Неточные совпадения
Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому
в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг
загораются в нем мысли, ходят и гуляют
в голове, как волны
в море, потом вырастают
в намерения, зажгут всю кровь
в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются
в стремления: он, движимый нравственною силою,
в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими
глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…
— А я
в самом деле пела тогда, как давно не пела, даже, кажется, никогда… Не просите меня петь, я не спою уж больше так… Постойте, еще одно спою… — сказала она, и
в ту же минуту лицо ее будто вспыхнуло,
глаза загорелись, она опустилась на стул, сильно взяла два-три аккорда и запела.
— Не надо, не надо! — с горестным надрывом
в голосе воскликнул Илюша. Укор
загорелся в глазах его.
Он
в волнении подошел к Алеше и вдруг поцеловал его.
Глаза его
загорелись.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг
в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и
загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных
в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед
глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Она не шла навстречу восторгам, а предоставляла любоваться собой и чуть заметно улыбалась, когда на нее заглядывались, как будто ее даже удивляло, что
в глазах молодых людей
загорались искры, когда они, во время танцев, прикасались к ее талии.
Во время рассказа Ванька-Каин постепенно входил
в такой азарт, что даже белесоватые
глаза его
загорались. Со всех сторон слышались восклицания...
За завтраком Марья Маревна рассказала все подробности своей скитальческой жизни, и чем больше развертывалась перед
глазами радушных хозяев повесть ее неприглядного существования, тем больше
загоралось в сердцах их участие к бедной страдалице матери.
В Гане что-то происходило особенное, когда он задавал этот вопрос. Точно новая и особенная какая-то идея
загорелась у него
в мозгу и нетерпеливо засверкала
в глазах его. Генерал же, который искренно и простосердечно беспокоился, тоже покосился на князя, но как бы не ожидая много от его ответа.
Сыгранный ею самою вальс звенел у ней
в голове, волновал ее; где бы она ни находилась, стоило ей только представить себе огни, бальную залу, быстрое круженье под звуки музыки — и душа
в ней так и
загоралась,
глаза странно меркли, улыбка блуждала на губах, что-то грациозно-вакхическое разливалось по всему телу.
Но боже, как она была прекрасна! Никогда, ни прежде, ни после, не видал я ее такою, как
в этот роковой день. Та ли, та ли это Наташа, та ли это девочка, которая, еще только год тому назад, не спускала с меня
глаз и, шевеля за мною губками, слушала мой роман и которая так весело, так беспечно хохотала и шутила
в тот вечер с отцом и со мною за ужином? Та ли это Наташа, которая там,
в той комнате, наклонив головку и вся
загоревшись румянцем, сказала мне: да.
Наташа побледнела и встала с места. Вдруг
глаза ее
загорелись. Она стала, слегка опершись на стол, и
в волнении смотрела на дверь,
в которую должен был войти незваный гость.
Голос у него стал крепким, лицо побледнело, и
в глазах загорелась обычная, сдержанная и ровная сила. Снова громко позвонили, прервав на полуслове речь Николая, — это пришла Людмила
в легком не по времени пальто, с покрасневшими от холода щеками. Снимая рваные галоши, она сердитым голосом сказала...
Порой,
в минуты этих проблесков сознания, когда до слуха его долетало имя панны с белокурою косой,
в сердце его поднималось бурное бешенство;
глаза Лавровского
загорались темным огнем на бледном лице, и он со всех ног кидался
в толпу, которая быстро разбегалась.
Валек, вообще очень солидный и внушавший мне уважение своими манерами взрослого человека, принимал эти приношения просто и по большей части откладывал куда-нибудь, приберегая для сестры, но Маруся всякий раз всплескивала ручонками, и
глаза ее
загорались огоньком восторга; бледное лицо девочки вспыхивало румянцем, она смеялась, и этот смех нашей маленькой приятельницы отдавался
в наших сердцах, вознаграждая за конфеты, которые мы жертвовали
в ее пользу.
На время небо опять прояснилось; с него сбежали последние тучи, и над просыхающей землей,
в последний раз перед наступлением зимы, засияли солнечные дни. Мы каждый день выносили Марусю наверх, и здесь она как будто оживала; девочка смотрела вокруг широко раскрытыми
глазами, на щеках ее
загорался румянец; казалось, что ветер, обдававший ее своими свежими взмахами, возвращал ей частицы жизни, похищенные серыми камнями подземелья. Но это продолжалось так недолго…
Министр принимал
в свой обыкновенный час. Он обошел трех просителей, принял губернатора и подошел к черноглазой, красивой, молодой женщине
в черном, стоявшей с бумагой
в левой руке. Ласково-похотливый огонек
загорелся в глазах министра при виде красивой просительницы, но, вспомнив свое положение, министр сделал серьезное лицо.
Через час завидел он обетованный уголок, встал
в лодке и устремил взоры вдаль. Сначала
глаза его отуманились страхом и беспокойством, которое перешло
в сомнение. Потом вдруг лицо озарилось светом радости, как солнечным блеском. Он отличил у решетки сада знакомое платье; вот там его узнали, махнули платком. Его ждут, может быть, давно. У него подошвы как будто
загорелись от нетерпения.
Сначала она изумилась, испугалась и побледнела страшно… потом испуг
в ней сменился негодованием, она вдруг покраснела вся, до самых волос — и ее
глаза, прямо устремленные на оскорбителя,
в одно и то же время потемнели и вспыхнули, наполнились мраком,
загорелись огнем неудержимого гнева.
Глаза его опять
загорелись. Он всё смотрел прямо на Ставрогина, взглядом твердым и неуклонным. Ставрогин нахмуренно и брезгливо следил за ним, но насмешки
в его взгляде не было.
— Подойдите!.. — прошептал он уже страстно, изменившись
в одно мгновение, как хамелеон, из бессердечного, холодного насмешника
в пылкого и нежного итальянца;
глаза у него
загорелись,
в лицо бросилась кровь.
Доктору, кажется, досадно было, что Аггей Никитич не знает этого, и, как бы желая поразобраться с своими собственными мыслями, он вышел из гостиной
в залу, где принялся ходить взад и вперед, причем лицо его изображало то какое-то недоумение, то уверенность, и
в последнем случае
глаза его
загорались, и он начинал произносить сам с собою отрывистые слова. Когда потом gnadige Frau, перестав играть
в шахматы с отцом Василием, вышла проводить того, Сверстов сказал ей...
— Не дашь? — вскричал Басманов, и
глаза его снова
загорелись, но, вероятно, не вошло
в его расчет ссориться с князем, и, внезапно переменив приемы, он сказал ему весело: — Эх, князь!
Тогда внутри ее словно
загоралось, тоска заползала
в сердце, и слезы подступали к
глазам.
— Вот тут я вас усердно прошу спросить прямо по лестнице,
в третьем этаже, перчаточницу Марью Матвеевну; отдайте ей эти цветы и зонтик, а коробочку эту Лизе, блондинке; приволокнитесь за нею смело: она самое бескорыстнейшее существо и очень влюбчива, вздохните, глядя ей
в глаза да руку к сердцу, она и
загорится; а пока au revoir. [До свидания — Франц.]
Его землистое лицо почернело, как-то жутко
загорались иногда глубокие
глаза в черных впадинах…
И
в одно время у них — уж сколько я наблюдаю —
глаза вместе
загораются…
— На небо, — добавила Маша и, прижавшись к Якову, взглянула на небо. Там уже
загорались звёзды; одна из них — большая, яркая и немерцающая — была ближе всех к земле и смотрела на неё холодным, неподвижным оком. За Машей подняли головы кверху и трое мальчиков. Пашка взглянул и тотчас же убежал куда-то. Илья смотрел долго, пристально, со страхом
в глазах, а большие
глаза Якова блуждали
в синеве небес, точно он искал там чего-то.
Недосягаемые вершины таинственного Каштан-тау
загорелись сплошным розовым алмазом
в лучах невидимого еще солнца. Передо мной сверкнул огненными
глазами не менее таинственный, чем Каштан-тау, мой кунак и с улыбкой указал на повисшего на скале убитого тура.
А публика еще ждет. Он секунду, а может быть, полминуты глядит
в одну и ту же точку — и вдруг
глаза его, как серое северное море под прорвавшимся сквозь тучи лучом солнца,
загораются черным алмазом, сверкают на миг мимолетной улыбкой зубы, и он, радостный и оживленный, склоняет голову. Но это уж не Гамлет, а полный жизни, прекрасный артист Вольский.
Даша страшно побледнела;
глаза ее
загорелись своим грозным блеском; она еще пристальнее вперила свой взгляд
в глаза Долинского и медленно, с расстановкой за каждым словом, проговорила...
Елена,
в свою очередь, тоже вся вспыхнула, и
глаза ее
загорелись неудержимым гневом.
— А сколько я писал прежде о любви! — зашамкал старичок. — Раз я
в одном из моих стихотворений, описывая даму, говорю, что ее черные
глаза загорелись во лбу, как два угля, и мой приятель мне печатно возражает, что
глаза не во лбу, а подо лбом и что когда они горят, так должны быть красные, а не черные!.. Кто из нас прав, спрашиваю?
Глаза Домны Осиповны, хоть все еще
в слезах,
загорелись решимостью. Она подошла к своему письменному столу, взяла лист почтовой бумаги и начала писать: «Мой дорогой Александр Иванович, вы меня еще любите, сегодня я убедилась
в этом, но разлюбите; забудьте меня, несчастную, я не стою больше вашей любви…» Написав эти строки, Домна Осиповна остановилась. Падавшие обильно из
глаз ее слезы мгновенно иссякли.
Иной слушатель, пожалуй, и не понимал
в точности, о чем шла речь; но грудь его высоко поднималась, какие-то завесы разверзались перед его
глазами, что-то лучезарное
загоралось впереди.
Уже исступленное что-то
загоралось в его остановившихся
глазах; и вдруг Колесников закричал полным голосом, как
в бреду...
Короток был и взгляд запавших голодных
глаз, короток был и ответ, — но столько было
в нем страшной правды, столько злобы, голода ненасытимого, тысячелетних слез, что молча отступил Саша Жегулев. И бессознательным движением прикрыл рукою
глаза — страшно показалось видеть, как
загорится хлеб. А там, либо не поняв, либо понимая слишком хорошо, смеялись громко.
Вы заметьте: когда при нем поднимаешь какой-нибудь общий вопрос, например, о клеточке или инстинкте, он сидит
в стороне, молчит и не слушает; вид у него томный, разочарованный, ничто для него не интересно, все пошло и ничтожно, но как только вы заговорили о самках и самцах, о том, например, что у пауков самка после оплодотворения съедает самца, —
глаза у него
загораются любопытством, лицо проясняется, и человек оживает, одним словом.
Бриллианты
загорелись в глазах молодого человека, и он
в один взмах исчеркал еще одну страницу.
Голова вновь взвилась, и стало выходить и туловище. Александр Семенович поднес флейту к губам, хрипло пискнул и заиграл, ежесекундно задыхаясь, вальс из «Евгения Онегина».
Глаза в зелени тотчас же
загорелись непримиримою ненавистью к этой опере.
Но через восемь суток Алексей встал, влажно покашливая, харкая кровью; он начал часто ходить
в баню, парился, пил водку с перцем;
в глазах его
загорелся тёмный угрюмый огонь, это сделало их ещё более красивыми. Он не хотел сказать, кто избил его, но Ерданская узнала, что бил Степан Барский, двое пожарных и мордвин, дворник Воропонова. Когда Артамонов спросил Алексея: так ли это? — тот ответил...
Брат Аксиньи, который на прииске был известен под уменьшительным именем Гараськи, совсем не походил на свою красивую сестру. Его хилая и тщедушная фигура с вялыми движениями и каким-то серым лицом, рядом с сестрой, казалась просто жалкой; только
в иззелена-серых
глазах загорался иногда насмешливый, злой огонек да широкие губы складывались
в неопределенную, вызывающую улыбку.
В моих
глазах Гараська был просто бросовый парень, которому нечего и думать тянуться за настоящим мужиком.
Тогда тихо опускались до половины его длинные ресницы, бросая синие тени на светлое лицо, и
в глазах царя
загорались, точно искры
в черных брильянтах, теплые огни ласкового, нежного смеха; и те, кто видели эту улыбку, готовы были за нее отдать тело и душу — так она была неописуемо прекрасна.
Сытые лисята очень живы и резвы; они любят играть и прыгать по лавкам, которые нарочно для того устроивают
в лисятнике; они весьма похожи на щенят-выборзков, только
в первом своем возрасте, покуда не сложились, покуда не распушились их хвосты и покуда бесцветные, молочные, как называют охотники,
глаза их не
загорелись тем фосфорическим блеском, от которого светятся они
в темную ночь и во всяком темном месте.
Он нагло посмотрел мне
в глаза, и я почувствовала, что щеки мои так и
загорелись. Ненависть, презрение поднялись во мне разом, хлынули волной, затопили меня.
Она так искренно искала всего благородного
в людских действиях, и когда разговор касался симпатичных ей поступков, черные
глаза загорались радостным блеском, и щеки озарялись еще сильнее пылающим румянцем.
Младший, Степан, пошел по торговой части и помогал отцу, но настоящей помощи от него не ждали, так как он был слаб здоровьем и глух; его жена Аксинья, красивая, стройная женщина, ходившая
в праздники
в шляпке и с зонтиком, рано вставала, поздно ложилась и весь день бегала, подобрав свои юбки и гремя ключами, то
в амбар, то
в погреб, то
в лавку, и старик Цыбукин глядел на нее весело,
глаза у него
загорались, и
в это время он жалел, что на ней женат не старший сын, а младший, глухой, который, очевидно, мало смыслил
в женской красоте.
Весьма естественное любопытство
загорелось почти на лицах всех, и самый аукционист, разинув рот, остановился с поднятым
в руке молотком, приготовляясь слушать.
В начале рассказа многие обращались невольно
глазами к портрету, но потом все вперились
в одного рассказчика, по мере того как рассказ его становился занимательней.
Вавилов ничего не понял, но ротмистр говорил так внушительно, с таким серьезным видом, что
глаза унтера
загорелись любопытством, и, сказав, что посмотрит, нет ли этих бумаг у него
в вкладке, он ушел
в дверь за буфетом. Через две минуты он возвратился с бумагами
в руках и с выражением крайнего изумления на роже.
Только по временам
в мутных
глазах загоралось нетерпение…