Неточные совпадения
Выступил тут вперед один из граждан и, желая подслужиться, сказал, что припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колесцах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой забаве несказанно,
сел на лужок и
начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились, а
до обеда все еще много времени остается.
— Нет, я с вами хотел видеться, —
начал Обломов, когда она
села на диван, как можно дальше от него, и смотрела на концы своей шали, которая, как попона, покрывала ее
до полу. Руки она прятала тоже под шаль.
Когда наши стали
садиться в катер, корейцы
начали бросать каменья и свинчатки и некоторых ушибли
до крови; тогда в них выстрелили дробью, которая назначалась для дичи, и, кажется, одного ранили.
За этот день мы так устали, как не уставали за все время путешествия. Люди растянулись и шли вразброд.
До железной дороги оставалось 2 км, но это небольшое расстояние далось нам хуже 20 в
начале путешествия. Собрав последние остатки сил, мы потащились к станции, но, не дойдя
до нее каких-нибудь 200–300 шагов,
сели отдыхать на шпалы. Проходившие мимо рабочие удивились тому, что мы отдыхаем так близко от станции. Один мастеровой даже пошутил.
Лопухов возвратился с Павлом Константинычем,
сели; Лопухов попросил ее слушать, пока он доскажет то, что
начнет, а ее речь будет впереди, и
начал говорить, сильно возвышая голос, когда она пробовала перебивать его, и благополучно довел
до конца свою речь, которая состояла в том, что развенчать их нельзя, потому дело со (Сторешниковым — дело пропащее, как вы сами знаете, стало быть, и утруждать себя вам будет напрасно, а впрочем, как хотите: коли лишние деньги есть, то даже советую попробовать; да что, и огорчаться-то не из чего, потому что ведь Верочка никогда не хотела идти за Сторешникова, стало быть, это дело всегда было несбыточное, как вы и сами видели, Марья Алексевна, а девушку, во всяком случае, надобно отдавать замуж, а это дело вообще убыточное для родителей: надобно приданое, да и свадьба, сама по себе, много денег стоит, а главное, приданое; стало быть, еще надобно вам, Марья Алексевна и Павел Константиныч, благодарить дочь, что она вышла замуж без всяких убытков для вас!
В десятом часу утра камердинер, сидевший в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один в своем кабинете. Все в доме принимало иной вид, люди
начинали чистить комнаты, по крайней мере показывали вид, что делают что-нибудь. Передняя,
до тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская собака Макбет
садилась перед печью и, не мигая, смотрела в огонь.
Нравился девушкам и другой брат, Емельян. Придет на девичник,
сядет в уголок и молчит, как пришитый. Сначала все девушки как-то боялись его, а потом привыкли и насмелились
до того, что сами
начали приставать к нему и свои девичьи шутки шутить.
Селезень, напротив, разорив гнездо своей утки, получает ее опять в полное владение, и она не расстается с ним ни на одну минуту
до тех пор, покуда вновь не затеет гнезда, вновь не скроется от селезня и не
сядет на яйца. даже предположить, что иной утке совсем не удастся вывесть детей в продолжение целого лета, потому-то каждому охотнику и случается встречать в июне, даже в
начале июля,
до самой линевки, уток парами.
Когда же солнце
начнет склоняться к западу, тетерева поднимаются с лежки, то есть с места своего отдохновения, опять
садятся на деревья и сидят нахохлившись, как будто дремлют,
до глубоких сумерек; потом пересаживаются в полдерева и потом уже спускаются на ночлег; ночуют всегда на земле.
Рябчики в
начале мая
садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда в лесу на голой земле, из сухой травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают в марте; самка кладет от десяти
до пятнадцати яиц; она сидит на них одна, без участия самца, в продолжение трех недель; молодые очень скоро
начинают бегать;
до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно в частом и даже мелком лесу, по оврагам, около лесных речек и ручьев.
Иван Семеныч баловал ее и часто играл в медведя, то есть устраивал себе из стульев берлогу,
садился там на корточки и
начинал «урчать», а Нюрочка бегала кругом и хохотала
до слез.
Верст за восемь
до села пошли парашинские поля, покрытые спелою, высокою и густою рожью, которую уже
начали жать.
—
До начальника губернии, —
начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в
селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
Тот сейчас же его понял,
сел на корточки на пол, а руками уперся в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и
начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще в чем дело,
начали хохотать
до неистовства.
— Но, однако, я пересилила себя, — продолжала она, —
села около него и
начала ему говорить прямо, что он сделал против меня и почему такою я стала против него!.. Он это понял, расплакался немного; но все-таки
до самой смерти не доверял мне ни в чем, ни одного лекарства не хотел принять из моих рук.
Добров
сел, потупился и
начал есть, беря рукою хлеб — как берут его обыкновенно крестьяне. Все кушанья были, видимо, даровые: дареная протухлая соленая рыба от торговца съестными припасами в соседнем
селе, наливка, настоенная на даровом от откупщика вине, и теленок от соседнего управляющего (и теленок, должно быть, весьма плохо выкормленный), так что Павел дотронуться ни
до чего не мог: ему казалось, что все это так и провоняло взятками!
Вечером ей стало невыносимо скучно в ожидании завтрашнего дня. Она одиноко сидела в той самой аллее, где произошло признание, и вдруг ей пришло на мысль пойти к Семигорову. Она дошла
до самой его усадьбы, но войти не решилась, а только заглянула в окно. Он некоторое время ходил в волнении по комнате, но потом
сел к письменному столу и
начал писать. Ей сделалось совестно своей нескромности, и она убежала.
Он вставал, переставлял ночник и склянку с лекарством, смотрел на часы, подносил их к уху и, не видавши, который час, клал их опять, потом опять
садился на свой стул и
начинал вперять глаза в колеблющийся кружок света на потолке, думать, мечтать — и воспаленное воображение чуть не доходило
до бреда.
Подали кофе. Молодая молча
села к столу и
начала разливать черную влагу, как-то особенно округляя обнаженные
до локтей руки. Мужчины подошли к столу, молча
сели, толстый взял чашку и вздохнул, сказав...
3) При входе президента встают с мест стремительно и шумно и стоят
до тех пор, пока не будет разрешено принять сидячее положение. Тогда стремительно же
садятся, ибо время
начать рассмотрение.
До усталости ходил по комнатам и ни на минуту не уличил свою мысль в бездеятельности; потом
садился в кресло, закрывал глаза и опять
начинал мысленную работу.
Девушка
села на стул так осторожно, точно боялась, что стул улетит из-под нее. Просто, как никто этого не делает, она рассказала мне, что только пятый день
начала ходить, а
до того почти три месяца лежала в постели — у нее отнялись руки и ноги.
Павел
сел. Владимир Андреич внимательным взором осмотрел гостя с головы
до ног. Бешметеву
начало становиться неловко. Он чувствовал, что ему надобно было что-нибудь заговорить, но ни одна приличная фраза не приходила ему в голову.
— Вот, бабушка, — так
начал мужик, — было времечко, живал ведь и я не хуже других: в амбаре-то, бывало, всего насторожено вволюшку; хлеб-то, бабушка, родился сам-шост да сам-сём, три коровы стояли в клети, две лошади, — продавал почитай что кажинную зиму мало что на шестьдесят рублев одной ржицы да гороху рублев на десять, а теперь
до того дошел, что радешенек, радешенек, коли сухого хлебушка поснедаешь… тем только и пробавляешься, когда вот покойник какой на
селе, так позовут псалтырь почитать над ним… все гривенку-другую дадут люди…
У него и у Савёлки одна вера была. Помню, икона чудесно явилась у нас на
селе. Однажды рано утром по осени пришла баба
до колодца за водой и — вдруг видит: но тьме на дне колодца — сияние. Собрала она народ, земский явился, поп пришёл, Ларион прибежал, спустили в колодезь человека, и поднял он оттуда образ «Неопалимой купины». Тут же
начали молебен служить, и решено было часовню над колодцем поставить. Поп кричит...
Вера Филипповна. Кому как. Только что я
села в ложу, кто-то из кресел на меня в трубку и посмотрел; Потап Потапыч как вспылил: «то, говорит, он глаза-то пялит, чего не видывал! Сбирайся домой!» Так и уехали
до начала представления. Да с тех пор, вот уж пятнадцатый год, и сижу дома. Я уж не говорю о театрах, о гуляньях…
Мы простились
до завтра с отцом казначеем и вышли. На житном дворе мы сами запрягли мою лошадку и поехали. Василий Петрович
сел ко мне задом, спина со спиною, говоря, что иначе он не может ехать, потому что ему воздуху мало за чужой головой. Дорогой он вовсе не чудил. Напротив, он был очень неразговорчив и только все меня расспрашивал: видал ли я умных людей в Петербурге? и про что они думают? или, перестав расспрашивать,
начинал свистать то соловьем, то иволгой.
Села на коленочки,
начала выворачивать. Да ручонки тонкие, как прутики, — ничего силы нет. Бросила камень, заплакала. Принялся опять Жилин за замок, а Дина
села подле него на корточках, за плечо его держит. Оглянулся Жилин, видит — налево за горой зарево красное загорелось, месяц встает. «Ну, — думает, —
до месяца надо лощину пройти,
до лесу добраться». Поднялся, бросил камень. Хоть в колодке, — да надо идти.
— Что же совесть!.. Я их вез и довез
до самой лощины. А тут звон услыхал и в зажор
сел… Сделай милость — это хоть и на тебя доведись: провались хоть и ты под снег, так небось все покинешь, а одну свою душу
начнешь спасать! Мерин биться стал… Я, брат, весь растерялся...
В конце июня или в
начале июля, в самый сезон мошкары — местной египетской казни, «сгоняют» из
сел народ и велят ему засыпать высохшие колеи и ямы хворостом, кирпичным мусором и камнем, который стирается между пальцами в порошок; ремонт продолжается
до конца лета.
—
Сядь, Мария. Как видишь, Вандергуд, — спокойно и сухо
начал Магнус, словно демонстрируя не человека, а препарат, — эта моя любовница — явление не совсем обычное. При ее необыкновенном сходстве с Мадонной, способном обмануть и не таких знатоков в религии, как мы с тобою, при ее действительно неземной красоте, чистоте и прелести она с ног
до головы продажная, развратная и совершенно бесстыдная тварь…
Земец, знакомый Теркина, выдал его: прописал в своем письме, что он — пароходчик. Теркину не хотелось
до поры
до времени выставляться, да и не с тем он шел сюда, в келью игумена. Он мечтал совсем о другой беседе: с глазу на глаз, где ему легко бы было излить то, что его погнало в родное
село. А так, сразу, он попадал на зарубку самых заурядных обывательских разговоров… Он даже
начал чуть заметно краснеть.
Начнем же, братия, повесть сию
От старого Владимира
до нынешнего Игоря.
Натянул он ум свой крепостью,
Изострил он мужеством сердце,
Ратным духом исполнился
И навел храбрые полки свои
На землю Половецкую за землю Русскую.
Тогда Игорь воззрел на светлое солнце,
Увидел он воинов своих, тьмой от него прикрытых,
И рек Игорь дружине своей:
«Братия и дружина!
Лучше нам быть порубленным, чем даться в полон.
Сядем же, други, на борзых коней
Да посмотрим синего Дона...
Он и не ошибся. Князь Владимир, выбежав, как сумасшедший, из квартиры своего поверенного,
сел в пролетку и приказал ехать в Европейскую гостиницу. Дорогой на него напало раздумье. От природы малодушный, он жил настоящей минутой, мало заботился о будущем; он
начал сожалеть, что отказался от предложенных ему Николаем Леопольдовичем пяти тысяч, которые он считал нужными для него
до зарезу.
Чума в Москве в это время
начала уже сильно косить свои жертвы среди простонародья. Оба княжеские семейства решили переждать с переездом в Москву
до окончания страшной эпидемии, как вдруг мор начался в расположенном близ Баратова
селе. Это была буквально повальная смерть, не щадившая никого. В несколько дней умерло несколько сот душ.
На Татьяну Борисовну, как выражались дворовые
села Грузина, «находило» — она то убегала в лес даже в суровую осень и пропадала там по целым дням, пока, по распоряжению графа, посланные его не находили ее сидящей под деревом в каком-то оцепенении и не доставляли домой, то забиралась в собор и по целым суткам молилась
до изнеможения, и тут уже никакие посланные не в состоянии были вернуть ее в дом, пока она не падала без чувств и ее не выносили из церкви на руках, то вдруг, выпросив у графа бутылку вина, пила и поила вином дворовых девушек, заставляла их петь песни и водить хороводы, сама принимала участие в этих забавах, вдруг задумывалась в самом их разгаре, а затем
начинала неистово хохотать и хохотала
до истерического припадка.
С наступлением оттепели все строение
село на четыре ряда известковых камней, которые от этого расползлись в разные стороны, и вместе с тем самый дом
начал скатываться с горы, на которой стоял,
до маленького пригорка, который и остановил дальнейшее падение.