Неточные совпадения
«Кроме формального развода, можно было еще поступить, как Карибанов, Паскудин и этот добрый Драм, то есть разъехаться с
женой», продолжал он думать, успокоившись; но и эта мера представляла те же неудобства noзopa, как и при разводе, и главное — это, точно так же как и формальный развод, бросало его
жену в объятия Вронского. «Нет, это невозможно, невозможно! — опять принимаясь перевертывать свой плед, громко
заговорил он. — Я не могу быть несчастлив, но и она и он не должны быть счастливы».
Получив ее согласие, он
заговорил с
женой по-французски о том, что ему еще менее, чем курить, нужно было говорить.
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое… кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город
заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой
женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
Как-то, в грустный, ветреный и дождливый вечер, Безбедов
заговорил о своей
жене.
Жена бесцеремонно прекратила музыку,
заговорив с Верой Петровной о флигеле; они отошли прочь, а Спивак сел рядом с Климом и вступил в беседу с ним фразами из учебника грамматики...
Нам хотелось поговорить, но переводчика не было дома. У моего товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так, на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал
жене. «Сейоло, Сейоло!» —
заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
— Тонечка, извини меня, — торопливо
заговорил Половодов, осторожно освобождая свой локоть из-под руки
жены. — Я сейчас… только на одну минуточку оставлю тебя с Сергеем Александрычем.
— Отделавшись наконец, —
заговорил он опять, — от тяжелого унынья, которое овладело мною после смерти моей
жены, я вздумал было приняться, как говорится, за дело.
— Харитина, помнишь мою свадьбу? —
заговорил он, не открывая глаз, — ему страстно хотелось исповедаться. — Тогда в моленной… У меня голова закружилась… и потом весь вечер я видел только тебя. Это грешно… я мучился… да. А потом все прошло… я привык к
жене… дети пошли… Помнишь, как ты меня целовала тогда на мельнице?
— Позвольте же и мне, милостивый государь, с своей стороны вам заметить, — раздражительно вдруг
заговорил Иван Федорович, потерявший последнее терпение, — что
жена моя здесь у князя Льва Николаевича, нашего общего друга и соседа, и что во всяком случае не вам, молодой человек, судить о поступках Лизаветы Прокофьевны, равно как выражаться вслух и в глаза о том, что написано на моем лице.
— Вы не отвечаете, —
заговорила снова Марья Дмитриевна, — как я должна вас понять? Неужели вы можете быть так жестоки? Нет, я этому верить не хочу. Я чувствую, что мои слова вас убедили. Федор Иваныч, бог вас наградит за вашу доброту, а вы примите теперь из рук моих вашу
жену…
— Вот что, господа, —
заговорил он, прикрывая
жену собой, — не женское дело разговоры разговаривать… У Федосьи Родионовны есть муж, он и в ответе. Так скажите и батюшке Родиону Потапычу… Мы от ответа не прячемся… Наш грех…
— Вот что, Родион Потапыч, —
заговорил Карачунский после длинной паузы. — Я посылал за Кожиным… Он был сегодня у меня вместе с
женой и согласен помириться, то есть просить прощения.
— На ваше откровенное предложение, —
заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать, может быть, за границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с
женой не совсем удобно.
Да, не в духе был старик. Не было б у него своей раны на сердце, не
заговорил бы он со мной о голодной музе. Я всматривался в его лицо: оно пожелтело, в глазах его выражалось какое-то недоумение, какая-то мысль в форме вопроса, которого он не в силах был разрешить. Был он как-то порывист и непривычно желчен.
Жена взглядывала на него с беспокойством и покачивала головою. Когда он раз отвернулся, она кивнула мне на него украдкой.
Калинович между тем при виде целой стаи красивых и прелестных женщин замер в душе, взглянув на кривой стан
жены, но совладел, конечно, с собой и начал кланяться знакомым. Испанский гранд пожал у него руку, сенаторша Рыдвинова, смотревшая, прищурившись, в лорнет, еще издали кивала ему головой. Белокурый поручик Шамовский, очень искательный молодой человек, подошел к нему и, раскланявшись, очень желал с ним
заговорить.
Оттого, что у этого другого бывают балы да обеды с шампанским, с портерком да с коньячком, али не то, так
жена — женщина молодая да умная, по-французски молодых людей
заговаривать ловкая — да!
— А
жена должна, —
заговорил женский голос из коридора, — не показывать вида, что понимает великую школу мужа, и завести маленькую свою, но не болтать о ней за бутылкой вина…
— Перестань, перестань, Саша, —
заговорила она торопливо, — что ты это накликаешь на свою голову! Нет, нет! что бы ни было, если случится этакой грех, пусть я одна страдаю. Ты молод, только что начинаешь жить, будут у тебя и друзья, женишься — молодая
жена заменит тебе и мать, и все… Нет! Пусть благословит тебя бог, как я тебя благословляю.
— Тс! тс!.. молчи, —
заговорил дядя, махая рукой, — хорошо, что
жена спит, а то… того…
Лизавета Александровна вынесла только то грустное заключение, что не она и не любовь к ней были единственною целью его рвения и усилий. Он трудился и до женитьбы, еще не зная своей
жены. О любви он ей никогда не говорил и у ней не спрашивал; на ее вопросы об этом отделывался шуткой, остротой или дремотой. Вскоре после знакомства с ней он
заговорил о свадьбе, как будто давая знать, что любовь тут сама собою разумеется и что о ней толковать много нечего…
— Я знаю, что к Шатову пришла
жена и родила ребенка, — вдруг
заговорил Виргинский, волнуясь, торопясь, едва выговаривая слова и жестикулируя. — Зная сердце человеческое… можно быть уверенным, что теперь он не донесет… потому что он в счастии… Так что я давеча был у всех и никого не застал… так что, может быть, теперь совсем ничего и не надо…
— Почтеннейший господин Урбанович, —
заговорил Аггей Никитич, — вы мне сказали такое радостное известие, что я не знаю, как вас и благодарить!.. Я тоже, если не смею себя считать другом Егора Егорыча, то прямо говорю, что он мой благодетель!.. И я, по случаю вашей просьбы, вот что-с могу сделать… Только позвольте мне посоветоваться прежде с
женой!..
— Но велика ли эта пенсия!.. Гроши какие-то! — воскликнул Егор Егорыч. — И как же вам не представляется мысль, что вы для семьи, для
жены вашей должны еще пока трудиться? — начал было Егор Егорыч продолжать свои поучения, но при словах: «для
жены вашей», Аггей Никитич вдруг выпрямился на своем кресле и
заговорил сначала глухим голосом, а потом все более и более возвышающимся...
С ней
заговоришь, с
женой — не доходит до нее…
Софья Николавна скоро одумалась, вновь раскаянье
заговорило в ней, хотя уже не с прежнею силой; она переменила тон, с искренним чувством любви и сожаления она обратилась к мужу, ласкала его, просила прощенья, с неподдельным жаром говорила о том, как она счастлива, видя любовь к себе в батюшке Степане Михайлыче, умоляла быть с ней совершенно откровенным, красноречиво доказала необходимость откровенности — и мягкое сердце мужа, разнежилось, успокоилось, и высказал он ей все, чего решился было ни под каким видом не сказывать, не желая ссорить
жену с семьей.
Карпу Кондратьичу иногда приходило в голову, что
жена его напрасно гонит бедную девушку, он пробовал даже
заговаривать с нею об этом издалека; но как только речь подходила к большей определительности, он чувствовал такой ужас, что не находил в себе силы преодолеть его, и отправлялся поскорее на гумно, где за минутный страх вознаграждал себя долгим страхом, внушаемым всем вассалам.
Я это знал по тем пустым словам, какими он старался
заговорить жену.
Яков заметно смутился, когда Нехлюдов
заговорил про
жену Юхванки.
Серебряков(
жене). Дорогая моя, не оставляй меня с ним! Он меня
заговорит.
— Он и ту
жену тоже так… —
заговорила Маша. — За косу к кровати привязывал и щипал… всё так же… Спала я, вдруг стало больно мне… проснулась и кричу. А это он зажёг спичку да на живот мне и положил…
Жадов. Помните наши разговоры с дядей? Что ни скажешь, бывало, против взяток или вообще против всякой неправды, у него один ответ: поди-ка поживи, не то
заговоришь. Ну, вот я и хочу пожить, да еще не один, а с молодой
женою.
— Миклаков вот какой человек, —
заговорил он потом, явно обращаясь к одной только
жене.
Князь сидел на креслах, закинув голову назад. Лицо его имело какое-то мечтательное выражение; лицо же княгини, напротив, и на этот раз опять осенилось облаком тайного неудовольствия. Муж и
жена, оставшись с глазу на глаз, чувствовали необходимость начать между собой какой-нибудь разговор, но о чем именно — не знали. Князь, впрочем,
заговорил первый.
— Как поживает ваша
жена? — спросил Бегушев, чтобы о чем-нибудь
заговорить с кузеном.
Около часу пришла Линочка; и хотя сразу с ужасом
заговорила о трудностях экзамена, но пахло от нее весною, и в глазах ее была Женя Эгмонт, глядела оттуда на Сашу. «И зачем она притворяется и ни слова не говорит о Эгмонт!.. Меня бережет?» — хмурился Саша, хотя Линочка и не думала притворяться и совершенно забыла и о самой
Жене, и о той чудесной близости, которая только что соединяла их. Впрочем, вспомнила...
Пунцовые губы его тихо вздрагивали под черными усами и говорили мне, что в беспокойной крови его еще горит влажный поцелуй Берты Ивановны. Если бы пастор Абель вздумал в это время что-нибудь
заговорить на тему: «не пожелай
жены искреннего твоего», то Роман Прокофьич, я думаю, едва ли был бы в состоянии увлечься этой проповедью.
— А ежели на меня напущено было? Да ты, Тарас Григорьич, зубов-то не
заговаривай… Мой грех, мой и ответ, а промеж мужа и
жены один бог судья. Ну, согрешил, ну, виноват — и весь тут… Мой грех не по улице гуляет, а у себя дома. Не бегал я от него, не прятался, не хоронил концов.
— Завидую, и в первый раз завидую в жизни, Мария, —
заговорил, глядя на
жену, Бер. — Перед тобою раскроется широкий океан чудес, и как ласточка глотает на лету муху, проглотит он твою кручину.
Лотохин. Тогда молодого-то мужа потребуют в суд. Это будет спектакль любопытный, особенно для
жены. Она может во всей подробности ознакомиться с любовными похождениями своего мужа. Мещанские девицы имеют привычку и на суде в речах своих сохранять прежнюю короткость с своими изменниками. И
заговорит она с чувством: «Сердечный ты друг мой, кабы я прежде-то знала, что ты такой мошенник, не стала бы я с тобой и вязаться».
Полковник шагнул вперед и, весь трясясь, каждой складкой своего сюртука, каждою морщинкою лица, не понимая, как сам он ужасен в своей мертвенной белизне, в своей вымученной отчаянной твердости,
заговорил жене...
Ему показалось, что
жена приподняла его и, перевернув в воздухе, приятно обессилила; погружаясь в освежающий холодок, он почти благодарно
заговорил...
— Ну, скажи мне, —
заговорил Челкаш, — придешь ты в деревню, женишься, начнешь землю копать, хлеб сеять,
жена детей народит, кормов не будет хватать; ну, будешь ты всю жизнь из кожи лезть… Ну, и что? Много в этом смаку?
В эти минуты он сам пускался раза два со мною
заговаривать, но никогда толком не мог объясниться, вспоминал про службу, про покойницу-жену, про хозяйство, про имение.
— Ну, а мы тут без вас окрутили Епинета-то Петровича, —
заговорил о. Андроник, переменяя разговор. — Только жена-то у него того… как моя хина: есть да на яицах сидеть. Теперь уж дела не поправишь, а жаль… Глупа уж больно Глафира-то Митревна, свыше меры глупа, а Епинет Петрович свыше меры прост. Да и Фатевна… Эх, немного бы погодить надо было!
— Я, —
заговорил, он наконец, — хотел было тебя сделать своей честною
женою…
— Ваше превосходительство, — опять выступила и ему одному вслух
заговорила Байцурова, у нас что с трубами свадьба, что и без труб свадьба: дело попом петое, и
жена мужу нерушимый кус. Не наша воля на то была, а ее да божья, что видим теперь ее здесь властной госпожой, а не невольною бранкою. Здесь холопы не доказчики, а
жены нашего рода на мужей не пόслухи. Она все дело решила, и она, ваше превосходительство, ждет, что вы под руку ее к столу сведете.
Но герою моему не только не удавалось вполне объясниться с
женою, но даже
заговорить об этом.
Обращение с
женою у Александра Афанасьевича было самое простое, но своеобразное: он ей говорил «ты», а она ему «вы»; он звал ее «баба», а она его Александр Афанасьевич; она ему служила, а он был ее господин; когда он с нею
заговаривал, она отвечала, — когда он молчал, она не смела спрашивать.
Григорий слил с блюдца в рот последний глоток чая, вытер рукой усы, не спеша подвинул
жене пустой стакан и, нахмурив брови,
заговорил...