Неточные совпадения
Но и у Николиньки, который там
дышит остатками
легких, было тоже здоровое тело.
Смеркалось; на столе, блистая,
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился
легкий пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал;
Татьяна пред окном стояла,
На стекла хладные
дыша,
Задумавшись, моя душа,
Прелестным пальчиком писала
На отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е.
Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел на Т—в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало
дышать как бы
легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!»
Он приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел в ее лицо с полуоткрытым ртом, с черными тенями в глазницах,
дышала она тяжело, неровно, и было что-то очень грустное в этом маленьком лице, днем — приятно окрашенном
легким румянцем, а теперь неузнаваемо обесцвеченном.
— К ночи должен умереть, — сказал он. — Случай — любопытнейшей живучести.
Легких у него — нет, а так, слякоть. Противозаконно
дышит.
— Что? — шепотом же ответила она и вздохнула вслух. — Вот теперь… прошло… — томно сказала она, — мне
легче, я
дышу свободно.
Еще Мария сладко
дышит,
Дремой объятая, и слышит
Сквозь
легкий сон, что кто-то к ней
Вошел и ног ее коснулся.
Она проснулась — но скорей
С улыбкой взор ее сомкнулся
От блеска утренних лучей.
Мария руки протянула
И с негой томною шепнула:
«Мазепа, ты?..» Но голос ей
Иной ответствует… о боже!
Вздрогнув, она глядит… и что же?
Пред нею мать…
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала
легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья с водой, земля с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы: берега
дышат жизнью, все ярко и ясно…
Нехлюдову вспомнилось всё это и больше всего счастливое чувство сознания своего здоровья, силы и беззаботности.
Легкие, напруживая полушубок,
дышат морозным воздухом, на лицо сыплется с задетых дугой веток снег, телу тепло, лицу свежо, и на душе ни забот, ни упреков, ни страхов, ни желаний. Как было хорошо! А теперь? Боже мой, как всё это было мучительно и трудно!..
Выйдя из ворот, Нехлюдов остановился и, во все
легкие растягивая грудь, долго усиленно
дышал морозным воздухом.
И
дышать стало
легче, хотя события мрачны и тяжелы.
Это все равно, как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», так ведь тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот то же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется; и как это спокойно чувствуешь, а не то, что сердце стучит, нет, это уж тревога была бы, этого не чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится
легче, вот это так, это самое верное:
дышать очень легко.
К концу тяжелой эпохи, из которой Россия выходит теперь, когда все было прибито к земле, одна официальная низость громко говорила, литература была приостановлена и вместо науки преподавали теорию рабства, ценсура качала головой, читая притчи Христа, и вымарывала басни Крылова, — в то время, встречая Грановского на кафедре, становилось
легче на душе. «Не все еще погибло, если он продолжает свою речь», — думал каждый и свободнее
дышал.
А так как и без того в основе установившихся порядков лежало безусловное повиновение, во имя которого только и разрешалось
дышать, то всем становилось как будто
легче при напоминании, что удручающие вериги рабства не были действием фаталистического озорства, но представляли собой временное испытание, в конце которого обещалось воссияние в присносущем небесном свете.
Радостный, стал я глядеть в небо, ожидая, что оттуда, сначала как две
легкие пушинки, появятся крылья. Небо по — прежнему горело,
дышало и ласково глядело на меня. Но синева была пуста.
— Ну, что же, что же ты с нами-то делаешь, жестокая ты девочка, после этого, вот что! — проговорила она, но уже радостно, точно ей
дышать стало вдруг
легче.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла
легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал
дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое время.
Власова почувствовала, что ей стало
легче дышать…
Дивная была красавица: головка хорошенькая, глазки пригожие, ноздерки субтильные и открытенькие, как хочет, так и
дышит; гривка
легкая; грудь меж плеч ловко, как кораблик, сидит, а в поясу гибкая, и ножки в белых чулочках
легкие, и она их мечет, как играет…
Калиновичу вдруг стало
легче жить и
дышать, как будто он попал в другую атмосферу.
Как устаешь там жить и как отдыхаешь душой здесь, в этой простой, несложной, немудреной жизни! Сердце обновляется, грудь
дышит свободнее, а ум не терзается мучительными думами и нескончаемым разбором тяжебных дел с сердцем: и то, и другое в ладу. Не над чем задумываться. Беззаботно, без тягостной мысли, с дремлющим сердцем и умом и с
легким трепетом скользишь взглядом от рощи к пашне, от пашни к холму, и потом погружаешь его в бездонную синеву неба».
— Буду ждать его с нетерпением, с большим нетерпением! — проговорил князь. — Для меня всякий приезд Егора Егорыча сюда душевный праздник!.. Я юнею, умнею, вхожу, так сказать, в мою прежнюю атмосферу, и мне
легче становится
дышать!
Бутлер смотрел на эти горы,
дышал во все
легкие и радовался тому, что он живет, и живет именно он, и на этом прекрасном свете.
Кожемякину казалось, что от этих слов в трактире становится светлее, дымные тучи рассеялись, стало
легче дышать.
Кроткий весенний день таял в бледном небе, тихо качался прошлогодний жухлый бурьян, с поля гнали стадо, сонно и сыто мычали коровы. Недавно оттаявшая земля
дышала сыростью, обещая густые травы и много цветов. Бил бондарь, скучно звонили к вечерней великопостной службе в маленький, неубедительный, но крикливый колокол. В монастырском саду копали гряды, был слышен молодой смех и говор огородниц; трещали воробьи, пел жаворонок, а от холмов за городом поднимался
лёгкий голубой парок.
— Ты, землячок, поскорее к нашим полям возвратись…
легче дышать… поклонись храмам селенья родного. О, я и сам уеду… Все к черту! Фрей, едем вместе в Сибирь… да…
Когда он вышел на крыльцо, то заметил большую перемену в воздухе: небо было покрыто дождевыми облаками,
легкий полуденный ветерок
дышал теплотою; словом, все предвещало наступление весенней погоды и конец морозам, которые с неслыханным постоянством продолжались в то время, когда обыкновенно проходят уже реки и показывается зелень.
Бодро
дышал он, бодро двигался; здоровье молодости играло в каждой его жилке; сама земля словно подбрасывала его
легкие ноги.
Она села на диван в двух шагах от него. Фома видел блеск ее глаз, улыбку ее губ. Ему показалось, что она улыбается не так, как давеча улыбалась, а иначе — жалобно, невесело. Эта улыбка ободрила его, ему стало
легче дышать при виде этих глаз, которые, встретившись с его глазами, вдруг потупились. Но он не знал, о чем говорить с этой женщиной, и они оба молчали, молчанием тяжелым и неловким… Заговорила она...
Но подхватили сани и понесли по скользкому льду, и стало больно и нехорошо, раскатывает на поворотах, прыгает по ухабам — больно! — больно! — заблудились совсем и три дня не могут найти дороги; ложатся на живот лошади, карабкаясь на крутую и скользкую гору, сползают назад и опять карабкаются, трудно
дышать, останавливается дыхание от натуги. Это и есть спор, нелепые возражения, от которых смешно и досадно. Прислонился спиной к горячей печке и говорит убедительно, тихо и красиво поводя
легкою рукою...
Дышать ему очень трудно было; что-то такое делалось у него с
легкими или с сердцем, — кажется, была грудная жаба.
Вошел я за перегородку. Лежит Николай Яковлевич на спине, живот огромный, как гора, рот раскрыт, и по бороде слюни потекли, одна нога на кровати, другая вниз свесилась. Ох, как же он
дышал! Видали рыбу, когда ее на берег вытащат? Точь-в-точь. Видно, попадала ему в
легкие всего одна чайная ложечка воздуху, так он ее ртом, и носом, и горлом… Стонет, кряхтит, нудится, и лицо все искривилось, а проснуться не может…
Катерина Матвеевна(жмет руку до боли).Да, я много передумала и пережила. Для меня нет возврата, я ненавижу отсталость, я вся принадлежу новым идеям. Нет ничего, что бы могло остановить меня, и я уважаю вас, глубоко уважаю. Научите меня, куда бежать, где мне будет
легче дышать. Здесь душит меня все окружающее. Я послушаю одного вашего совета. Я жду.
Все жены спят. Не спит одна;
Едва
дыша, встает она;
Идет; рукою торопливой
Открыла дверь; во тьме ночной
Ступает
легкою ногой…
В дремоте чуткой и пугливой
Пред ней лежит эвнух седой.
Ах, сердце в нем неумолимо:
Обманчив сна его покой!..
Как дух, она проходит мимо.
Туман садился ему на лицо, смачивал усы и ресницы, чувствовался на губах, но с каждым шагом
дышать становилось
легче и
легче.
Ведь в природе кедр и иссоп питаются и цветут, слон и мышь движутся и едят, радуются и сердятся по одним и тем же законам; под внешним различием форм лежит внутреннее тождество организма обезьяны и кита, орла и курицы; стоит только вникнуть в дело еще внимательнее, и увидим, что не только различные существа одного класса, но и различные классы существ устроены и живут по одним и тем же началам, что организмы млекопитающего, птицы и рыбы одинаковы, что и червяк
дышит подобно млекопитающему, хотя нет у него ни ноздрей, ни дыхательного горла, ни
легких.
Мадам Леру взяла лист тонкой-тонкой бумаги, зашпилила булавочкой, и, казалось, бумага с завернутым чепчиком сделалась
легче, нежели прежде, без чепчика. Вася взял все это бережно, чуть
дыша, раскланялся с мадам Леру, что-то еще сказал ей очень любезное и вышел из магазина.
Дикостью и свободой веяло от его прихотливо разметавшихся волос; трепетной грацией хищника, выпускающего когти,
дышали все его движения, уверенные,
легкие, бесшумные; и руки без колебаний находили и брали то, что им нужно.
Вы по крайней мере не одуреете и с радостью ударитесь бежать, как скоро представится вам возможность выбраться на чистый воздух, и для вас вовсе не будет служить позором то, что вы некоторое время
дышали дурным воздухом, хоть, конечно, ваши
легкие все-таки за это поплатятся.
В мою палату был положен на второй день болезни старик-штукатур; все его правое
легкое было поражено сплошь; он
дышал очень часто, стонал и метался; жена его сообщила, что он с детства сильно пьет. Случай был подходящий, и я назначил больному наперстянку по Петреску.
Как «нерациональною» будет для нас обыкновенная пища, так «нерациональным» станет обыкновенный воздух: он будет слишком редок и грязен для наших маленьких, нежных
легких; и человек будет носить при себе аппарат с сгущенным чистым кислородом и
дышать им через трубочку; а испортился вдруг аппарат, и человек на вольном воздухе будет, как рыба, погибать от задушения.
Им там было холодновато, но они тотчас же стали
легче дышать, а в то же время безопаснее и
легче дышалось и тем, которые остались у себя в избах.
— Да, — заметил он с
легкой улыбкой, — но дышать-то ведь хочется одинаково как образованному, так и необразованному…
В немногочисленной публике, сидящей на скамьях,
легкое волнение. Все не без любопытства смотрят на белобрысого, курносого матроса Ефремова, сконфуженное лицо которого
дышит добродушием и некоторым недоумением. Он сидит отдельно, сбоку, за черной решеткой, рядом с Ашаниным, а против них, за такой же решеткой, высокий, стройный и красивый сипай, с бронзово-смуглым лицом и большими темными, слегка навыкате глазами, серьезными и не особенно умными.
Иду в избу. Там в горнице сидит старик в красной рубахе, тяжело
дышит и кашляет. Я даю ему доверов порошок — полегчало, но он в медицину не верит и говорит, что ему стало
легче оттого, что он «отсиделся».
Магнуса не оказалось дома, и Меня приняла Мария. Великое спокойствие снизошло на Меня, великим спокойствием
дышу Я сейчас. Как шхуна с опущенными парусами, Я дремлю в полуденном зное заснувшего океана. Ни шороха, ни всплеска. Я боюсь шевельнуться и шире открыть солнечно-слепые глаза, Я боюсь, неосторожно вздохнув, поднять
легкую рябь на безграничной глади. И Я тихо кладу перо.
Молодые люди замерли на минуту, чутко прислушиваясь, не шевелясь, почти не
дыша… Но никто не отозвался на неожиданно раздавшееся лошадиное ржание. По-видимому, в лесу все было по-прежнему тихо и спокойно. Вероятно, сама собой упавшая с дерева ветка произвела этот
легкий шум, встревоживший молодежь.
«Здоровье»… Здоров я не был, — я чувствовал, что грудь моя больна; но мне доставляло даже удовольствие это совершенно безболезненное ощущение гнездящейся во мне болезни, и весело было заглядывать ей прямо в лицо: да, у меня
легкие усеяны тысячами тех предательских желтеньких бугорков, к которым я так пригляделся на вскрытиях, — а я вот еду и
дышу полною грудью, и все у меня в душе смеется, и я не боюсь думать, что болен я — чахоткою…
Он стал расспрашивать Токарева о его прежней жизни, слушал и сочувственно кивал головою. Токарев рассказывал, а сам приглядывался к Марье Михайловне. В Петербурге, курсисткой, она была тоненькая и худенькая, с большими, чудесными глазами, полными беспокойства и вопроса. Теперь глаза смотрели мягко и удовлетворенно. Красивое, полное тело под
легкою блузою
дышало тихим покоем.
— Спасибо вам, мои хорошие! Встряхнули душу красотою.
Легче стало
дышать!