Неточные совпадения
Поет,
рыдает, кружится,
Так быстро, быстро кружится,
Что крылышки свистят!..
Полились целые потоки расспросов, допросов, выговоров, угроз, упреков, увещаний, так что девушка бросилась в слезы,
рыдала и не могла понять ни одного слова; швейцару дан
был строжайший приказ не принимать ни в какое время и ни под каким видом Чичикова.
Мими стояла, прислонившись к стене, и, казалось, едва держалась на ногах; платье на ней
было измято и в пуху, чепец сбит на сторону; опухшие глаза
были красны, голова ее тряслась; она не переставала
рыдать раздирающим душу голосом и беспрестанно закрывала лицо платком и руками.
Рыдая, глядела она им в очи, когда всемогущий сон начинал уже смыкать их, и думала: «Авось-либо Бульба, проснувшись, отсрочит денька на два отъезд; может
быть, он задумал оттого так скоро ехать, что много
выпил».
— Досточтимый капитан, — самодовольно возразил Циммер, — я играю на всем, что звучит и трещит. В молодости я
был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели играю днем, а на скрипке по вечерам, то
есть как бы плачу,
рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, э? Виолончель — это моя Кармен, а скрипка…
— Родя, милый мой, первенец ты мой, — говорила она,
рыдая, — вот ты теперь такой же, как
был маленький, так же приходил ко мне, так же и обнимал и целовал меня; еще когда мы с отцом жили и бедовали, ты утешал нас одним уже тем, что
был с нами, а как я похоронила отца, — то сколько раз мы, обнявшись с тобой вот так, как теперь, на могилке его плакали.
Что бы со мною ни
было, верь, что последняя моя мысль и последняя молитва
будет о тебе!» Маша
рыдала, прильнув к моей груди.
Через полчаса он убедил себя, что его особенно оскорбляет то, что он не мог заставить Лидию
рыдать от восторга, благодарно целовать руки его, изумленно шептать нежные слова, как это делала Нехаева. Ни одного раза, ни на минуту не дала ему Лидия насладиться гордостью мужчины, который дает женщине счастье. Ему
было бы легче порвать связь с нею, если бы он испытал это наслаждение.
У гроба на полу стояла на коленях после всех пришедшая и более всех пораженная смертью Наташи ее подруга: волосы у ней
были не причесаны, она дико осматривалась вокруг, потом глядела на лицо умершей и, положив голову на пол, судорожно
рыдала…
— Именно это и
есть; ты преудачно определил в одном слове: «хоть и искренно чувствуешь, но все-таки представляешься»; ну, вот так точно и
было со мной: я хоть и представлялся, но
рыдал совершенно искренно. Не спорю, что Макар Иванович мог бы принять это плечо за усиление насмешки, если бы
был остроумнее; но его честность помешала тогда его прозорливости. Не знаю только, жалел он меня тогда или нет; помнится, мне того тогда очень хотелось.
Маслова хотела ответить и не могла, а,
рыдая, достала из калача коробку с папиросами, на которой
была изображена румяная дама в очень высокой прическе и с открытой треугольником грудью, и подала ее Кораблевой.
Taк что коляска должна
была дождаться прохождения всего шествия и тронулась только тогда, когда прогремел последний ломовой с мешками и сидящими на них арестантками, среди которых истерическая женщина, затихшая
было, увидав богатую коляску, начала опять
рыдать и взвизгивать.
А рядом с ним сидела на полу женщина с ребенком, в хорошем шерстяном платке, и
рыдала, очевидно в первый раз увидав того седого человека, который
был на другой стороне в арестантской куртке, с бритой головой и в кандалах.
Весь дом
был в страшном переполохе; все лица
были бледны и испуганы. Зося тихонько
рыдала у изголовья умирающего отца. Хина
была какими-то судьбами тут же, и не успел Ляховский испустить последнего вздоха, как она уже обшарила все уголки в кабинете и перерыла все бумаги на письменном столе.
Отец трепетал над ним, перестал даже совсем
пить, почти обезумел от страха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того, как проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, — вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене, начинал
рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не
было слышно у Илюшечки.
Смеется, должно
быть, с другою надо мной, и уж я ж его, думаю, только бы увидеть его, встретить когда: то уж я ж ему отплачу, уж я ж ему отплачу!» Ночью в темноте
рыдаю в подушку и все это передумаю, сердце мое раздираю нарочно, злобой его утоляю: «Уж я ж ему, уж я ж ему отплачу!» Так, бывало, и закричу в темноте.
Между ними
были люди мягкие и люди суровые, люди мрачные и люди веселые, люди хлопотливые и люди флегматические, люди слезливые (один с суровым лицом, насмешливый до наглости; другой с деревянным лицом, молчаливый и равнодушный ко всему; оба они при мне
рыдали несколько раз, как истерические женщины, и не от своих дел, а среди разговоров о разной разности; наедине, я уверен, плакали часто), и люди, ни от чего не перестававшие
быть спокойными.
Борьба насмерть шла внутри ее, и тут, как прежде, как после, я удивлялся. Она ни разу не сказала слова, которое могло бы обидеть Катерину, по которому она могла бы догадаться, что Natalie знала о бывшем, — упрек
был для меня. Мирно и тихо оставила она наш дом. Natalie ее отпустила с такою кротостью, что простая женщина,
рыдая, на коленях перед ней сама рассказала ей, что
было, и все же наивное дитя народа просила прощенья.
— Возьмите меня с собой… Я вам
буду служить верой и правдой, вам надобно горничную, возьмите меня. Здесь я должна погибнуть от стыда… — И она
рыдала, как дитя.
Мать, не понимая глупого закона, продолжала просить, ему
было скучно, женщина,
рыдая, цеплялась за его ноги, и он сказал, грубо отталкивая ее от себя: «Да что ты за дура такая, ведь по-русски тебе говорю, что я ничего не могу сделать, что же ты пристаешь».
Жена
рыдала на коленях у кровати возле покойника; добрый, милый молодой человек из университетских товарищей, ходивший последнее время за ним, суетился, отодвигал стол с лекарствами, поднимал сторы… я вышел вон, на дворе
было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь хорошее; я отправился заказывать гроб.
Но с Харитиной трудно
было говорить. Она
рыдала, ломала руки и вообще сумасшествовала.
В комнате
было очень светло, в переднем углу, на столе, горели серебряные канделябры по пяти свеч, между ними стояла любимая икона деда «Не
рыдай мене, мати», сверкал и таял в огнях жемчуг ризы, лучисто горели малиновые альмандины на золоте венцов. В темных стеклах окон с улицы молча прижались блинами мутные круглые рожи, прилипли расплющенные носы, всё вокруг куда-то плыло, а зеленая старуха щупала холодными пальцами за ухом у меня, говоря...
Сколь сладко неязвительное чувствование скорби! Колико сердце оно обновляет и оного чувствительность. Я
рыдал вслед за ямским собранием, и слезы мои
были столь же для меня сладостны, как исторгнутые из сердца Вертером… О мой друг, мой друг! почто и ты не зрел сея картины? ты бы прослезился со мною. И сладость взаимного чувствования
была бы гораздо усладительнее.
Человек робкия души и чувствовавший долго, может
быть, тягость удручительныя неволи
рыдал, орошая слезами своими скамью, на которой ниц распростерт лежал.
Не зная покою ни ночью, ни днем,
Рыдая над бедным сироткой,
Всё
буду я думать о муже моем
Да слышать упрек его кроткий.
— Ну, теперь что с ним прикажете делать? — воскликнула Лизавета Прокофьевна, подскочила к нему, схватила его голову и крепко-накрепко прижала к своей груди. Он
рыдал конвульсивно. — Ну-ну-ну! Ну, не плачь же, ну, довольно, ты добрый мальчик, тебя бог простит, по невежеству твоему; ну, довольно,
будь мужествен… к тому же и стыдно тебе
будет…
Когда Ганя входил к князю, то
был в настроении враждебном и почти отчаянном; но между ним и князем
было сказано будто бы несколько каких-то слов, после чего Ганя просидел у князя два часа и все время
рыдал прегорько.
Так караван и отвалил без хозяина, а Груздев полетел в Мурмос. Сидя в экипаже, он
рыдал, как ребенок… Черт с ним и с караваном!.. Целую жизнь прожили вместе душа в душу, а тут не привел бог и глаза закрыть. И как все это вдруг… Где у него ум-то
был?
Когда я лег спать в мою кроватку, когда задернули занавески моего полога, когда все затихло вокруг, воображение представило мне поразительную картину; мертвую императрицу, огромного роста, лежащую под черным балдахином, в черной церкви (я наслушался толков об этом), и подле нее, на коленях, нового императора, тоже какого-то великана, который плакал, а за ним громко
рыдал весь народ, собравшийся такою толпою, что край ее мог достать от Уфы до Зубовки, то
есть за десять верст.
Слезы душили меня, я сел на диван и, не в силах говорить более, упал головой ему на колена,
рыдая так, что мне казалось, я должен
был умереть в ту же минуту.
Когда окончены
были все эти послания, с Вихровым от всего того, что он пережил в этот день, сделался даже истерический припадок, так что он прилег на постель и начал
рыдать, как малый ребенок.
— Щепетильный вы нравственник и узковзглядый брезгливец! — сказал Вихров и хотел
было уйти; но на пороге остановился и обернулся: он увидел, что Неведомов упал на диван и
рыдал. Павел пожал плечами и ушел от него. Анне Ивановне он, впрочем, сказал, что Неведомов, вероятно, ее простит, потому что имени ее не может слышать, чтоб не зарыдать.
— Сделайте милость, никогда бы он этого не осмелился сделать; я умею держать себя против всякого!.. Я все время ведь жила у нее, пока муж ее
был жив! — пояснила m-lle Прыхина Павлу. — И вообразите себе, она сидит, сидит там у него, натерпится, настрадается, придет да так ко мне на грудь и упадет, на груди у меня и
рыдает во всю ночь.
— Да, я
буду лучше ходить по улицам и милостыню просить, а здесь не останусь, — кричала она,
рыдая. — И мать моя милостыню просила, а когда умирала, сама сказала мне:
будь бедная и лучше милостыню проси, чем… Милостыню не стыдно просить: я не у одного человека прошу, я у всех прошу, а все не один человек; у одного стыдно, а у всех не стыдно; так мне одна нищенка говорила; ведь я маленькая, мне негде взять. Я у всех и прошу. А здесь я не хочу, не хочу, не хочу, я злая; я злее всех; вот какая я злая!
— Так, не хочу у него жить… не могу… я такая с ним все злая… а он добрый… а у вас я не
буду злая, я
буду работать, — проговорила она,
рыдая как в истерике.
Не знаю, как я дошел до своей квартиры. Нервы мои
были так возбуждены, что я буквально целые полчаса
рыдал. О, если б все подчиненные умели понимать и ценить сердца своих начальников!
И
поет и
рыдает: «Успокой меня, неспокойного, осчастливь меня, несчастливого».
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко с колен, а с головы сорвала косынку и пала ничком на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя на нее, плачу, и князь… тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не
пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю тоску души моей пламенной», — да и ну
рыдать.
У рощи остановились. Пока Анна Павловна
рыдала и прощалась с сыном, Антон Иваныч потрепал одну лошадь по шее, потом взял ее за ноздри и потряс в обе стороны, чем та, казалось, вовсе
была недовольна, потому что оскалила зубы и тотчас же фыркнула.
— Зачем шляпу под хвост сунул! Дяденька, отдай, мама ругаться
будет, —
рыдая, обращался он к слону.
Потом, что и с ней самой
будет и что
будет с ее бедным ребенком?» — спрашивала она себя мысленно, и дыхание у нее захватывалось, горло истерически сжималось; наконец все эти мучения разрешились тем, что Людмила принялась
рыдать.
Когда бричка и коляска съехались, то обе сестры взвизгнули и, едва дав отпереть дверцы экипажей, выскочили проворно на дорогу и бросились друг к другу в объятия, причем Сусанна Николаевна
рыдала и дрожала всем телом, так что Муза Николаевна принуждена
была поддерживать ее.
Егор Егорыч, прочитав это известие, проникся таким чувством благодарности, что, не откладывая ни минуты и захватив с собою Сверстова, поехал с ним в Казанский собор отслужить благодарственный молебен за государя, за московского генерал-губернатора, за Сергея Степаныча, и сам при этом
рыдал на всю церковь, до того нервы старика
были уже разбиты.
Говорят, что он
рыдал нам ним, как над родным сыном; прогнал одного ветеринара и, по своему обыкновению, чуть не подрался с ним и, услышав от Федьки, что в остроге
есть арестант, ветеринар-самоучка, который лечил чрезвычайно удачно, немедленно призвал его.
Смерть Савелия произвела ужасающее впечатление на Ахиллу. Он
рыдал и плакал не как мужчина, а как нервная женщина оплакивает потерю, перенесение которой казалось ей невозможным. Впрочем, смерть протоиерея Туберозова
была большим событием и для всего города: не
было дома, где бы ни молились за усопшего.
Через несколько дней Ахилла,
рыдая в углу спальни больного, смотрел, как отец Захария, склонясь к изголовью Туберозова, принимал на ухо его последнее предсмертное покаяние. Но что это значит?.. Какой это такой грех
был на совести старца Савелия, что отец Бенефактов вдруг весь так взволновался? Он как будто бы даже забыл, что совершает таинство, не допускающее никаких свидетелей, и громко требовал, чтоб отец Савелий кому-то и что-то простил! Пред чем это так непреклонен у гроба Савелий?
Она не спешила под кровлю и, плача, сидела на том же крылечке, с которого недавно сошел ее муж. Она,
рыдая, бьется своею маленькою головкой о перила, и нет с ней ни друга, ни утешителя! Нет; это
было не так. Друг у нее
есть, и друг крепкий…
Саша
рыдал и продолжал уверять, что ровно ничего худого не
было, что все это ужасно преувеличено и сочинено.
Гаврила вошел не один; с ним
был дворовый парень, мальчик лет шестнадцати, прехорошенький собой, взятый во двор за красоту, как узнал я после. Звали его Фалалеем. Он
был одет в какой-то особенный костюм, в красной шелковой рубашке, обшитой по вороту позументом, с золотым галунным поясом, в черных плисовых шароварах и в козловых сапожках, с красными отворотами. Этот костюм
был затеей самой генеральши. Мальчик прегорько
рыдал, и слезы одна за другой катились из больших голубых глаз его.