Неточные совпадения
Следя глазами за полосой
дыма, Сергей Иванович
пошел тихим шагом, обдумывая свое состояние.
Промозглый сырой чулан с запахом сапогов и онуч гарнизонных солдат, некрашеный стол, два скверных стула, с железною решеткой окно, дряхлая печь, сквозь щели которой
шел дым и не давало тепла, — вот обиталище, где помещен был наш <герой>, уже было начинавший вкушать сладость жизни и привлекать внимание соотечественников в тонком новом фраке наваринского пламени и
дыма.
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец,
идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный
дымСтолбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
А знаешь, в солнечный день из купола такой светлый столб вниз
идет, и в этом столбе ходит
дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют.
— Но, государи мои, — продолжал он, выпустив, вместе с глубоким вздохом, густую струю табачного
дыму, — я не смею взять на себя столь великую ответственность, когда дело
идет о безопасности вверенных мне провинций ее императорским величеством, всемилостивейшей моею государыней. Итак, я соглашаюсь с большинством голосов, которое решило, что всего благоразумнее и безопаснее внутри города ожидать осады, а нападения неприятеля силой артиллерии и (буде окажется возможным) вылазками — отражать.
Глафира Исаевна непрерывно курила толстые, желтые папиросы,
дым густо
шел изо рта, из ноздрей ее, казалось, что и глаза тоже дымятся.
На Неве было холоднее, чем на улицах, бестолково метался ветер, сдирал снег, обнажая синеватые лысины льда, окутывал ноги белым
дымом.
Шли быстро, почти бегом, один из рабочих невнятно ворчал, коротконогий, оглянувшись на него раза два, произнес строго, храбрым голосом...
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым
дымом трубы домов, по снегу на крышах ползли тени
дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей, по белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами,
шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Иноков швырнул в окно недокуренную папиросу, сильно выдул изо рта едкий
дым и
пошел к столу, говоря...
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть окно, Клим увидал, что учитель и мать
идут по дорожке сада; мама отмахивается от комаров концом голубого шарфа, учитель, встряхивая медными волосами, курит. Свет луны был так маслянисто густ, что даже
дым папиросы окрашивался в золотистый тон. Клим хотел крикнуть...
Явилась мысль очень странная и даже обидная: всюду на пути его расставлены знакомые люди, расставлены как бы для того, чтоб следить: куда он
идет? Ветер сбросил с крыши на голову жандарма кучу снега, снег попал за ворот Клима Ивановича, набился в ботики. Фасад двухэтажного деревянного дома дымился белым
дымом, в нем что-то выло, скрипело.
«
Пошел к Спивак, это она стучала», — сообразил Клим, глядя на крышу, где пожарные, растаптывая снег, заставляли его гуще дымиться серым
дымом.
Пообедав, он
пошел в мезонин к Дронову, там уже стоял, прислонясь к печке, Макаров, пуская в потолок струи
дыма, разглаживая пальцем темные тени на верхней губе, а Дронов, поджав ноги под себя, уселся на койке в позе портного и визгливо угрожал кому-то...
Из окна, точно
дым, выплывало умоляющее бормотанье Дуняши, Иноков тоже рассказывал что-то вполголоса, снизу, из города, доносился тяжелый, но мягкий, странно чавкающий звук, как будто огромные подошвы шлепали по камню мостовой. Самгин вынул часы, посмотрел на циферблат — время
шло медленно.
— Все это — ненадолго, ненадолго, — сказал доктор, разгоняя
дым рукой. — Ну-ко, давай, поставим компресс. Боюсь, как левый глаз у него? Вы, Самгин,
идите спать, а часа через два-три смените ее…
Красавина. Ну, его так его. Все это в наших руках. Вот у нас теперь и пированье
пойдет,
дым коромыслом. А там и вовсе свадьба.
Ему представилось, как он сидит в летний вечер на террасе, за чайным столом, под непроницаемым для солнца навесом деревьев, с длинной трубкой, и лениво втягивает в себя
дым, задумчиво наслаждаясь открывающимся из-за деревьев видом, прохладой, тишиной; а вдали желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как зеркало, пруд; с полей восходит пар; становится прохладно, наступают сумерки, крестьяне толпами
идут домой.
С такою же силой скорби
шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие и которую они, как золото в огне, закаляли в огне и
дыме грубой работы, служа своим мужьям — князьям и неся и их, и свою «беду».
С таким же немым, окаменелым ужасом, как бабушка, как новгородская Марфа, как те царицы и княгини — уходит она прочь, глядя неподвижно на небо, и, не оглянувшись на столп огня и
дыма,
идет сильными шагами, неся выхваченного из пламени ребенка, ведя дряхлую мать и взглядом и ногой толкая вперед малодушного мужа, когда он, упав, грызя землю, смотрит назад и проклинает пламя…
— Ну, вот
слава Богу! три дня ходил как убитый, а теперь опять
дым коромыслом
пошел!.. А что Вера: видел ты ее? — спросила Татьяна Марковна.
Летают воробьи и грачи, поют петухи, мальчишки свищут, машут на проезжающую тройку, и
дым столбом
идет вертикально из множества труб —
дым отечества!
«Хозяйка, самовар!» И
пойдет суматоха: на сцену является известный погребец, загремят чашки, повалит
дым, с душистой струей, от маленького графинчика, в печке затрещит огонь, на сковороде от поливаемого масла раздается неистовое шипенье; а на столе поставлена уж водка, икра, тарелки etc., etc.
Вдруг однажды раздался крик: «Пароход
идет!
Дым виден!»
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с клубами
дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных труб. На заднем плане смешались в сплошную кучу корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то здания без окон и труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен,
шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались дома заводских служащих и мастеровых.
Мимо меня бесшумно пролетела сова, испуганный заяц шарахнулся в кусты, и сова тотчас свернула в его сторону. Я посидел немного на вершине и
пошел назад. Через несколько минут я подходил к юрте. Из отверстия ее в крыше клубами вырывался
дым с искрами, из чего я заключил, что мои спутники устроились и варили ужин.
Стрелки
пошли за дровами, а Дерсу опять принялся
дымом изгонять черта из юрты. Я взял ружье и
пошел вниз по реке на разведку.
За рекой все еще бушевало пламя. По небу вместе с
дымом летели тучи искр. Огонь
шел все дальше и дальше. Одни деревья горели скорее, другие — медленнее. Я видел, как через реку перебрел кабан, затем переплыл большой полоз Шренка; как сумасшедшая, от одного дерева к другому носилась желна, и, не умолкая, кричала кедровка. Я вторил ей своими стонами. Наконец стало смеркаться.
Едва мы поднялись наверх, как сразу увидели, в чем дело. Из-за гор, с правой стороны Мутухе, большими клубами подымался белый
дым. Дальше, на севере, тоже курились сопки. Очевидно, пал уже успел охватить большое пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы
пошли к морю и, когда достигли береговых обрывов, повернули влево, обходя глубокие овраги и высокие мысы.
Вдруг ветер переменился, и
дым отнесло в сторону. Дерсу поднялся и растолкал меня. Я попробовал было еще
идти по галечниковой отмели, но вскоре убедился, что это свыше моих сил: я мог только лежать и стонать.
Карл Иванович знал, когда и как тайком они подымали стору, находил, что дела его
идут успешно — и нежно выпускал
дым легкой струйкой по заветному направлению.
И
пошла по горам потеха, и запировал пир: гуляют мечи, летают пули, ржут и топочут кони. От крику безумеет голова; от
дыму слепнут очи. Все перемешалось. Но козак чует, где друг, где недруг; прошумит ли пуля — валится лихой седок с коня; свистнет сабля — катится по земле голова, бормоча языком несвязные речи.
Тут через трубу одной хаты клубами повалился
дым и
пошел тучею по небу, и вместе с
дымом поднялась ведьма верхом на метле.
Публика, метнувшаяся с дорожек парка, еще не успела прийти в себя, как видит: на золотом коне несется черный дьявол с пылающим факелом и за ним — длинные дроги с черными дьяволами в медных
шлемах… Черные дьяволы еще больше напугали народ… Грохот, пламя,
дым…
К великому нашему изумлению на перевале не было ороча. Он спустился на другую сторону хребта — об этом ясно говорили оставленные им следы. Действительно, скоро за водоразделом мы увидели
дым костра и около него нашего провожатого. Он объявил нам, что речка, на которую нас теперь привела вода, называется Туки и что она впадает в Хунгари. Затем он сказал, что дальше не
пойдет и вернется на Тумнин.
Катря и Домнушка все-таки укутали барышню в большую шаль, ноги покрыли одеялом, а за спину насовали подушек. Но и это испытание кончилось, — Антип растворил ворота, и экипаж весело покатил на Самосадку. Мелькнула контора, потом фабрика, дальше почерневшие от
дыма избушки Пеньковки, высокая зеленая труба медного рудника, прогремел под колесами деревянный мост через Березайку, а дальше уже начинался бесконечный лес и тронутые первою зеленью лужайки. Дорога от р. Березайки
пошла прямо в гору.
Угомонившись от рассказов, я заметил, что перед матерью был разведен небольшой огонь и курились две-три головешки,
дым от которых прямо
шел на нее.
Напротив того, Феденька, как буян по натуре, действовал убеждением, так сказать, механическим: вспылит, подымет
дым коромыслом, порой чуть-чуть не убьет, но через десять минут опять успокоится и опять
пошел шутки шутить.
— А потом, вскоре, дочка с судебным следователем сбежала — тоже любимочка была. И тут
дым коромыслом у них
пошел; хотела было Марья Петровна и к губернатору-то на суд ехать и прошение подавать, да ночью ей, слышь, видение было: Савва Силыч, сказывают, явился, простить приказал. Ну, простила, теперь друг к дружке в гости ездят.
— Нынче они очень смирны сделались. Прежде, бывало, действительно, чуть что — и
пошел дым коромыслом. А в последнее время так сократили себя, так сократили, что даже на удивление. Только и слов:"В нас, брат Семен, не нуждаются;
пошли в ход выродки да выходцы — ну, как-то они справятся, увидим". А впрочем, к часу карету приказали, чтобы готова была…
Из-за рощи открывалось длинное строение с высокой трубой, из которой
шел густой
дым, заставивший подозревать присутствие паров.
Такими намеками молодые люди говорили вследствие присутствия капитана, который и не думал
идти к своим птицам, а преспокойно уселся тут же, в гостиной, развернул книгу и будто бы читал, закуривая по крайней мере шестую трубку. Настенька начала с досадою отмахивать от себя
дым.
Облачко точно прямо
шло на коня и, настигнув его, вдруг засновало, вскурилось и разнеслось, как
дым пушечного жерла.
Матвей ждал
Дыму, но
Дыма с ирландцем долго не
шел. Матвей сел у окна, глядя, как по улице снует народ, ползут огромные, как дома, фургоны, летят поезда. На небе, поднявшись над крышами, показалась звезда. Роза, девушка, дочь Борка, покрыла стол в соседней комнате белою скатертью и поставила на нем свечи в чистых подсвечниках и два хлеба прикрыла белыми полотенцами.
Матвей хотел ответить что-то очень внушительное, но в это время с одной из кроватей послышался сердитый окрик какого-то американца.
Дыма разобрал только одно слово devil, но и из него понял, что их обоих
посылают к дьяволу за то, что они мешают спать… Он скорчился и юркнул под одеяло.
— Не
пойду! — решительно сказал
Дыма и, обращаясь к Матвею и Анне, сказал: — И вы тоже не ходите!
Пошли. А в кабаке стоит старый человек, с седыми, как щетина, волосами, да и лицо тоже все в щетине. Видно сразу: как ни бреется, а борода все-таки из-под кожи лезет, как отава после хорошего дождя. Как увидели наши приятели такого шероховатого человека посреди гладких и аккуратных немцев, и показалось им в нем что-то знакомое.
Дыма говорит тихонько...
Дыма сначала
послал его к чорту; но Падди пустил ему немного крови из носу, — тогда он сам стал совать руками, куда попало…
А может быть, он узнал Матвея, может быть, он знает Борка и
Дыму, может быть, он видел, что они ищут его по всему городу, и предлагает подождать здесь, а сам
пошлет кого-нибудь за приятелями Матвея?
Он стал читать, шевеля губами, о том, как двое молодых людей пришли в Содом к Лоту и как жители города захотели взять их к себе. Потом он поднял голову и начал думать. Он думал о том, что вот они с Дымой как раз такие молодые люди в этом городе. Только у
Дымы сразу стал портиться характер, и он сам
пошел к жителям города…
Дыма отодвинулся еще дальше, слушая бормотание Матвея, но тот уже смолк, а сон
шел своим чередом… Бегут христиане со всех сторон, с улиц и базаров, из шинков и от возов с хлебом. Бегут христиане с криком и шумом, с камнями и дреколием… Быстро запираются Двери домов и лавочек, звякают стекла, слышны отчаянные крики женщин и детей, летят из окон еврейские бебехи и всякая рухлядь, пух из перин кроет улицы, точно снегом…