Неточные совпадения
Когда экипаж остановился, верховые
поехали шагом. Впереди
ехала Анна рядом с Весловским. Анна
ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким
хвостом. Красивая голова ее с выбившимися черными волосами из-под высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия
в черной амазонке и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли.
— Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой
хвост, который она сразу слишком перекинула
в одну сторону. — Я
ехала с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого человека и, покраснев, звучно засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
Но
в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни
хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на белом жеребце,
ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался
в том, что полицмейстер все может сделать.
— А про то, что все один с дяденькой удумал; на, вот, перед самым отъездом, только что не с вороной на
хвосте прислал оказать отцу, что
едешь в Москву!
По шоссе медленно
ехал верхом офицер
в белых перчатках и
в адъютантском мундире. Под ним была высокая длинная лошадь золотистой масти с коротким, по-английски,
хвостом. Она горячилась, нетерпеливо мотала крутой, собранной мундштуком шеей и часто перебирала тонкими ногами.
— Ну, Нюша, будет дурить, — говорил ей Гордей Евстратыч под веселую руку. — Хочу тебя уважить: как
поеду в город — заказывай себе шелковое платье с
хвостом… Как дамы носят.
Впереди
в светло-голубых кафтанах с белыми ширинками через плечо
ехали верхами двое дружек; позади их
в небольших санках вез икону малолетний брат невесты, которая вместе с отцом своим
ехала в выкрашенных малиновою краскою санях, обитых внутри кармазинною объярью; под ногами у них подостлана была шкура белого медведя, а конская упряжь украшена множеством лисьих
хвостов.
За ним сверху, с Лубянки, мчались одиночки, пары, тащились ваньки — зимники на облезлых клячах, тоже ухитрявшиеся торопиться под горку. Обратно, из Охотного, встречные им,
едут в гору обыкновенно тихо. Прополз сверху обоз, груженный мороженой рыбой. На паре битюгов везли громадную белугу, причем голова ее и туловище лежали на длинных дровнях, а
хвост покоился на других, привязанных к задку первых.
— Близехонько, крестной! — отвечал с колокольни мальчик, — на самом выгоне — вон уж поровнялись с нашими, что засели на болоте; да они их не видят… Впереди
едут конные…
в железных шапках с
хвостами… Крестной! крестной! да на них и одежа-та железная… так от солнышка и светит… Эва! сколько их!.. Вот пошли пешие!.. Эге! да народ-то все мелкой, крестной! Наши с ними справятся…
Вот уже второй день,
в моем пути от губернского города N, то и дело встречаются эти примелькавшиеся фигуры. Я
еду по спешному делу, погоняя, что называется, и
в хвост и
в гриву, но ни купец на своей кругленькой кобылке, запряженной
в двухколесную кибитку, ни мещане на своих поджарых клячах не отстают от меня. После каждой моей деловой остановки или роздыха я настигаю их где-нибудь
в пути или на перевозе.
Это пришел за гнедым проснувшийся кучер Антон; он нечаянно наступил своим сапожищем на компанию и раздавил ее. Одни мухи улетели обсасывать свою мертвую, обмазанную вареньем, маменьку, да ящерица убежала с оторванным
хвостом. Антон взял гнедого за чуб и повел его из сада, чтобы запрячь
в бочку и
ехать за водой, причем приговаривал: «ну, иди ты, хвостяка!», на что гнедой ответил только шептаньем.
На следующее утро, до восхода солнца, Ашанин
в компании нескольких моряков поднимался на маленькой крепкой лошадке
в горы. Небольшая кавалькада предоставила себя во власть проводников, которые шли, держась за
хвосты лошадей. Впереди
ехал мичман Лопатин, так как у него был самый старый и опытный проводник.
— Жив, братцы! — сказал Игнашка и снова побежал вперед; и мы снова
ехали, и даже так скоро, что маленькая гнеденькая пристяжная
в моей тройке, беспрестанно постегиваемая
в хвост, не раз попрыгивала неловким галопцем.
Низовьев прекрасно понимает, что приобрести ее будет трудно, очень трудно. На это пойдет, быть может, не один год.
В Париж он не вернется так скоро. Где будет она, там и он. Ей надо
ехать на Кавказ, на воды. Печень и нервы начинают шалить. Предписаны ей ессентуки, номер семнадцатый, и нарзан. И он там будет жариться на солнце, есть тошную баранину, бродить по пыльным дорожкам на ее глазах, трястись на казацкой лошади позади ее
в хвосте других мужчин, молодых и старых. А потом —
в Петербург!
—
Ехали мы подобру-поздорову, — начал он так. — Только
в одном бору, частом и темном, как черная щетина, выставили было молодцы белки своих глаз, да мы были людны, сами зубасты и показали им одни
хвосты наших коней. Да еще…
Немного сзади, на худой, тонкой, киргизской лошаденке с огромным
хвостом и гривой и с продранными
в кровь губами,
ехал молодой офицер
в синей, французской шинели.
Тьфу-тьфу,
ехал шиш
в Уфу, голова
в кустах,
хвост на плечах, печать на устах…
— Э, да! Как раз вовремя… Смотрят, смотрят-с, сударь,
в оба и держат… За
хвост держат, а на спине-то уж… черт
едет… Аксаковы, Катковы, черти, дьяволы… русское направление… ги-ги, га-га, тпфу, ги-ги-хррр.