Неточные совпадения
Ждешь не дождешься осени,
Жена, детишки
малые,
И те гадают, ссорятся...
Когда он возвратился домой, все
ждали, что поступок Фердыщенки приведет его по
малой мере в негодование; но он выслушал дурную весть спокойно, не выразив ни огорчения, ни даже удивления.
Еще
меньше его девочка, в совершенных лохмотьях, стояла у ширм и
ждала своей очереди.
Это было хорошо, потому что от неудобной позы у Самгина болели мускулы.
Подождав, когда щелкнул замок ее комнаты, он перешел на постель, с наслаждением вытянулся, зажег свечу, взглянул на часы, — было уже около полуночи. На ночном столике лежал
маленький кожаный портфель, из него торчала бумажка, — Самгин машинально взял ее и прочитал написанное круглым и крупным детским почерком...
Однажды, когда Варвара провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его провожают весело, обнял ее шею, запрокинул другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась, взглянула на него, закусив губу, и на глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении человека, которому удалась
маленькая месть и который честно предупредил врага о том, что его
ждет.
Самгин старался не смотреть на него, но смотрел и
ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал еврейские слова, а красные веки его мелко дрожали. Были и еще старики, старухи с такими же обнаженными глазами.
Маленькая женщина, натягивая черную сетку на растрепанные рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред лицом Самгина, кричала...
По нахмуренным лицам людей — Самгин уверенно
ждал скандала.
Маленький заика ядовито усмехался, щурил глазки и, явно готовясь вступить в словесный бой, шевелил губами. Книжник, затенив лицо свое зеленоватым дымом, ответил рябому...
Опускаясь на колени, он чувствовал, что способен так же бесстыдно зарыдать, как рыдал рядом с ним седоголовый человек в темно-синем пальто. Необыкновенно трогательными казались ему царь и царица там, на балконе. Он вдруг ощутил уверенность, что этот
маленький человечек, насыщенный, заряженный восторгом людей, сейчас скажет им какие-то исторические, примиряющие всех со всеми, чудесные слова. Не один он
ждал этого; вокруг бормотали, покрикивали...
— Пожалуйте в комнату, — сказала старуха, воротясь, ввела Обломова, чрез
маленькую переднюю, в довольно просторную комнату и попросила
подождать. — Хозяйка сейчас выйдет, — прибавила она.
— Да, да, — говорила бабушка, как будто озираясь, — кто-то стоит да слушает! Ты только не остерегись, забудь, что можно упасть — и упадешь. Понадейся без оглядки, судьба и обманет, вырвет из рук, к чему протягивал их! Где
меньше всего
ждешь, тут и оплеуха…
«Правду бабушка говорит, — радовался он про себя, — когда
меньше всего
ждешь, оно и дается! „За смирение“, утверждает она: и я отказался совсем от него, смирился — и вот! О, благодетельная судьба!»
— Меня
меньше всего: я готов способствовать, раздувать твою страсть… Видишь, ты
ждала моего великодушия: вот оно! Выбери меня своим поверенным — и я толкну тебя сам в этот огонь…
А он, приехавши в свое поместье, вообразил, что не только оно, но и все, что в нем живет, — его собственность. На правах какого-то родства, которого и назвать даже нельзя, и еще потому, что он видел нас
маленьких, он поступает с нами, как с детьми или как с пансионерками. Я прячусь, прячусь и едва достигла того, что он не видит, как я сплю, о чем мечтаю, чего надеюсь и
жду.
Свое семейство у него было
малое; он был вдовцом уже двадцать лет и имел лишь единственную дочь, ту вдову-генеральшу, которую теперь
ждали из Москвы ежедневно, молодую особу, характера которой он несомненно боялся.
О соседках Васин сообщил, что живут они здесь недели с три и откуда-то приехали из провинции; что комнатка у них чрезвычайно
маленькая, и по всему видно, что они очень бедны; что они сидят и чего-то
ждут.
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки, лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще
меньше. Переезжая болото, только и
ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
Нехлюдов
подождал, пока солдат установил самовар (офицер проводил его
маленькими злыми глазами, как бы прицеливаясь, куда бы ударить его). Когда же самовар был поставлен, офицер заварил чай. Потом достал из погребца четвероугольный графинчик с коньяком и бисквиты Альберт. Уставив всё это на скатерть, он опять обратился к Нехлюдову.
Однако разговором дела не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали
ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие
маленькие сигналы, что их легко было не заметить. Гольд не возражал и не спорил. Он понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
По письму его она
ждала человека болезненного и худого, а увидела
малого плечистого, толстого, с лицом широким и красным, с курчавыми и жирными волосами.
— Ну, что он? Ein famoser Kerl!.. [Великолепный
малый! (нем.)] Да ведь если б он мне не обещал целые три года, я бы иначе вел дела… Этого нельзя было
ждать, нельзя… А что его рана?
Когда моему сыну было лет пять, Галахов привез ему на елку восковую куклу, не
меньше его самого ростом. Куклу эту Галахов сам усадил за столом и
ждал действия сюрприза. Когда елка была готова и двери отворились, Саша, удрученный радостью, медленно двигался, бросая влюбленные взгляды на фольгу и свечи, но вдруг он остановился, постоял, постоял, покраснел и с ревом бросился назад.
Во всяком случае, ежели смолоду, и когда притом браки между дворовыми разрешались довольно свободно, он ни разу не выказал желания жениться, то тем менее можно было предположить в нем подобное намерение в таком возрасте, когда он уже считал, по
малой мере, пятьдесят лет. Но чего никто не
ждал, то именно и случилось.
Наоборот, я чувствовал, что не только мой
маленький мирок, но и вся даль за пределами двора, города, даже где-то в «Москве и Петербурге» — и
ждет чего-то, и тревожится этим ожиданием…
Но самое большое впечатление произвело на него обозрение Пулковской обсерватории. Он купил и себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу на луне «как на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша земля. Так и
ждешь, что вот — вот поедет мужик с телегой… А кажется
маленькой потому, что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу землю».
В пансионе Окрашевской учились одни дети, и я чувствовал себя там ребенком. Меня привозили туда по утрам, и по окончании урока я сидел и
ждал, пока за мной заедет кучер или зайдет горничная. У Рыхлинскогс учились не только
маленькие мальчики, но и великовозрастные молодые люди, умевшие уже иной раз закрутить порядочные усики. Часть из них училась в самом пансионе, другие ходили в гимназию. Таким образом я с гордостью сознавал, что впервые становлюсь членом некоторой корпорации.
Чуешь ли: как вошел дед в ярость, и вижу, запорет он тебя, так начал я руку эту подставлять,
ждал — переломится прут, дедушка-то отойдет за другим, а тебя и утащат бабаня али мать! Ну, прут не переломился, гибок, моченый! А все-таки тебе
меньше попало, — видишь насколько? Я, брат, жуликоватый!..
Мы спешили, чтобы не опоздать, но иной вдруг из толпы бросался ко мне среди дороги, обнимал меня своими
маленькими ручонками и целовал, только для того и останавливал всю толпу; а мы хоть и спешили, но все останавливались и
ждали, пока он простится.
— Ничего, я
подожду, ваше высокоблагородие, — смиренно отвечал Кишкин, предвкушая в недалеком будущем иные отношения вот со стороны этого важного чина. —
Маленький человек…
Подожду.
Ермошка
ждал вешней воды не
меньше балчуговских старателей, потому что самое бойкое кабацкое время было связано именно с летним сезоном, когда все промысла были в полном ходу.
В то же утро в Ключевской завод летел нарочный к Мухину с
маленькою запиской от «самого», в которой выражалось любезное желание познакомиться лично с уважаемым Петром Елисеичем, и чем скорее, тем лучше. Мухин не заставил себя
ждать и тотчас же отправился в Мурмос. Это обращение Голиковского польстило ему, как выражение известного внимания. Он остановился в доме Груздева, где царил страшный беспорядок: хозяйничала одна Наташка, а Самойло Евтихыч «объезжал кабаки».
Женька
ждала его в
маленьком скверике, приютившемся между церковью и набережной и состоявшем из десятка жалких тополей. На ней было серое цельное выходное платье, простая круглая соломенная шляпа с черной ленточкой. «А все-таки, хоть и скромно оделась, — подумал Платонов, глядя на нее издали своими привычно прищуренными глазами, — а все-таки каждый мужчина пройдет мимо, посмотрит и непременно три-четыре раза оглянется: сразу почувствует особенный тон».
Я, конечно, и прежде знал, видел на каждом шагу, как любит меня мать; я наслышался и даже помнил, будто сквозь сон, как она ходила за мной, когда я был
маленький и такой больной, что каждую минуту
ждали моей смерти; я знал, что неусыпные заботы матери спасли мне жизнь, но воспоминание и рассказы не то, что настоящее, действительно сейчас происходящее дело.
Мы шли долго, до самого
Малого проспекта. Она чуть не бежала; наконец, вошла в лавочку. Я остановился
подождать ее. «Ведь не живет же она в лавочке», — подумал я.
Никогда в жизни мальчик не испытывал такого мучительного ощущения полной беспомощности, заброшенности и одиночества, как теперь. Огромный дом казался ему наполненным беспощадными притаившимися врагами, которые тайно, с злобной усмешкой следили из темных окон за каждым движением
маленького, слабого мальчика. Молча и нетерпеливо
ждали враги какого-то сигнала,
ждали чьего-то гневного, оглушительно грозного приказания.
Ей хотелось обнять его, заплакать, но рядом стоял офицер и, прищурив глаза, смотрел на нее. Губы у него вздрагивали, усы шевелились — Власовой казалось, что этот человек
ждет ее слез, жалоб и просьб. Собрав все силы, стараясь говорить
меньше, она сжала руку сына и, задерживая дыхание, медленно, тихо сказала...
— Скорее! — торопила мать, быстро шагая к
маленькой калитке в ограде кладбища. Ей казалось, что там, за оградой, в поле спряталась и
ждет их полиция и, как только они выйдут, — она бросится на них, начнет бить. Но когда, осторожно открыв дверку, она выглянула в поле, одетое серыми тканями осенних сумерек, — тишина и безлюдье сразу успокоили ее.
Вот — о Дне Единогласия, об этом великом дне. Я всегда любил его — с детских лет. Мне кажется, для нас — это нечто вроде того, что для древних была их «Пасха». Помню, накануне, бывало, составишь себе такой часовой календарик — с торжеством вычеркиваешь по одному часу: одним часом ближе, на один час
меньше ждать… Будь я уверен, что никто не увидит, — честное слово, я бы и нынче всюду носил с собой такой календарик и следил по нему, сколько еще осталось до завтра, когда я увижу — хоть издали…
Я все
ждал разрешения этих вопросов и инстинктивно бегал и от няньки с ее перьями, и от знакомого ленивого шепота яблоней в нашем
маленьком садике, и от глупого стука ножей, рубивших на кухне котлеты.
Завечерело, пора было бабам коров доить, а православные всё стояли и
ждали и вышедшего было
малого побили и загнали опять в избу.
Пробовали мы его в свою компанию залучить, однако пользы не оказалось никакой; первое дело, что отец отпускал ему самую
малую сумму, всего тысяч десять на серебро в год, и, следовательно, денег у него в наличности не бывало; второе дело, что хотя он заемные письма и с охотою давал, но уплаты по ним приходилось
ждать до смерти отца, а это в нашем быту не расчет; третье дело, чести в нем совсем не было никакой: другой, если ткнуть ему кулаком в рожу или назвать при всех подлецом, так из кожи вылезет, чтобы достать деньги и заплатить, а этот ничего, только смеется.
Любопытно было взглянуть на этого дикаря, вандала-гунна-готфа, к которому еще Байрон взывал: arise ye, Goths! [восстаньте готы!] и которого давно уже не без страха
поджидает буржуа, и даже совсем было дождался в лице Парижской коммуны, если б
маленький Тьер, споспешествуемый Мак-Магоном и удалым капитаном Гарсеном 60, не поспешил на помощь и не утопил готфа в его собственной крови.
— Прекрасно, прекрасно! — опять подхватил князь. — И как ни велико наше нетерпение прочесть что-нибудь новое из ваших трудов, однако не
меньше того желаем, чтоб вы, сделав такой успешный шаг, успевали еще больше, и потому не смеем торопить: обдумывайте, обсуживайте… По первому вашему опыту мы
ждем от вас вполне зрелого и капитального…
— Не ответил «почему?».
Ждете ответа на «почему»? — переговорил капитан подмигивая. — Это
маленькое словечко «почему» разлито во всей вселенной с самого первого дня миросоздания, сударыня, и вся природа ежеминутно кричит своему творцу: «Почему?» — и вот уже семь тысяч лет не получает ответа. Неужто отвечать одному капитану Лебядкину, и справедливо ли выйдет, сударыня?
— Я так и знала,
меньше не
ждала от тебя.
А вслед за ними не заставила себя
ждать и работа физического и нравственного разрушения, работа тем более жестокая, чем
меньше отпора дает ей праздная жизнь.
— Вот надоть бы перво-наперво оттащить это бревнушко. Принимайся-ка, ребята! — заметил один вовсе не распорядитель и не начальствующий, а просто чернорабочий, бессловесный и тихий
малый, молчавший до сих пор, и, нагнувшись, обхватил руками толстое бревно,
поджидая помощников. Но никто не помог ему.
В доме у меня был тоже враг — невеста приказчика, чрезмерно игривая девица; с нею играла вся молодежь мастерской,
поджидая ее в сенях, обнимая; она не обижалась на это, а только взвизгивала тихонько, как
маленькая собачка.
Но тут Алексей Никитич вдруг ненароком
маленькую ошибку дал или, пожалуй сказать, перехитрил: намерение их такое было, разумеется, чтобы скорее Марфу Андревну со мною в деревню отправить, чтоб это тут забылось, они и сказали маменьке: «Вы, — изволят говорить, — маменька, не беспокойтесь: ее, эту карлушку, найдут, потому что ее ищут, и как найдут, я вам сейчас и отпишу в деревню», — а покойница-то за это слово н ухватились: «Нет уж, говорят, если ищут, так я лучше
подожду, я, главное, теперь этого жида-то хочу посмотреть, который ее унес!» Тут, судари мои, мы уж и одного квартального вместе с собою лгать подрядили: тот всякий день приходит и врет, что «ищут, мол, ее, да не находят».
Ждет его
маленькая протопопица еще полчаса и еще час, а его все нет.
За мостом он пошел все прямо по улицам Бруклина. Он
ждал, что за рекой кончится этот проклятый город и начнутся поля, но ему пришлось итти часа три, пока, наконец, дома стали
меньше и между ними, на больших расстояниях, потянулись деревья.