Неточные совпадения
Казалось бы, ничего не могло быть проще того, чтобы ему, хорошей породы, скорее богатому, чем бедному человеку, тридцати двух лет, сделать предложение княжне Щербацкой; по всем вероятностям, его тотчас признали бы хорошею партией. Но Левин был влюблен, и поэтому ему казалось, что Кити была такое совершенство во всех отношениях, такое существо превыше всего
земного, а он такое
земное низменное существо, что не могло быть и
мысли о том, чтобы другие и она сама признали его достойным ее.
«У него тоже были свои
мысли, — подумал Самгин, вздохнув. — Да, “познание — третий инстинкт”. Оказалось, что эта
мысль приводит к богу… Убого. Убожество. “Утверждение
земного реального опыта как истины требует служения этой истине или противодействия ей, а она, чрез некоторое время, объявляет себя ложью. И так, бесплодно, трудится, кружится разум, доколе не восчувствует, что в центре круга — тайна, именуемая бог”».
Влияние Витберга поколебало меня. Но реальная натура моя взяла все-таки верх. Мне не суждено было подниматься на третье небо, я родился совершенно
земным человеком. От моих рук не вертятся столы, и от моего взгляда не качаются кольца. Дневной свет
мысли мне роднее лунного освещения фантазии.
Завет христианства заключается в соединении небесного с
земным, божественного — с человеческим; всеобщее же воскрешение, воскрешение имманентное, всем сердцем, всей
мыслью, всеми действиями, т. е. всеми силами и способностями всех сынов человеческих совершаемое, и есть исполнение этого завета Христа — Сына Божьего и вместе с тем сына человеческого».
В областях истины, в царстве
мысли и духа не может никакая
земная власть давать решений и не должна; не может того правительство, менее еще его ценсор, в клобуке ли он или с темляком.
Ее пели два хора — хор счастливцев и хор несчастливцев; оба они к концу примирялись и пели вместе: «Боже милостивый, помилуй нас, грешных, и отжени от нас всякие лукавые
мысли и
земные надежды».
Эта последняя
мысль отравляла те хорошие сыновние чувства, с какими Мухин переступал порог родной избы, а тут еще унизительная церемония
земных поклонов, попреки в отступничестве и целый ряд мелких и ничтожных недоразумений.
С другими Ахилла был еще резче, чем с Бенефактовым, и, как все, признав раздражительность Ахиллы, стали избегать его, он вдруг насел на одну
мысль: о тщете всего
земного и о смерти.
Нет, не такой я был, не пустяки подобные меня влекли, а занят я был
мыслью высокою, чтоб, усовершив себя в
земной юдоли, увидеть невечерний свет и возвратить с процентами врученный мне от Господа талант».
Полный
мысли о бренности всего
земного, он наклонялся к тарелке и ронял невольную слезу в стерляжью уху.
— Я исполню долг свой, Козьма Минич, — отвечал Юрий. — Я не могу поднять оружия на того, кому клялся в верности; но никогда руки мои не обагрятся кровию единоверцев; и если междоусобная война неизбежна, то… — Тут Милославский остановился, глаза его заблистали… — Да! — продолжал он. — Я дал обет служить верой и правдой Владиславу; но есть еще клятва, пред которой ничто все обещания и клятвы
земные… Так! сам господь ниспослал мне эту
мысль: она оживила мою душу!..
Заговорили о смерти, о бессмертии души, о том, что хорошо бы в самом деле воскреснуть и потом полететь куда-нибудь на Марс, быть вечно праздным и счастливым, а главное,
мыслить как-нибудь особенно, не по-земному.
Он кончил писать и встал. У меня еще оставалось время. Я торопил себя и сжимал кулаки, стараясь выдавить из своей души хотя каплю прежней ненависти; я вспоминал, каким страстным, упрямым и неутомимым врагом я был еще так недавно… Но трудно зажечь спичку о рыхлый камень. Старое грустное лицо и холодный блеск звезд вызывали во мне только мелкие, дешевые и ненужные
мысли о бренности всего
земного, о скорой смерти…
Деньги для Долинской никогда не имели никакой цены, а тут, отдаваясь с летами одной
мысли о житье по слову божию, она стала даже с омерзением смотреть на всякое
земное богатство.
Часто Вадим оборачивался! на полусветлом небосклоне рисовались зубчатые стены, башни и церковь, плоскими черными городами, без всяких оттенок; но в этом зрелище было что<-то> величественное, заставляющее душу погружаться в себя и думать о вечности, и думать о величии
земном и небесном, и тогда рождаются
мысли мрачные и чудесные, как одинокий монастырь, неподвижный памятник слабости некоторых людей, которые не понимали, что где скрывается добродетель, там может скрываться и преступление.
Теряясь в таких
мыслях, он сбился с дороги и (был ли то случай) неприметно подъехал к тому самому монастырю, где в первый раз, прикрытый нищенским рубищем, пламенный обожатель собственной страсти, он предложил свои услуги Борису Петровичу… о, тот вечер неизгладимо остался в его памяти, со всеми своими красками
земными и небесными, как пестрый мотылек, утонувший в янтаре.
В это страшное мгновение
Ты услышь его, господь!
Дай ему успокоение,
Дай последнее мучение
Упованьем побороть!
Мысли прежние, крамольные,
Обращенному прости,
Отыми
земное, дольное,
Дай успение безбольное
И невольное и вольное
Прегрешенье отпусти!
И вновь он преступный
Гнал замысл обратно,
И
мысли доступна,
И сердцу понятна
Стремленья
земногоБыла неудача,
И наш он был снова,
Рыдая и плача!
Земная жизнь могла здесь быть случайной,
Но не случайна
мысль души живой.
Что будто смертному считаются стихи
Самой Минервою за тяжкие грехи
И что с величеством
земным владык несходно,
Чтоб
мыслил и писал их подданный свободно...
Пригревшись в Спимате, нежный, тихий блондин Коротков совершенно вытравил у себя в душе
мысль, что существуют на свете так называемые превратности судьбы, и привил взамен нее уверенность, что он — Коротков — будет служить в базе до окончания жизни на
земном шаре. Но, увы, вышло совсем не так…
Как часто силой
мысли в краткий час
Я жил века, и жизнию иной,
И о земле позабывал. Не раз
Встревоженный печальною мечтой
Я плакал. Но создания мои,
Предметы мнимой злобы иль любви,
Не походили на существ
земных;
О нет! все было ад иль небо в них!
А когда возвращался Пустовалов, она рассказывала ему вполголоса про ветеринара и его несчастную семейную жизнь, и оба вздыхали и покачивали головами, и говорили о мальчике, который, вероятно, скучает по отце, потом, по какому-то странному течению
мыслей, оба становились перед образами, клали
земные поклоны и молились, чтобы бог послал им детей.
Воистину еврейки молодой
Мне дорого душевное спасенье.
Приди ко мне, прелестный ангел мой,
И мирное прими благословенье.
Спасти хочу
земную красоту!
Любезных уст улыбкою довольный,
Царю небес и господу-Христу
Пою стихи на лире богомольной.
Смиренных струн, быть может, наконец
Ее пленят церковные напевы,
И дух святой сойдет на сердце девы;
Властитель он и
мыслей и сердец.
Я отыскивал его в истории человечества и в моем собственном сознании, и я пришел к ненарушимому убеждению, что смерти не существует; что жизнь не может быть иная, как только вечная; что бесконечное совершенствование есть закон жизни, что всякая способность, всякая
мысль, всякое стремление, вложенное в меня, должно иметь свое практическое развитие; что мы обладаем
мыслями, стремлениями, которые далеко превосходят возможности нашей
земной жизни; что то самое, что мы обладаем ими и не можем проследить их происхождения от наших чувств, служит доказательством того, что они происходят в нас из области, находящейся вне земли, и могут быть осуществлены только вне ее; что ничто не погибает здесь на земле, кроме видимости, и что думать, что мы умираем, потому что умирает наше тело, — всё равно что думать, что работник умер потому, что орудия его износились.
Такая
мысль не могла не прийтись по вкусу гимназистам, и потому исполнение ее нимало не замедлилось. Один шустрый мальчуган пробрался как раз к частному, стал совсем близко его и — точь-в-точь по рецепту Полоярова — опустясь с
земным поклоном на колени, приблизил свечу свою к краю форменного пальто пристава. Толстый драп тотчас же задымился и распространил вокруг себя запах смрадной гари.
Впоследствии он еще раз высказал эту же
мысль: «В том, что обычно зовут диалектикой исторического процесса, я вижу подобный спору Иова диалог между Человеком и Тем, Кто вместе с образом Своим и подобием даровал ему и Свое отчее Имя A3 ЕСМЬ, дабы
земной носитель этого Имени, блудный сын, мог в годину возврата сказать Отцу: Воистину ТЫ ЕСИ, и только потому есмь аз» (там же.
Воплотившийся Бог до конца разделил судьбу испорченного грехом мира и человека, до крестной муки и смерти [«На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет сего, Владыко, даже до ада снизшел, еси ищай» (Утреня Великой Субботы, Похвалы, статья первая, ст. 25).], и все отдельные моменты
земной жизни Спасителя представляют как бы единый и слитный акт божественной жертвы [Интересную литургическую иллюстрацию этой
мысли мы имеем в том малоизвестном факте, что богослужения пред Рождеством Христовым включают в себя сознательные и преднамеренные параллели богослужению Страстной седмицы, преимущественно Великой Пятницы и Субботы, и отдельные, притом характернейшие песнопения воспроизводятся здесь лишь с необходимыми и небольшими изменениями.
Ах, как жаль, что Я лишен возможности творить чудеса! Маленькое и практическое чудо, вроде превращения воды в графинах в кисленькое кианти или нескольких слушателей в паштеты, было совсем не лишним в эту минуту… Ты смеешься или негодуешь, Мой
земной читатель? Не надо ни того, ни другого. Помни, что необыкновенное невыразимо на твоем чревовещательском языке, и Мои слова только проклятая маска моих
мыслей.
В-четвертых, выеденное яйцо наводит тебя на
мысль о бренности всего
земного: жило и нет его!
В городе он говел и писал у нотариуса завещание (недели две назад с ним приключился легкий удар), и теперь в вагоне все время, пока он ехал, его не покидали грустные, серьезные
мысли о близкой смерти, о суете сует, о бренности всего
земного.
Иоанн еще
земной властитель на смертном одре; еще смерть не сковала уст его, и эти уста могут назначить ему преемника.
Мысль о будущей жизни, раскаяние, свидание со внуком, которого он сам добровольно венчал на царство и которого привели из тюрьмы, какую силу должны иметь над волею умирающего!
Хотя он давно стал привыкать к
мысли о несбыточности мечты его о взаимности, но все же мечта эта потухающей искоркой теплилась в его сердце и служила путеводной звездочкой в его печальном
земном странствии.
Этим возгласом души старой монахини, на мгновенье допустившей себя до
мысли с
земным оттенком, всецело объяснялось невнимание к лежавшей у ее ног бесчувственной жертве людской злобы. Мать Досифея умолкла, но, видимо, мысленно продолжала свою молитву. Глаза ее были устремлены на Божественного Страдальца, и это лицезрение, конечно, еще более укрепляло в сердце суровой монахини идею духовного наслаждения человека при посылаемых ему небом
земных страданиях.
— Несомненно, что граф Аракчеев для пользы затеянного им, по его мнению, великого дела, нашел нужным устранить тебя и устранил, без всякой даже
мысли, справедливо ли это, или несправедливо. Это было необходимо, а потому это и сделано. Не говорю не всегда ли, а скажу не часто ли в основу
земных судебных приговоров кладется именно этот закон о необходимости.
Почти всю ночь пробыл узник на молитве. Грустно было ему расставаться с этим миром; но
мысль, что он в чистоте сдает свою
земную одежду, что любовь и дружба провожают его такими искренними, живыми изъяснениями, облегчали для него путь креста.
Его ж
мысли и чувства возносились выше
земных восторгов.
Григорий Александрович представлял собой лакомую приманку для женщин, в особенности для искательниц приключений, тщеславных красавиц, пленявшихся
мыслью приобрести
земные блага посредством сближения с могущественным вельможею.
Но
мысль, что ей обязан онбудет своим спокойствием, счастием, славою, торжествовала надо всем, уносила ее в небо, откуда она смотрела глазами любви неземной на свой
земной подвиг.
—
Земная красота возбуждает не одни мирские
мысли, она может заставить человека воспарять
мыслью к божеству и в красоте созерцать его величие и могущество, — нашелся иезуит.
«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью
земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле.
И смертный пред богом смирись:
И
мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.
Вместе с его сердцем разберите сердце девушки, воспитанной в семейном заточении, не выходившей из кельи своей светлицы и за ограду своего сада и вдруг влюбленной; прибавьте к тому, что она каждый день видит предмет своей любви; прибавьте заклятие отца и
мысль, что она очарована, что она,
земная, не имеет возможности противиться сверхъестественным силам, которых не отогнала даже святыня самой усердной, самой пламенной молитвы.
Отпраздновав победу, государь немедленно принялся за созидание Санкт-Петербурга в виду неприятеля, на земле, которую, может быть, завтра надлежало отстаивать. Не устрашила его и грозная схватка со стихиями, ему предстоявшая в этом деле. Воля Петра не подчинялась ничему
земному, кроме его собственной творческой
мысли; воле же этой покорялось все. Мудрено ли, что он с таким даром неба не загадывал ни одного исполинского подвига, который не был бы ему по плечу, которого не мог бы он одолеть?
Монастырская служба отличается продолжительностью и той печальной торжественностью, которая невольно заставляет перенестись к
мысли о тщетности всего
земного, преходящего, к смерти, к загробной жизни, к вечности, к тем небесным селениям, где нет ни печали, ни воздыхания. Она невольно всех располагает к молитве.
Что же: так тогда и пропадать всей этой земле, которая называется Россией? Жутко. Всеми силами души борюсь против этой
мысли, не допускаю ее… а на сердце такая жуть, такой холод, такая гнетущая тоска. Но что я могу? Здесь нужны Самсоны и герои, а что такое я с моей доблестью? Стою я, как голый грешник на Страшном суде, трясущийся от озноба и страха, и слова не могу промолвить в свое оправдание… на Страшном суде не солжешь и адвоката защищать не возьмешь, кончены все твои
земные хитрости и уловки, кончены!
И всякие слова в голове замолчали, даже названия самих предметов как бы позабылись, а только безмолвные и длительные
мысли, такие длинные, словно каждая по нескольку раз обнимает весь
земной шар.
Тогда Зенон, не желая ничем прибавлять розни, коротко ответил ближе стоявшим, что он имеет обычай молиться в благоговейном молчании, но не осуждает и тех, которые любят поднимать к небу и глаза и руки, нужно только, чтобы руки молящихся были чисты от корысти, а душа — свободна от всякого зла и возносилась бы к небу с
мыслью о вечности. Тогда в ней исчезает страх за утрату кратковременной
земной жизни и… гора начинает двигаться…
С этою успокоительною
мыслью (но всё-таки с надеждой на исполнение своей запрещенной,
земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и чтó скажет.