Неточные совпадения
Чай он пил с ромом, за ужином опять пил мадеру, и когда все гости ушли домой, а Вера с Марфенькой по своим комнатам, Опенкин все еще томил Бережкову рассказами
о прежнем житье-бытье в городе,
о многих стариках, которых все
забыли, кроме его,
о разных событиях доброго старого времени, наконец,
о своих домашних несчастиях, и все прихлебывал холодный
чай с ромом или просил рюмочку мадеры.
«Ах, что ж это я вспоминаю, — продолжает думать Вера Павловна и смеется, — что ж это я делаю? будто это соединено с этими воспоминаниями!
О, нет, это первое свидание, состоявшее из обеданья, целованья рук, моего и его смеха, слез
о моих бледных руках, оно было совершенно оригинальное. Я сажусь разливать
чай: «Степан, у вас нет сливок? можно где-нибудь достать хороших? Да нет, некогда, и наверное нельзя достать. Так и быть; но завтра мы устроим это. Кури же, мой милый: ты все
забываешь курить».
Особенно он увлекался чтением. Часто его можно было видеть где-нибудь на диване или на кровати в самой неизящной позе: на четвереньках, упершись на локтях, с глазами, устремленными в книгу. Рядом на стуле стоял стакан воды и кусок хлеба, густо посыпанный солью. Так он проводил целые дни,
забывая об обеде и
чае, а
о гимназических уроках и подавно.
Он выпил два стакана
чаю, не
забывая о роме, и после этого начал прощаться, извиняясь снова, что прервал нашу товарищескую беседу.
После того, что произошло у меня за
чаем и потом внизу, для меня стало ясно, что наше «семейное счастье»,
о котором мы стали уже
забывать в эти последние два года, в силу каких-то ничтожных, бессмысленных причин возобновлялось опять, и что ни я, ни жена не могли уже остановиться, и что завтра или послезавтра вслед за взрывом ненависти, как я мог судить по опыту прошлых лет, должно будет произойти что-нибудь отвратительное, что перевернет весь порядок нашей жизни.
Ясное и верное суждение
о том, вредны ли табак и
чай, и в каких случаях вредны, — приобрести довольно трудно; поэтому мы и довольствуемся слухами, да и
о тех часто
забываем.
Ночевал он в частном доме, всю ночь чувствовал отвращение к рыбе и думал
о трех рублях и четвертке
чаю. Рано утром, когда небо стало синеть, ему приказали одеться и идти. Два солдата со штыками повели его в тюрьму. Никогда в другое время городские улицы не казались ему так длинны и бесконечны. Шел он не по тротуару, а среди улицы по тающему, грязному снегу. Внутренности всё еще воевали с рыбой, левая нога немела; калоши он
забыл не то в суде, не то в частном доме, и ноги его зябли…
Но потом я мало-помалу
забыл о себе самом и весь отдался ощущению красоты. Я уж не помнил
о степной скуке,
о пыли, не слышал жужжанья мух, не понимал вкуса
чая и только чувствовал, что через стол от меня стоит красивая девушка.
Но как же, с другой стороны, характерен и этот тоскующий по
чаю обыватель: «холодную атмосферу» помнит хорошо, а
о горячей руке помощи, протянувшейся к нему из этой атмосферы в смертную минуту гибели, —
забыл или не почел нужным вспомнить!
— Именно негодяй-с. Я его было остановил, — говорю: «Василий Сафроныч, ты бы, брат,
о немецкой нации поосторожнее, потому из них у нас часто большие люди бывают», — а он на это еще пуще взбеленился и такое понес, что даже вся публика, свои
чаи и сахары
забывши, только слушать стала, и все с одобрением.
— Кажись бы нечего, кабы на уме чего не было. Я и сам так смекал; чует сердце мое виноватого… А как узнал я из челобитья его тебе, что выдает он свою дочь за сына явного крамольника, так кровью облилось оно… Пораздумай сам, великий государь, откуда вывез он его? Из-под Новгорода! Ты сам,
чай, знаешь, какой народ у тебя новгородцы?!
О вольностях своих не
забыли и каждый час Литве норовят передаться…
— На днях попросил он меня к себе. Я застала его очень грустным, сильно одряхлевшим. Старик, который еще не так давно таскал со своими работниками кули муки в амбар, едва держал дрожащими руками чашку
чаю. Не было более помину
о польском круле, казалось, он
забыл о своем шляхетстве. Все помыслы, все чувства его сосредоточились на тебе. И знаешь ли, что задумал странный старик, какие он имеет на тебя виды?
Против хозяйки дома сидел с газетой хозяин, в черном потертом бархатном халате с синими отворотами и с таким же поясом, с кистями. Но совершенно лишенный волос череп был прикрыт бархатной шапочкой, a на длинном хрящеватом породистом носу сидело золотое пенсне, с помощью которого он читал газету,
забыв, казалось, вовсе
о стакане с остывшим
чаем. По правую руку от старика сидела молодая барышня в какой-то небрежной распашной блузе, чернолицая, худенькая, с усталым лицом и тонкими губами.