Неточные совпадения
Я пошел берегом к баркасу, который ушел за мыс, почти к морю, так что пришлось идти версты три. Вскоре ко мне присоединились барон Шлипенбах и Гошкевич, у которого в сумке шевелилось что-то
живое: уж он успел набрать всякой всячины; в руках он нес пучок цветов и
травы.
Ночевка около деревни Ляличи. — Море
травы. — Осенний перелет птиц. — Стрельба Дерсу. — Село Халкидон. —
Живая вода и
живой огонь. — Пернатое население болот. — Теневой сегмент земли. — Тяжелое состояние после сна. — Перемена погоды
Первый раз в жизни я видел такой страшный лесной пожар. Огромные кедры, охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море огня. Тут все горело: сухая
трава, опавшая листва и валежник; слышно было, как лопались от жара и стонали
живые деревья. Желтый дым большими клубами быстро вздымался кверху. По земле бежали огненные волны; языки пламени вились вокруг пней и облизывали накалившиеся камни.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все
живое кругом притихло; в
траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал камень, заросший
травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь
живее пойдет дело».
Они поехали сначала берегом вверх, а потом свернули на тропу к косцам. Издали уже напахнуло ароматом свежескошенной
травы. Косцы шли пробившеюся широкою линией, взмахивая косами враз. Получался замечательный эффект: косы блестели на солнце, и по всей линии точно вспыхивала синеватая молния, врезывавшаяся в зеленую
живую стену высокой
травы. Работа началась с раннего утра, и несколько десятин уже были покрыты правильными рядами свежей кошенины.
С парохода видны в бинокль и простым глазом хороший строевой лес и береговые скаты, покрытые ярко-зеленою и, должно быть, сочною
травой, но ни жилья, ни одной
живой души.
Она проделала в почве круглый неглубокий водоем, из которого сбегала в ручей тонкой змейкой, блестевшей в
траве, как
живое серебро.
Солнце подобрало росу, и теперь в сочной зеленой
траве накоплялся дневной зной, копошились букашки и беззаботно кружились пестрые мотыльки; желтые, розовые и синеватые цветы пестрили
живой ковер
травы, точно рассыпанные самоцветные камни.
— А премилая мать его собрала заране все семена в лукошко, да и спрятала, а после просит солнышко: осуши землю из конца в конец, за то люди тебе славу споют! Солнышко землю высушило, а она ее спрятанным зерном и засеяла. Смотрит господь: опять обрастает земля
живым — и
травами, и скотом, и людьми!.. Кто это, говорит, наделал против моей воли? Тут она ему покаялась, а господу-то уж и самому жалко было видеть землю пустой, и говорит он ей: это хорошо ты сделала!
И, кланяясь черной земле, пышно одетой в узорчатую ризу
трав, она говорит о том, как однажды бог, во гневе на людей, залил землю водою и потопил все
живое.
[Если нельзя довезть пеструшку
живою до кухни, то лучшее средство к сохранению ее вкуса — заколоть ее, завернуть в
траву и поливать в тени холодною водою (обложить льдом — еще лучше).
Для насадки можно употреблять всякую мелкую рыбу, кроме ершей, окуней и щурят:
живую или снулую — для налима это все равно; я даже считаю, что снулая лучше:
живая может спрятаться под
траву и забиться под коряги, так что налим ее не увидит.
Вы, князья Мстислав и буй Роман!
Мчит ваш ум на подвиг мысль
живая,
И несетесь вы на вражий стан,
Соколом ширяясь сквозь туман,
Птицу в буйстве одолеть желая.
Вся в железе княжеская грудь,
Золотом шелом латинский блещет,
И повсюду, где лежит ваш путь,
Вся земля от тяжести трепещет.
Хинову вы били и Литву;
Деремела, половцы, ятвяги,
Бросив копья, пали на
травуИ склонили буйную главу
Под мечи булатные и стяги.
Солнце горит в небе, как огненный цветок, и сеет золотую пыль своих лучей на серые груди скал, а из каждой морщины камня, встречу солнца, жадно тянется
живое — изумрудные
травы, голубые, как небо, цветы. Золотые искры солнечного света вспыхивают и гаснут в полных каплях хрустальной росы.
И опять шумел в овраге ручей, и лесная глушь звенела тихими голосами: чудесный месяц май! — в нем и ночью не засыпает земля, гонит
траву, толкает прошлогодний лист и
живыми соками бродит по деревам, шуршит, пришептывается, гукает по далям.
И издали действительно было похоже на
живых и страшных разбойников, глубоко задумавшихся над чем-то своим, разбойничьим, или рассматривавших вытоптанную
траву, или собирающихся плясать: колена все время сгибались под тяжестью тела, как ни старались их выпрямить. Но вблизи страшно и невыносимо было смотреть, и уже никого не могли обмануть мертвецы притворной жизнью: бессильно, по-мертвому, клонились вялые, точно похудевшие и удлинившиеся шеи, не держа тяжелой мертвой головы.
Я выбрал местечко в тени пушистой черемухи и с наслаждением растянулся на зеленой высокой
траве, которая встала вокруг меня
живой стеной.
Оставя в стороне охоту, уже непонятную в зрелом возрасте, я не могу, однако, вспоминать без
живого удовольствия, как хороши были эти ночевки в поле, после жаркого дня, в прохладном ночном воздухе, напоенном ароматами горных, степных
трав при звучном бое перепелов, криках коростелей и посвистываньях тушканчиков и сурков.
Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую
траву; а
трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно
живые огненные бабочки, или как будто вот вся
трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.
Иногда такие описания совсем благоговейны,
трава в описании лечебника представляется как хрупкое
живое существо: «
трава везде растет по пожням и по межникам и по потокам; листье расстилается по земле.
За окном весело разыгралось летнее утро — сквозь окроплённые росою листья бузины
живой ртутью блестела река,
трава, примятая ночной сыростью, расправляла стебли, потягиваясь к солнцу; щёлкали жёлтые овсянки, торопливо разбираясь в дорожной пыли, обильной просыпанным зерном; самодовольно гоготали гуси, удивлённо мычал телёнок, и вдоль реки гулко плыл от села какой-то странный шлёпающий звук, точно по воде кто-то шутя хлопал огромной ладонью.
Намокшие
травы низко склонились к земле, примолкло все
живое, притихло, лишь изредка на роняющей желтые листья березе закаркает отчаянно мокрая ворона, либо серый, летом отъевшийся русак, весь осклизлый от мокреты, высунет, прядая ушами, головку из растрепанного ветром, полузасохшего бурьяна и, заслышав вдали топот лошадиных копыт, стремглав метнется в сторону и с быстротой вольного ветра клу́бом покатится по полю, направляя пугливый свой бег к перелеску.
Пролетела, как сон, пасхальная неделя. За нею еще другие… Прошел месяц. Наступило лето… Пышно зазеленел и расцвел лиловато-розовой сиренью обширный приютский сад. Птичьим гомоном наполнились его аллеи. Зеленая
трава поднялась и запестрела на лужайках… Над ней замелькали иные
живые цветики-мотыльки и бабочки. Зажужжали мохнатые пчелы, запищали комары… По вечерам на пруду и в задней дорожке лягушки устраивали свой несложный концерт после заката солнца.
Вот
живые люди, цельно принимаемые душою Толстого: Платон Каратаев верит в православного бога, Хаджи-Мурат — в Аллаха; дядя Ерошка, хотя в бога и верит, но думает: «Сдохнешь, —
трава вырастет на могиле, вот и все...
Если же бы мы не знали, что лошадь желает себе своего и человек своего блага, что того желает каждая отдельная лошадь в табуне, что того блага себе желает каждая птица, козявка, дерево,
трава, мы не видели бы отдельности существ, а не видя отдельности, никогда не могли бы понять ничего
живого: и полк кавалеристов, и стадо, и птицы, и несекомыя, и растения — всё бы было как волны на море, и весь мир сливался бы для нас в одно безразличное движение, в котором мы никак не могли бы найти жизнь.
И все кругом слабо шумело и шуршало, словно
живое, —
трава, цветы, кусты.
Мягко обнимала и обвивала ноги трепетно-живая, млеющая жизнью
трава.
Я потерял себя. Совсем потерял себя, как иголку в густой
траве. Где я? Что я? Я чувствую: моя душа куда-то ушла. Она оторвалась от сознания, ушла в глубину, невидимыми щупальцами охватывает из темноты мой мозг — мой убогий, бессильный мозг, — не способный ни на что
живое. И тело мое стало для меня чуждым, не моим.
Когда сильно и душисто пахла
трава, то казалось, что это он сам пахнет так хорошо, а когда он ложился в постель, то, как это ни странно, в маленькую постель вместе с ним укладывались огромный двор, улица, косые нити дождя и пенистые лужи и весь огромный,
живой, очаровательно-неизвестный мир.