Неточные совпадения
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не
была червонная дама. (Поспешно
уходит вместе с Марьей Антоновной и говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое!
Слесарша (
уходя).Не позабудь, отец наш!
будь милостив!
— Нет. Он в своей каморочке
Шесть дней лежал безвыходно,
Потом
ушел в леса,
Так
пел, так плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел на покаяние
В Песочный монастырь.
«Скучаешь, видно, дяденька?»
— Нет, тут статья особая,
Не скука тут — война!
И сам, и люди вечером
Уйдут, а к Федосеичу
В каморку враг: поборемся!
Борюсь я десять лет.
Как
выпьешь рюмку лишнюю,
Махорки как накуришься,
Как эта печь накалится
Да свечка нагорит —
Так тут устой… —
Я вспомнила
Про богатырство дедово:
«Ты, дядюшка, — сказала я, —
Должно
быть, богатырь».
— Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаный
был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола глаза!
Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег с полей…
Не стала я тревожиться,
Что ни велят — работаю,
Как ни бранят — молчу.
«
Уйди!..» — вдруг закричала я,
Увидела я дедушку:
В очках, с раскрытой книгою
Стоял он перед гробиком,
Над Демою читал.
Я старика столетнего
Звала клейменым, каторжным.
Гневна, грозна, кричала я:
«
Уйди! убил ты Демушку!
Будь проклят ты…
уйди...
— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то поднял он,
Да в землю сам
ушел по грудь
С натуги! По лицу его
Не слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что
будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам
ушла!
Случилось дело дивное:
Пастух
ушел; Федотушка
При стаде
был один.
«Сижу я, — так рассказывал
Сынок мой, — на пригорочке,
Откуда ни возьмись —
Волчица преогромная
И хвать овечку Марьину!
Пустился я за ней,
Кричу, кнутищем хлопаю,
Свищу, Валетку уськаю…
Я бегать молодец,
Да где бы окаянную
Нагнать, кабы не щенная:
У ней сосцы волочились,
Кровавым следом, матушка.
За нею я гнался!
Беднее захудалого
Последнего крестьянина
Жил Трифон. Две каморочки:
Одна с дымящей печкою,
Другая в сажень — летняя,
И вся тут недолга;
Коровы нет, лошадки нет,
Была собака Зудушка,
Был кот — и те
ушли.
— Много у нас всякого шуму
было! — рассказывали старожилы, — и через солдат секли, и запросто секли… Многие даже в Сибирь через это самое дело
ушли!
Алексей Александрович с испуганным и виноватым выражением остановился и хотел незаметно
уйти назад. Но, раздумав, что это
было бы недостойно, он опять повернулся и, кашлянув, пошел к спальне. Голоса замолкли, и он вошел.
Кофе так и не сварился, а обрызгал всех и
ушел и произвел именно то самое, что
было нужно, то
есть подал повод к шуму и смеху и залил дорогой ковер и платье баронессы.
—
Уйдите,
уйдите,
уйдите, — не глядя на него, вскрикнула она, как будто крик этот
был вызван физическою болью.
― Без этого нельзя следить, ― сказал Песцов, обращаясь к Левину, так как собеседник его
ушел, и поговорить ему больше не с кем
было.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он
был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем —
ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на глазах
были не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он
выпил, или когда он расчувствовался. Нынче
было то и другое. ― Левин, не
уходи, ― сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что не желая выпустить его.
Левин быстро повернулся и
ушел от него в глубь аллеи и продолжал один ходить взад и вперед. Скоро он услыхал грохот тарантаса и увидал из-за деревьев, как Васенька, сидя на сене (на беду не
было сиденья в тарантасе) в своей шотландской шапочке, подпрыгивая по толчкам, проехал по аллее.
Место, где она
была, показалось ему недоступною святыней, и
была минута, что он чуть не
ушел: так страшно ему стало.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче
будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и
уйди, — заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу
быть, может
быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.
— Нет, Стива не
пьет…. Костя, подожди, что с тобой? — заговорила Кити,
поспевая за ним, но он безжалостно, не дожидаясь ее,
ушел большими шагами в столовую и тотчас же вступил в общий оживленный разговор, который поддерживали там Васенька Весловский и Степан Аркадьич.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая
уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы
есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда
были и
есть! Да-с, если бы не
было того, чего не должно
было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Дворяне и в большой и в малой зале группировались лагерями, и, по враждебности и недоверчивости взглядов, по замолкавшему при приближении чуждых лиц говору, по тому, что некоторые, шепчась,
уходили даже в дальний коридор,
было видно, что каждая сторона имела тайны от другой.
— Кити! я мучаюсь. Я не могу один мучаться, — сказал он с отчаянием в голосе, останавливаясь пред ней и умоляюще глядя ей в глаза. Он уже видел по ее любящему правдивому лицу, что ничего не может выйти из того, что он намерен
был сказать, но ему всё-таки нужно
было, чтоб она сама разуверила его. — Я приехал сказать, что еще время не
ушло. Это всё можно уничтожить и поправить.
«Боже мой, неужели это я сама должна сказать ему? — подумала она. — Ну что я скажу ему? Неужели я скажу ему, что я его не люблю? Это
будет неправда. Что ж я скажу ему? Скажу, что люблю другого? Нет, это невозможно. Я
уйду,
уйду».
Она тоже не спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и отец
были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока
уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon
ушла. Она, не думая, не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
— Я пожалуюсь? Да ни за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе! Вот на заводе — взяли задатки,
ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А не
будь этого — бросай всё! Беги на край света!
Чтоб избавиться от этого тяжелого чувства, он, не дождавшись конца прений,
ушел в залу, где никого не
было, кроме лакеев около буфета.
Как будто
было что-то в этом такое, чего она не могла или не хотела уяснить себе, как будто, как только она начинала говорить про это, она, настоящая Анна,
уходила куда-то в себя и выступала другая, странная, чуждая ему женщина, которой он не любил и боялся и которая давала ему отпор.
Некоторые улыбнулись. Левин покраснел, поспешно сунул под сукно руку и положил направо, так как шар
был в правой руке. Положив, он вспомнил, что надо
было засунуть и левую руку, и засунул ее, но уже поздно, и, еще более сконфузившись, поскорее
ушел в самые задние ряды.
С утра он ездил на первый посев ржи, на овес, который возили в скирды, и, вернувшись домой к вставанью жены и свояченицы, напился с ними кофею и
ушел пешком на хутор, где должны
были пустить вновь установленную молотилку для приготовления семян.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или
есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером,
уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
«Я, — думала она, — не привлекала к себе Стиву; он
ушел от меня к другим, и та первая, для которой он изменил мне, не удержала его тем, что она
была всегда красива и весела.
Все эти следы его жизни как будто охватили его и говорили ему: «нет, ты не
уйдешь от нас и не
будешь другим, а
будешь такой же, каков
был: с сомнениями, вечным недовольством собой, напрасными попытками исправления и падениями и вечным ожиданием счастья, которое не далось и невозможно тебе».
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и
поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась
уходить.
И она стала говорить с Кити. Как ни неловко
было Левину
уйти теперь, ему всё-таки легче
было сделать эту неловкость, чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но княгиня, заметив, что он молчит, обратилась к нему.
— Зовут водку
пить. Они, верно, луга̀ делили. Я бы
выпил, — не без хитрости сказал Левин, надеясь, что Весловский соблазнится водкой и
уйдет к ним.
Деньги за две трети леса
были уже прожиты, и, за вычетом десяти процентов, он забрал у купца почти все вперед за последнюю треть. Купец больше не давал денег, тем более что в эту зиму Дарья Александровна, в первый раз прямо заявив права на свое состояние, отказалась расписаться на контракте в получении денег за последнюю треть леса. Всё жалование
уходило на домашние расходы и на уплату мелких непереводившихся долгов. Денег совсем не
было.
Если бы жена тогда, объявив о своей неверности,
ушла от него, он
был бы огорчен, несчастлив, но он не
был бы в том для самого себя безвыходном, непонятном положении, в каком он чувствовал себя теперь.
— Я
уйду, я на кухню пойду, — выговорила она. — Они рады
будут. Они слышали, и их знают и помнят за границей.
Ревность его в эти несколько минут, особенно по тому румянцу, который покрыл ее щеки, когда она говорила с Весловским, уже далеко
ушла. Теперь, слушая ее слова, он их понимал уже по-своему. Как ни странно
было ему потом вспоминать об этом, теперь ему казалось ясно, что если она спрашивает его, едет ли он на охоту, то это интересует ее только потому, чтобы знать, доставит ли он это удовольствие Васеньке Весловскому, в которого она, по его понятиям, уже
была влюблена.
― Князь, пожалуйте, готово, ― сказал один из его партнеров, найдя его тут, и князь
ушел. Левин посидел, послушал, но, вспомнив все разговоры нынешнего утра, ему вдруг стало ужасно скучно. Он поспешно встал и пошел искать Облонского и Туровцына, с которыми
было весело.
Во время взрыва князя она молчала; она чувствовала стыд за мать и нежность к отцу за его сейчас же вернувшуюся доброту; но когда отец
ушел, она собралась сделать главное, что
было нужно, — итти к Кити и успокоить ее.
Еще в ту самую минуту как он
уходил, я хотела воротить его и сказать ему, но раздумала, потому что
было странно, почему я не сказала ему в первую минуту.
Дарье Александровне не хотелось
уходить от баб, так интересен ей
был разговор с ними, так совершенно одни и те же
были их интересы.
Сергей Иванович
был умен, образован, здоров, деятелен и не знал, куда употребить всю свою деятельность. Разговоры в гостиных, съездах, собраниях, комитетах, везде, где можно
было говорить, занимали часть его времени; но он, давнишний городской житель, не позволял себе
уходить всему в разговоры, как это делал его неопытный брат, когда бывал в Москве; оставалось еще много досуга и умственных сил.
— На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что
уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы
было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да
выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
— Я, ей Богу, не виновата. Только что хотели
уйти, тут он развозился. Надо
было его переменить. Мы только что… — стала извиняться Кити.
Наконец в полдень отыскали проклятого кабана: паф! паф!.. не тут-то
было:
ушел в камыши… такой уж
был несчастный день!
— Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? Я его не принуждаю. А если это так
будет продолжаться, то я сама
уйду: я не раба его — я княжеская дочь!..
Он наскоро выхлебнул чашку, отказался от второй и
ушел опять за ворота в каком-то беспокойстве: явно
было, что старика огорчало небрежение Печорина, и тем более, что он мне недавно говорил о своей с ним дружбе и еще час тому назад
был уверен, что он прибежит, как только услышит его имя.