понятным; к людским неправдам и порокам он был снисходителен не менее своей матери, но страстная религиозность его детских лет скоро
прошла в доме дяди.
Уже с противоположной стороны оглядывается на лавку Саша и прощается с Самсонычем; потом снова в темноте перебирается на эту сторону улицы: всю жизнь
ходил по ней и другую сторону с
детства считает чужой, неведомой, чем-то вроде иностранного государства.
В
детстве даже часы, когда отсутствовала мать, тревожили сердце и воображение населяли призраками возможных бед и несчастий, а теперь
прошло целых четыре месяца, долгий и опасный срок для непрочной человеческой жизни.
Каждый раз, когда мне приходится бывать в нетронутом настоящем лесу, мною овладевает то особенное душевное состояние, которое переживалось еще в
детстве, когда случалось с смешанным чувством страха и благоговения
проходить по пустой церкви.
Могу сказать, что я с
детства был жаден до стихов, и не
прошло часу, как я знал уже наизусть стихотворение Жуковского.
Минуло два, три года…
прошло шесть лет, семь лет… Жизнь уходила, утекала… а я только глядела, как утекала она. Так, бывало, в
детстве, устроишь на берегу ручья из песку сажалку, и плотину выведешь, и всячески стараешься, чтобы вода не просочилась, не прорвалась… Но вот она прорвалась наконец, и бросишь ты все свои хлопоты, и весело тебе станет смотреть, как все накопленное тобою убегает до капли…
Все увлечения
детства и молодости
прошли для него, не оставив больших следов; он отдавался и чувственности, и тщеславию, и — под конец в высших классах — либеральности, но всё в известных пределах, которые верно указывало ему его чувство.
Она посмотрела на него своими красивыми глазами и вдруг залилась молодым смехом… По выразительному лицу Дробыша
прошла тень озабоченности и недоумения… Оно очень напоминало то выражение, с каким он подымался в
детстве с цветочной клумбы, на которую его кинул Фроим…
А я вам то скажу, что первые его два зятя оба сами
пройды, и если он их надул и они теперь все во вражде с ним, то уж моего братца, который с
детства страдал самою утрированною деликатностию, он и подавно оставит на бобах.
Правнук Авдотьи, Матвей, с самого
детства боролся с мечтаниями и едва не погиб, другой правнук, Яков Иваныч, был православным, но после смерти жены вдруг перестал
ходить в церковь и молился дома.
На тот берег Оки, куда я никак не могу попасть потому что между нами Ока, еще в La Chaux de Fonds, в тетино
детство, где по ночам
ходит сторож с доской и поет: «Gué, bon gué!
Укрылся одеялом с головой, сжался в узловатый комок, подтянув костлявые колени к лицу, и, точно в одно мгновение
пройдя весь обратный путь от старости к
детству, — заплакал тихо и горько и стал просить мокрую, теплую, мягкую подушку...
Не мудрено, если ребенок не умел и не хотел бродить один в лабиринте запутанных отношений, среди которых
прошло его
детство и которые трудно было бы разобрать и опытному взгляду, свободному от все примиряющей и все обессмысливающей рутины.
Священники мне в
детстве всегда казались колдунами.
Ходят и поют.
Ходят и махают.
Ходят и колдуют. Охаживают. Окуривают. Они, так пышно и много одетые, казались мне не-нашими [Народное наименование черта (примеч. М. Цветаевой).], а не тот, скромно — и серо-голый, даже бедный бы, если бы не осанка, на краю Валерииной кровати.
Происходил он из хорошего дома, был генеральский сын и белоручка, в нежном
детстве своем
ходил в бархате и батисте, воспитывался в аристократическом заведении и хоть вынес из него не много познаний, но на службе успел и дотянул до генеральства.
Я понял, наконец, что волка нет и что мне крик «Волк бежит», померещился. Крик был, впрочем, такой ясный и отчетливый, но такие крики (не об одних волках) мне уже раз или два и прежде мерещились, и я знал про то. (Потом, с
детством, эти галлюцинации
прошли.)
Попав в Гори, Люда, конечно же, отправляется на поиски дома, где
прошло детство княжны Джавахи.
Эти люди большею частию не принесли с собою в жизнь ничего, кроме тупого ожесточения, воспитанного в них завистию и нуждой, среди которых
прошло их печальное
детство и сгорела, как нива в бездождие, короткая юность.