Неточные совпадения
Мой сосед, исправленный Диффенбахом,
в это время был
в трактире; когда он вскарабкался на свое место и мы
поехали, я рассказал ему историю. Он был выпивши и, следственно,
в благодушном расположении; он принял глубочайшее участие и просил меня дать ему
в Берлине записку.
Мы
ехали через Петербург и из Петербурга морем
в Штеттин и оттуда
в Берлин.
— Тебе надо
ехать в университет, Вильгельм, — сказал старый Райнер после этого грустного, поэтического лета снов и мечтаний сына. —
В Женеве теперь пиэтисты,
в Лозанне и Фрейбурге иезуиты. Надо быть подальше от этих католических пауков. Я тебя посылаю
в Германию. Сначала поучись
в Берлине, а потом можешь перейти
в Гейдельберг и Бонн.
— По-од кры-ы-шею! — зевнул во весь рот Павел Матвеич, — фу-ты, разоспался! От самого от
Берлина в себя прийти не могу! Вы откудова
едете?
Лучшее сообщение с
Берлином тогда представляли пароходы, отправлявшиеся из Петербурга
в Штетин; с ними и
ехали за границу. А из пароходов, совершавших эти рейсы, самым удобным и комфортабельным по тому времени почитался пароход «Александр». На нем ездила лучшая публика. По крайней мере все места
в весенних рейсах «Александра» обыкновенно сберегались для особ знатных. На этом пароходе,
в первый его весенний рейс, и назначено было отправить Николая Фермора с его провожатым.
Отдохнувши хорошенько, я, нарядившись поприличнее, приказал нанять лошадей
в мой
берлин и
поехал осматривать город.
Разрядясь так щегольски, я
поехал, развалясь
в моем
берлине.
Вот такие-то гости собрались и сидят чинно. Так, уже к полудню, часов
в одиннадцать, сурмы засурмили, бубны забили —
едет сам,
едет вельможный пан полковник
в своем
берлине; машталер то и дело хлопает бичом на четверню вороных коней,
в шорах посеребренных, а они без фореса, по-теперешнему форейтора, идут на одних возжах машталера, сидящего на правой коренной. Убор на машталере и кожа на шорах зеленая, потому что и
берлин был зеленый.
— А из
Берлина прямиком
в Париж, — продолжал он как ни
в чем не бывало, — там месяца с два пробудем. Вот барыни нарядов накупят, а мы по ресторанам походим. Оттуда
поедем в Баден,
в Швейцарию, а на зиму
в Ниццу махнем!
До
Берлина они нигде не останавливались, и Жозеф повеселел. Он был доволен тем, что
едет с Глафирой рядом
в одном и том же классе, и предавался размышлениям насчет того, что с ним должно произойти
в ближайшем будущем.
— Пестрое, — ответила Глафира, — и потому самое опасное, за него нельзя отвечать ни одну минуту: дорогой он чуть не бросился под вагон;
в Берлине ему вздумалось выкраситься, и вот вы увидите, на что он похож; вчера он
ехал в Петербурге на козлах,
в шутовском колпаке; потом чуть не залился
в ванной; теперь сидит запертый
в комнате Генриха.
Ему было совестно
ехать туда по двум причинам: во-первых, он не знал, что ответить сестре о деньгах, которые взял под залог ее дома с обещанием возвратить их, а во-вторых, выкрашенные
в Берлине волосы его отросли и у него была теперь двуцветная голова: у корня волос белокурая, а ниже — черная.
Сама я
поеду отсюда также
в Берлин и повидаюсь с королем прусским.
В Кенигсберге мы пробыли шесть недель и отправились
в Берлин, где жили довольно долго, а затем
поехали в Лондон.
Из
Берлина поеду в Польшу, оттуда
в польскую Украйну, там и неподалеку оттуда стоят преданные нам русские войска.
Курьер, которого я отправляю
в Константинополь,
поедет через Европу и завезет письмо мое
в Берлин.
Тогда, чтобы быть
в безопасности, она
поехала в Европу, а Пугачев, оставив
Берлин, стал во главе населения, восставшего против Екатерины.
После
Берлина, где я сейчас же встретил каких-то кутильных петербуржцев, мы с Петунниковым
поехали вместе
в Париж, а Вырубов должен был завернуть
в Ганновер, где его товарищ по лицею служил секретарем миссии.
В Берлине же пахнула на меня моим Нижним и встреча с моим товарищем по Казани С-вым, который
поехал лечиться на какие-то воды. Бедняга — тогда уже очень мнительный — боялся все чахотки, от которой и умер несколько лет спустя.
И если б события, уже не личного, а всемирного значения, не разразились так неожиданно, более чем вероятно, что я после
Берлина поехал бы куда-нибудь
в тихий уголок Швейцарии и там отдался бы работе беллетриста.
Определенного плана на следующий сезон 1870–1871 годов у меня не было, и я не помню, чтобы я решил еще
в Вене, куда я
поеду из
Берлина на вторую половину лета. Лечиться на водах я еще тогда не сбирался, хотя катар желудка, нажитый
в Париже, еще давал о себе знать от времени до времени.
Сейчас же, как только я поселился на квартирке (
в одной из улиц, поперечных с Фридрихштрассе), он устроил меня пансионером
в табльдоте Hotel de Rome, и что-то необыкновенно дешево, за талер, с вином, а
еда в этой гостинице считалась тогда одной из самых лучших
в Берлине.
Вот эту «банду» и полюбил И. А. Гончаров, проживавший также
в Берлине как раз
в то время. Он, вероятно, отправлялся на какие-нибудь воды или на морские купанья, но не торопился туда
ехать Берлин ему нравился, и он проводил время, с обеда, почти исключительно
в обществе «банды», к которой и я должен был пристать. Но наша встреча произошла не
в Hotel de Rome за табльдотом, а на улице Под липами, когда члены «банды» отправлялись с ним на прогулку
в Тиргартен.